— Знаешь что, мама? Ты как мать не состоялась. Всю жизнь только и делала, что меняла мужчин, обвиняла меня в том, что отец ушел из-за меня, когда я родилась. Мне приходилось самой всего добиваться, пока ты тратила деньги на свои наряды и украшения. Я чуть учебу не потеряла, потому что ты все деньги с продажи нашей общей квартиры, потратила на себя любимую!

С каждым словом я делала шаг к ней, чувствуя, как годами копившаяся боль трансформируется в слова. Мои голубые глаза, наверное, потемнели от гнева, я чувствовала, как горят щеки.

Лицо матери исказилось от гнева, она сжала кулаки так, что костяшки побелели.

— Как ты смеешь? Я всю жизнь положила на тебя! — её голос дрожал от ярости.

— Правда? — я подошла ещё ближе, чувствуя, как вьющиеся пряди волос падают мне на лицо. — Назови хоть один случай, когда ты действительно ставила мои интересы выше своих. Хоть один!

Она молчала, тяжело дыша, её грудь быстро поднималась и опускалась под дорогой тканью блузки. В гостиной повисла тяжелая тишина, нарушаемая только тиканьем антикварных часов на стене.

— Не можешь? Я так и думала, — продолжала я, ощущая горечь на языке. — Потому что единственный человек, который тебя по-настоящему волнует — это ты сама. И ты винишь меня в своих проблемах с мужьями? Может, стоит посмотреть на себя? Может, проблема в том, что ты такая же плохая жена, как и мать?

Я увидела, как что-то изменилось в её глазах — гнев сменился чистой яростью. Но я не увидела её руки — только почувствовала обжигающую боль, когда ладонь матери соприкоснулась с моей щекой. Звук пощечины эхом разнесся по комнате, и на мгновение мир словно остановился.

Я застыла, ощущая горящий след на коже, не веря, что она действительно ударила меня. За все годы ссор и скандалов она никогда не поднимала на меня руку.

Энзо мгновенно оказался между нами, схватив руку матери, которая уже замахнулась для второго удара. Я никогда не видела его таким — его лицо превратилось в маску холодной ярости, серые глаза потемнели, став почти черными.

— Хватит, — произнес он таким тоном, что даже у меня по спине пробежал холодок. — Никогда. Больше. Не смей. Её. Трогать.

Каждое слово звучало как удар хлыста. Моя мать выглядела потрясенной реакцией Энзо. Она вырвала руку из его хватки и сделала шаг назад, глядя на него так, словно впервые увидела.

— Почему ты даже сейчас, на её стороне? — спросила она дрожащим от ярости голосом. — Она появилась в нашей жизни пару недель назад, а ты уже относишься к ней лучше, чем ко мне — своей жене!

В её словах сквозила неприкрытая ревность, и я вдруг отчетливо поняла, что она что-то подозревает. Может быть, не знает наверняка, но чувствует, что между мной и Энзо есть что-то большее, чем просто отношения падчерицы и отчима.

— Дело не в сторонах, Ракель, — спокойно ответил Энзо, но я видела, как напряжены мышцы его спины под рубашкой. — Я просто не позволю никому в этом доме поднимать руку на другого. Ни при каких обстоятельствах.

— А как насчет того, что она оскорбляет меня под моей же крышей? — мать перевела взгляд на меня, и я увидела в её глазах смесь гнева и боли. — Ты слышал, что она говорила?

— Я слышал вас обеих, — ответил Энзо, его голос оставался удивительно спокойным, контрастируя с напряжением, заполнившим комнату. — И думаю, вам нужно успокоиться и поговорить, когда эмоции утихнут.

— Здесь не о чем говорить, — процедила мать, поправляя золотое ожерелье на шее нервным движением. — Я не желаю видеть её в этом доме.

— Это и мой дом, — вмешался Энзо, и в его голосе впервые появились стальные нотки. — И Лара останется здесь.

Мать смотрела на него несколько долгих секунд, её взгляд метался между мной и Энзо, словно она пыталась разгадать головоломку. В её глазах читалась смесь гнева и чего-то ещё — почти страха, словно она боялась подтверждения своих худших подозрений.

Вдруг она развернулась и вылетела из гостиной. Её шаги гулко разнеслись по коридору, а затем последовал еще один хлопок — дверь её спальни.

Мы с Энзо остались одни. Я чувствовала, как дрожат мои руки, а на глаза наворачиваются слезы — не от физической боли от пощечины, а от ярости и обиды, накопившихся за годы. Моя щека горела, но еще сильнее жгло внутри от всех произнесенных слов.

— Прости, — тихо произнес Энзо, подходя ближе и осторожно касаясь моей щеки. Его прикосновение было нежным, почти невесомым, но оно принесло странное утешение. — Я не должен был позволить этому случиться.

— Это не твоя вина, — я отстранилась, внезапно осознав, что мы все еще находимся в гостиной, где нас может увидеть любой, кто войдет. — Мы с ней никогда не ладили. Просто теперь у неё появился новый повод меня ненавидеть.

И этот повод — её собственный муж, подумала я, но не произнесла вслух.

Энзо смотрел на меня с такой болью в серых глазах, что мне стало не по себе. Казалось, он видит все мои мысли, все страхи, все неуверенности. Его обычно уверенное лицо сейчас отражало внутреннюю борьбу.

Внезапно я почувствовала усталость, навалившуюся на меня после эмоционального взрыва. Мне хотелось просто свернуться калачиком в своей комнате, забыть обо всем, что произошло сегодня.

— Я пойду к себе, — сказала я, обхватывая себя руками, словно защищаясь от невидимого холода.

— Лара, — окликнул он меня, когда я уже была у лестницы. Я обернулась, встречаясь с его взглядом. — Если что, я рядом.

Я слабо улыбнулась, не зная, что ответить, и поднялась по широкой мраморной лестнице в свою комнату. Каждый шаг давался с трудом, словно на мои плечи давил невидимый груз. Закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол.

Что я наделала? Как мы дошли до этого? И главное — куда нам идти дальше? Я влюбилась в мужа своей матери, переспала с ним, и теперь находилась в центре семейного скандала, последствия которого невозможно было предсказать.

Я не знала ответов на эти вопросы. Я знала только одно: несмотря на весь этот хаос, несмотря на боль и неопределенность, я не жалела ни о чем, что произошло между мной и Энзо. И это пугало меня больше всего.

Энзо на несколько дней просто пропал с радаров. Я приходила на работу, работала в поте лица до самого вечера, занимаясь росписью стены, все думая о том, куда он мог деться. В доме он не ночевал. Возможно, он был в своем офисе, но я не решалась туда ехать. Это было бы слишком подозрительно. К тому же, я боялась, что если он сознательно не хочет со мной сейчас связываться, то лучше его не трогать.

Каждое утро я просыпалась с надеждой увидеть его мельком в коридоре или на кухне, но дом встречал меня тишиной. Ракель появлялась в моём поле зрения редко, а Диего, казалось, наслаждался этим странным напряжением, повисшим в доме. Его самодовольная улыбка каждый раз, когда наши пути пересекались, говорила о том, что он что-то знал или догадывался.

Мысли о том, что Энзо решил прервать всё, что между нами возникло, эмоционально давили на меня с каждым днем всё сильнее. Они буквально разбивали мне сердце. Я чувствовала, что с каждым днем его избегания, моё желание увидеть его только растет.

Бессонными ночами я лежала в своей постели, прислушиваясь к звукам дома, надеясь услышать его шаги в коридоре. Я ловила себя на том, что прокручиваю в голове каждое наше прикосновение, каждый взгляд, каждое сказанное слово. Пыталась найти в них намек на то, что для него это была просто мимолетная страсть, игра, которая закончилась, как только ситуация стала опасной.

Я начинала понимать, что моя влюбленность оказалась намного сильнее, чем я предполагала изначально. Это было не просто увлечение запретным плодом, не просто физическое влечение. Желание быть с ним оказалось сильнее моего разума, сильнее всех доводов логики, твердящих мне, что эти отношения обречены.

Когда я замечала, что Энзо перестал появляться в школе балета, ревность начала разъедать меня изнутри. Я представляла его в офисе, где работала Мариса — его бывшая, которая явно всё еще была к нему неравнодушна. Каждый раз, когда эта мысль посещала меня, я почти физически ощущала, как что-то сжимается внутри. Воображение рисовало картины их разговоров наедине, случайных прикосновений, возможно, даже большего…