В 1944 году среднестатистическому солдату было почти двадцать шесть лет, он родился в год окончания войны (моряки и морские пехотинцы были несколько моложе). Его рост составлял пять футов восемь дюймов, а вес — 144 фунта, что на дюйм выше и на восемь фунтов тяжелее, чем у типичного призывника Первой мировой войны. Четыре из десяти белых, но менее двух из десяти чернокожих призывников закончили среднюю школу. Почти треть белых и более половины чернокожих призывников не имели образования выше начальной школы. В целом среднестатистический солдат-срочник закончил один год средней школы — на три полных года больше, чем среднестатистический «Doughboy»[1147] 1917 года.[1148]
У тех, кого признали годными к службе в призывном центре, сняли отпечатки пальцев, а затем провели формальное собеседование, в ходе которого они могли указать свой выбор службы. До конца 1942 года, когда было призвано большинство мужчин, а во флот и морскую пехоту брали только добровольцев, у призывников было всего три варианта: сухопутные войска, армейские службы снабжения или военно-воздушные силы. Последний вариант был самым популярным, но индивидуальный выбор зависел от оценки армией собственных потребностей. В военно-воздушные силы отбирали лучших по результатам теста общей классификации армии — сорокаминутного теста способностей из 150 вопросов, который проходил каждый новобранец. (Примерный вопрос: «У Майка было 12 сигар. Он купил ещё 3, а потом выкурил 6. Сколько у него осталось?») Непропорционально большая доля тех, кто получил низкие баллы по AGCT, попала в пехоту. Интересно, что типичный боевой пехотинец также был ниже ростом и весил меньше, чем его коллеги из служб снабжения или военно-воздушных сил. Боевые эшелоны пехоты были почти полностью белыми. Игнорируя результаты негритянских войск в Гражданской войне, армия Второй мировой войны считала негров непригодными к боевой службе и отправляла подавляющее большинство из них в сервисные подразделения.
В течение 1941 и 1942 годов миллионы призывников стекались в наспех сооруженные учебные лагеря, всего их было 242, сконцентрированных на юге, где требования к размещению лагерей были наиболее легко выполнимы. Дивизионному тренировочному лагерю в идеале требовалось не менее сорока тысяч акров разнообразной местности для отработки навыков владения оружием и проведения маневров, надежный источник воды, адекватные дороги, доступ к железнодорожному транспорту, близость к городскому центру для отдыха и снабжения, а также хорошая погода. Форт Льюис в штате Вашингтон был одним из немногих крупных учебных центров за пределами Юга, которые отвечали этим требованиям. Среди крупнейших лагерей были Форт Беннинг, Джорджия, который мог принять почти сто тысяч обучаемых; Форт Шелби, Миссисипи (восемьдесят шесть тысяч); Форт Брэгг, Северная Каролина (семьдесят шесть тысяч); и Форт Джексон, Южная Каролина (шестьдесят пять тысяч).
Боевая тревога разбудила новобранцев в 6:05 утра. Они завтракали, убирали казармы, тренировались с 8:00 до 5:30, принимали вечернюю пищу, возвращались в казармы в 7:00 и отключали свет в 9:45. Сначала они проходили «базовую» или «вневойсковую» подготовку, включающую строевую подготовку, военный протокол и физическую подготовку. Они также проходили семичасовую индоктринацию о военных целях своей страны, большая часть которой была представлена в серии фильмов «Почему мы воюем», снятых известным голливудским режиссером Фрэнком Капрой. Затем они переходили ко второму этапу обучения стрельбе из стрелкового оружия и обслуживанию оружия и переходили к специализированной подготовке по таким навыкам, как радиосвязь и развертывание тяжелого вооружения. Далее следовала общевойсковая подготовка, в ходе которой пехота, бронетехника, артиллерия и тактическая авиация работали вместе, в общей сложности сорок четыре недели, затем восемь недель учений и маневров в составе дивизии, а завершалась подготовка двадцатипятимильным маршем по дорогам с полным тридцатифунтовым ранцем. На всех уровнях подготовки основная техника обучения в армии была одинаковой: демонстрация, объяснение, исполнение.
Горстка дивизий Национальной гвардии сохранила региональную идентичность, а чернокожие были жестко сегрегированы как в лагерях, так и в полевых условиях, но остальные миллионы мужчин армия бросила в мать и отца всех плавильных котлов. Десятки призывных дивизий представляли собой всеамериканскую смесь, набранную с севера, юга, востока и запада. В них смешались парни с ферм и рабочие с заводов, янки старой закалки и новые иммигранты, богатые и бедные, протестанты, католики и евреи. Многие молодые люди, никогда не покидавшие пределов своего сельского округа или городского района, столкнулись в армии с таким социальным, этническим и религиозным разнообразием, с каким они никогда не сталкивались и, возможно, даже не представляли себе. За год, который потребовался для подготовки дивизии, и за месяцы последующей службы — большинство мужчин оставались в форме «на время», обычно срок составлял тридцать три месяца, половина из которых проходила за границей — человеческие барьеры часто разрушались, и между мужчинами возникали долговечные связи. Старые стереотипы увядали, а некогда небезупречные дружеские отношения расцветали. Поскольку после завершения программы девяноста дивизий в конце 1943 года новые дивизии не формировались, в дальнейшем людей обучали в качестве замены в циклах продолжительностью от восьми до семнадцати недель. Они были предназначены для включения в строй по мере необходимости и имели меньше шансов установить тесные связи со своими боевыми товарищами, чем первоначальные курсанты.
Для миллионов мужчин, родившихся во время и сразу после Великой войны 1914–18 годов, опыт участия в ней в качестве солдат определил их поколенческую идентичность так, как ничто другое, даже долгая агония детства во время Великой депрессии. Вторая мировая война увезла их из дома, преподала им уроки, как страшные, так и полезные, сформировала их дружеские отношения и, если не покончила с ними, то определила дальнейший ход их жизни. Для тех, кто выжил, война оставила воспоминания, которые время не смогло изгладить — более того, воспоминания, часто расшитые снисходительной рукой времени. Бенджамин Брэдли, впоследствии редактор газеты Washington Post, говорил от имени многих ветеранов, когда вспоминал войну как «более захватывающую, более значимую, чем все, что я когда-либо делал. Вот почему я так замечательно провел время на войне. Я просто любил её. Любил волнение, даже любил быть немного напуганным. Любил чувство достижения, даже если это было всего лишь перемещение из пункта А в пункт Б; любил товарищество…… ответственность… Первый раз, когда мужчина идет в бой, — добавил Брэдли, — странным образом похож на первый раз, когда мужчина занимается любовью с женщиной. Предвкушение всепоглощающе, незнание мешает, страх позора поглощает, а выживание торжествует». И если война наложила свой отпечаток на этих мужчин, то и они оставили свой след — не только на женщинах, которых они сватали, и в сражениях, которые они вели, но и на каждой ровной поверхности от Форта Беннинг до Нормандии и Окинавы — свою собственную вездесущую надпись, возможно, самую известную фразу войны: «Килрой был здесь».[1149]
Армия повысила уровень жизни многих новобранцев. Они не только получали надлежащую медицинскую помощь, некоторые впервые в жизни, но и при гарнизонном рационе в 4300 калорий в день ели лучше, чем когда-либо прежде.
Даже стандартный полевой паек, С-рацион и К-рацион, содержал около 3400 калорий, а также палочку жевательной резинки и четыре сигареты. Тренировки обычно увеличивали грудную клетку мужчины на дюйм и прибавляли шесть фунтов веса. Рядовые, которых набирали из огромного числа безработных, после середины 1942 года получали пятьдесят долларов в месяц, а на каждого солдата распространялся полис страхования жизни на десять тысяч долларов.
