Комната, в которой я прожила полтора года, теперь казалась чужой. Стены словно наблюдали за мной с немым укором, шепча: «Так ты нас бросаешь?» Воспоминания о ночах, проведённых за рисованием, о разговорах с девочками до рассвета, о планах и мечтах — всё это теперь казалось кадрами из чужого фильма.

Я сделала глубокий вдох, пропитанный запахом сырости и погибших надежд, и отправила сообщение Инессе и Карле: «Переезжаю к матери. Позвоню позже. Люблю вас». Ложь соскользнула с пальцев легко, как капля дождя.

Энзо ждал меня, прислонившись к своему чёрному мерседесу. Сигарета тлела между его пальцами, оставляя за собой тонкую струйку дыма, которая растворялась в дождливом воздухе. Его тёмные волосы были слегка влажными от мороси, а на плечах дорогого пальто поблёскивали капли, словно крошечные бриллианты. Увидев меня, он отбросил сигарету — она описала яркую оранжевую дугу и погасла в луже — и подошёл, протягивая руку за моей сумкой.

— Это всё? — спросил он, приподняв одну бровь, его глаза скользнули по моему скромному багажу.

— Да, — мой голос звучал тише, чем обычно, словно я уже начала растворяться в новой реальности.

Он молча положил сумку в багажник, и мы сели в машину.

Пока мы ехали, телефон вибрировал в моих руках — девочки засыпали меня вопросами. «Как ты решилась?», «Что значит — к маме?». Их удивление было понятным — они не знали правды. Не знали, что Энзо, этот холёный мужчина за рулём дорогой машины, мой отчим. Что мы с мамой однажды поделили мужчину.

Я быстро печатала ответы, стараясь отворачивать экран от Энзо, хотя замечала его косые взгляды. Его пальцы, крепко сжимавшие руль, иногда слегка подрагивали, выдавая напряжение. В салоне играла тихая классическая музыка, но она только подчёркивала молчание, между нами.

Когда я вкратце объяснила девочкам ситуацию, они были шокированы. «Это какая-то Санта-Барбара!», «Ты уверена, что это лучшая идея?» Я ответила, что да. Что не передумаю. Что это мой шанс исправить что-то в своей жизни, хотя сама не была уверена, что именно я хочу исправить.

Наконец, мы подъехали к огромным коваными воротам, которые величественно распахнулись, как будто ожидая нашего прибытия.

— На втором этаже несколько свободных спален, — сказал Энзо, заезжая под навес у главного входа. — Можешь выбрать любую.

Я молчала, разглядывая его профиль, чёткий, как вырезанный из тёмного камня.

— Какая спальня самая дальняя от вашей с мамой? — спросила я наконец, и в моём голосе прозвучала та самая дерзость, которая всегда появлялась, когда я чувствовала себя уязвимой.

— В правой части дома, — ответил он, глуша двигатель и поворачиваясь ко мне. Его глаза на мгновение встретились с моими, и в них мелькнуло что-то, похожее на… понимание? Соучастие?

— Чудно.

Мы вышли из машины, и пока Энзо доставал мою сумку, я направилась к входной двери. Она открылась прежде, чем я успела подняться по ступеням, и на пороге появилась моя мать с фарфоровой чашкой в тонких руках.

— Лара? — её брови взлетели вверх, глаза расширились в искреннем удивлении. — Что-то случилось?

Я улыбнулась самой фальшивой улыбкой, какую только могла изобразить. Губы растянулись, но глаза остались холодными.

— Я теперь живу с вами, — произнесла я слова, которые ударили её словно пощёчина.

Её правый глаз заметно дёрнулся — микроскопическое движение, заметное только тому, кто знает, где искать. На долю секунды маска светской дамы спала, и я увидела её настоящее лицо — лицо женщины, застигнутой врасплох и абсолютно этим недовольной.

— Что? Что случилось? Как? Почему? — вопросы посыпались как град, каждый произнесённый с нарастающей паникой.

— Мою квартиру затопили, — ответила я, наслаждаясь её замешательством. — Мне негде жить. А Энзо предложил остаться у вас. — Я сделала паузу, смакуя следующие слова: — И я согласилась. Правда, чудно? Будем жить настоящей, полноценной семьёй, да, мама?

Энзо как раз подошёл к нам, держа в руках мою сумку. Мама посмотрела на неё, и её лицо слегка исказилось, словно она увидела что-то омерзительное.

— Но это же далеко от твоей учёбы, — начала она, и её голос приобрёл тот фальшиво-заботливый тон, который я так хорошо знала. — Почему бы тебе не подыскать, например, квартиру, да, Энзо? Мы же можем снять ей что-нибудь, подобрать…

— Всё уже решено, — отрезал Энзо тоном, не терпящим возражений. — Лара будет жить с нами.

Эти слова прозвучали как приговор для моей матери. Её улыбка стала натянутой, как струна, готовая лопнуть в любой момент. Она сделала глоток чая, возможно, чтобы скрыть дрожь губ.

— Хорошо, конечно, — наконец произнесла она, жестом указывая на лестницу. — Ты можешь выбрать комнату наверху.

Я кивнула, забрала сумку у Энзо и направилась к лестнице, оставляя их наедине для разговора, который, я была уверена, не сулил ничего хорошего моей матери. Поднимаясь по мраморным ступеням, я слышала приглушённые голоса — мамин, высокий и настойчивый, и низкий, твёрдый голос Энзо.

Я знала, что мама будет искать способы избавиться от меня. Изощрённые, тонкие. Всю жизнь она стремилась освободиться от бремени материнства, от меня. А теперь я ворвалась в её идеальный мир, заявив права на своё место в нём. Что ж, посмотрим, кто кого.

Повернув направо, как советовал Энзо, я вошла в первую комнату, и замерла на пороге, пораженная её красотой.

Спальня купалась в тёплых, спокойных тонах: бежевые стены, светлые шторы из тончайшего льна, деревянный паркет цвета мёда, на котором солнечные лучи рисовали причудливые узоры.

В центре комнаты возвышалась огромная кровать с изящным деревянным изголовьем. Постельное бельё выглядело таким мягким, что, казалось, можно утонуть в его объятиях.

У окна, выходящего на балкон, стояло кресло, обитое бархатом — идеальное место для чтения или рисования. Рядом с ним расположился тёмный деревянный комод с позолоченными ручками.

Балкон, видимый сквозь широкое окно, был небольшим, но уютным. Идеальное место для утреннего кофе или вечернего рисования.

Я сразу поняла, что нашла своё убежище — место, где вечерами буду сидеть с мольбертом (если смогу раздобыть новый) и рисовать морской пейзаж, меняющийся с каждым часом.

Пройдя в комнату, я села на край кровати, зарылась пальцами в волосы и попыталась собраться с мыслями. Хорошая ли это была идея? Что я буду делать дальше? Но переживать было поздно — решение принято, пути назад нет. Будь что будет.

Я подошла к комоду и начала разбирать сумку, аккуратно складывая одежду в ящики. Движения помогали успокоиться, обрести почву под ногами в этом новом, чужом мире.

Дверь открылась без стука — конечно же, это была мама. Она вошла в комнату так, словно это было её законное право — вторгаться в моё пространство без приглашения. Всегда так делала, с самого детства.

— Ты устроилась? — спросила она, обводя комнату взглядом, который пытался казаться заботливым, но не мог скрыть напряжения.

— Как видишь, — ответила я, продолжая раскладывать вещи, не глядя на неё.

Она подошла ближе, её духи — слишком сладкие, слишком навязчивые — заполнили пространство между нами.

— Лара, я понимаю, что ситуация сложная, но, может быть, тебе стоит подумать о квартире поближе к колледжу? — её голос был мягким, но слова острыми как бритва. — Здесь так далеко, тебе придётся вставать на два часа раньше…

— Ты так заботишься о моём режиме сна? — я наконец повернулась к ней, скрестив руки на груди. — Это новость.

Её улыбка дрогнула, но она быстро вернула контроль.

— Я просто думаю о твоём удобстве, милая.

— О моём удобстве? — я рассмеялась, и звук получился резким, как разбитое стекло. — Или о своём?

Мама сделала глубокий вдох, её грудь, украшенная жемчужным ожерельем, поднялась и опустилась.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, чего ты добиваешься, — сказала я тихо, но твёрдо. — Ты хочешь, чтобы я исчезла из твоей идеальной жизни. Как всегда.

— Лара, это несправедливо…