Он прыгал между двумя домами, двумя семьями, словно актёр, меняющий костюмы между сценами. У него даже было два паспорта — испанский для нашей семьи и португальский, где красовался штамп о браке с другой женщиной. Мама обнаружила всё, когда я училась во втором классе — сначала переписка, потом второй паспорт в его сумке. Помню, как она выбросила его вещи через окно, а он даже не сопротивлялся — просто подобрал чемодан и исчез из нашей жизни, будто меня никогда и не существовало.

После его ухода мама словно сорвалась с якоря. Работы менялись с калейдоскопической скоростью, мужчины появлялись и исчезали так часто, что я перестала запоминать их имена. Их лица сливались в одно размытое пятно.

Был период, когда алкоголь захватил её полностью. Пьяные недели, странные люди в доме, мутные глаза и нетвёрдая походка… Мне приходилось самой готовить, убирать и решать все бытовые вопросы, будучи ещё пятиклассницей.

Потом очередной мужчина, имя которого я даже не старалась запомнить, вытащил её из этой трясины. Их роман не продлился долго, но мама изменилась. Перестала пить, начала следить за собой, сменила окружение на более престижное. Казалось, её жизнь налаживалась. Только моё место в этой новой жизни как-то не предусматривалось.

Она даже на мой выпускной не пришла. Я стояла возле школы, периодически проверяя телефон, пока случайно не увидела её сториз из другого города — она тусовалась с новыми друзьями, смеялась в камеру, абсолютно забыв о самом важном дне в моей школьной жизни.

Именно тогда мы поставили точку в наших отношениях. После моего совершеннолетия мы заключили своеобразную сделку: она продаёт нашу квартиру, доставшуюся от бабушки, половину денег оставляет себе, а вторую половину обязуется переводить за моё обучение.

И вот сейчас, два года спустя, даже этот последний признак материнской ответственности исчез, а вместе с ним — моё будущее.

Вечером я сидела на полу своей комнаты с подругами, окружённая подушками, разбросанными конспектами, альбомами и карандашами. Мы расположились на мягком ковре, создав уютный островок, где обычно обсуждали всё — от колледжных сплетен до глубоко личных проблем.

Инесса, словно сошедшая с обложки глянцевого журнала, вытянула свои бесконечные ноги, прислонившись к кровати. Её безупречный оливковый тон кожи контрастировал с иссиня-чёрными волосами, спадающими шелковыми волнами до середины спины. В карих глазах, обрамлённых густыми ресницами, всегда читался вызов миру. Она была тем типом красоты, который заставляет оборачиваться и забывать, о чём только что говорил.

Рядом с ней сидела Карла — моя подруга с детского сада, соседка по улице, на которой я выросла. Её короткое чёрное каре с прямой чёлкой подчёркивало ослепительные зелёные глаза, а россыпь веснушек придавала озорной вид. Карла всегда была бунтаркой, готовой ввязаться в любую авантюру или отстоять любую несправедливость. Именно она чаще всего втягивала нас в какие-то безумные приключения, о которых потом мы вспоминали со смехом и ужасом одновременно.

— Мне конец, — вздохнула я, обхватив колени руками и уткнувшись в них лбом. — Две с половиной тысячи евро за две недели? Это невозможно. Даже если я буду работать круглосуточно, я столько не заработаю.

— А ты уверена, что твоя мама не появится с минуты на минуту, извиняясь и размахивая чеком? — спросила Карла, задумчиво накручивая прядь волос на палец. — Может, она просто… не знаю, отдыхает где-нибудь без связи?

Я горько усмехнулась.

— Ты же знаешь мою мать. Если она не берёт трубку, значит, не хочет её брать. Она прекрасно видит мои звонки, просто игнорирует их.

Инесса, листавшая журнал, подняла голову.

— Может, продать почку? У тебя же их две, верно? — произнесла она с абсолютно серьёзным лицом, прежде чем губы дрогнули в улыбке.

Мы рассмеялись, хотя смех получился нервным.

— Спасибо за креативное предложение, но я, пожалуй, откажусь, — я покачала головой, всё ещё улыбаясь. — Хотя ситуация настолько безнадёжна, что я почти готова рассмотреть и этот вариант.

Карла подтянула к себе мой альбом с набросками.

— А если продать твои работы? Они потрясающие, Лара. Правда.

— За неделю? — я подняла бровь. — Кому и где? Да и кто заплатит столько за работы студентки?

Воцарилось молчание, нарушаемое только шелестом страниц журнала, который Инесса продолжала лениво перелистывать. Внезапно она замерла, глядя на глянцевый разворот с рекламой элитного парфюма.

— Слушай, а у тебя вообще кто-нибудь был? — спросила она неожиданно, поднимая на меня взгляд.

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам.

— В каком смысле?

— В самом прямом, — Инесса отложила журнал и наклонилась ко мне. — Парень, секс… Или ты всё ещё…?

— Я… — запнулась я, чувствуя, как неловкость сковывает голос. — Нет, не было никого. Я как-то больше на учёбу ориентировалась.

Карла тихо присвистнула, а Инесса замерла, словно осенённая внезапной идеей. Её глаза заблестели тем особым блеском, который всегда предвещал что-то экстраординарное.

— Девственница в двадцать лет? — она медленно улыбнулась. — Знаешь, сколько некоторые мужчины готовы заплатить за это?

Я моргнула, не совсем понимая, к чему она клонит.

— Что ты имеешь в виду?

— Я слышала истории… — Инесса понизила голос, будто делилась секретной информацией. — Девушки выставляют это на аукцион. Особенно если они красивые, образованные… как ты. Это не проституция, это… одноразовая сделка. И деньги там совсем другие. Две с половиной тысячи? Да ты можешь получить в десять раз больше!

Мой желудок сжался, а в горле пересохло.

— Ты предлагаешь мне… продать свою девственность? — слова прозвучали странно, будто их произнёс кто-то другой.

Карла закусила губу, глядя то на меня, то на Инессу.

— Это звучит безумно, но… — она замялась. — Я тоже слышала о таком. Одна девушка с факультета дизайна так сделала, чтобы купить квартиру.

Я покачала головой, пытаясь осмыслить абсурдность ситуации.

— Вы серьёзно сейчас?

— Подумай, — Инесса придвинулась ближе, её глаза горели. — Это решит все твои проблемы. Ты останешься в колледже, сможешь даже отложить деньги на будущее. И это всего один раз, с тщательно выбранным человеком, а не с каким-нибудь пьяным сокурсником на вечеринке.

Тишина, наполнившая комнату, казалась осязаемой. Мысли вихрем проносились в моей голове, смешиваясь с ужасом, стыдом и — что пугало больше всего — с тенью рассмотрения этой безумной идеи.

— Я не могу поверить, что мы вообще это обсуждаем, — прошептала я, чувствуя, как холодок пробегает по позвоночнику.

Но в глубине души я понимала, что у меня почти не осталось вариантов, а время беспощадно утекало сквозь пальцы. У меня есть четырнадцать дней, чтобы спасти своё будущее. Или потерять всё, о чём я мечтала.

Солнце Марбельи, обычно такое ласковое и нежное, сегодня казалось безжалостным. Я сидела на подоконнике своей маленькой комнаты, обхватив колени руками, и смотрела на безмятежную улицу внизу. Туристы в ярких одеждах, смеющиеся и беззаботные, текли непрерывным потоком к морю. Они понятия не имели о той буре, что бушевала в моей душе.

Неделя. Целая неделя прошла с момента разговора с подругами, и каждый день я просыпалась с тяжестью в груди, которая к вечеру становилась почти невыносимой.

Я перевела взгляд на свой старенький ноутбук, где в открытом окне браузера светилась страница онлайн-банка. Триста двенадцать евро и семьдесят три цента — всё, что мне удалось собрать за эти семь дней. Сумма, до смешного ничтожная по сравнению с тем, что требовалось заплатить за обучение.

Я окинула взглядом свои картины, разложенные на столе и прислоненные к стене. Акварельные рассветы над океаном, мощёные улочки старого города в полуденном зное, портреты подруг — каждый холст хранил частицу моей души, каждая линия была проведена с любовью.