Карл стал похож на выброшенную на берег рыбу.

— Но…

— Не рекомендую тебе его доставать, — доброжелательно посоветовала Мирослава. — Глава здесь пусть и справедлив, но вспыльчив и скор на расправу.

Это замечание рассмешило Вяземского, который не удержался и широко улыбнулся хмыкнув. Правда, если Мирослава привыкла к небритости, тёмным глазам и уставшему виду, который выражался в сведённых бровях и скрещённых на могучей груди руках, то Карл нет, а уж весёлость Мстислава заставила его ещё больше почувствовать себя неуютно.

— Я понял, — кивнул он нервно, облизнул губы, поправил воротник щегольской рубашки. — А что сказать шефу?

Мирослава почувствовала, как хорошее настроение стекает с неё. Она улеглась на лавку, чувствуя на себя сразу два взгляда: настороженный и вопросительный.

— Он велел разузнать об убийствах, и привести тебя, Вишневская, для разъяснений, — добавил Карл.

— Об убийствах ты можешь ему сказать следующее… — Она помолчала, хмыкнула, повернула к нему голову. — Мы со всем разобрались, их больше не будет.

— Ты разобралась, — уверенно подчеркнул Мстислав.

У Карла тут же загорелись глаза, как два фонарика.

— Это не совсем так, — протестующе отозвалась Мирослава поморщившись. — Расследование вела община под руководством главы, и всё закончилось благополучно.

— Как вас там, репортёр? — окликнул Карла Вяземский, но не дождался ответа. — Скажите своему начальству, что община проводила расследование вместе с репортёром Вишневской, и она ей очень помогла в его раскрытие. Без неё бы благополучного исхода не случилось. В ней есть непревзойдённый талант сыщика: ум, чутьё, интуиция, справедливость и разумная предосторожность.

— Мстислав… — простонала она, закрывая лицо руками.

Подорвавшийся Карл к своей сумке в начале речи Вяземского, с энтузиазмом и воодушевлением строчил в своём блокноте, записывая каждое слово.

Уточнив несколько моментов, он с благодарностью воскликнул:

— Какой будет материал! Спасибо вам! — но не удержался от въедливого уточнения. — Но Вишневская не репортёр, она помощница нашего начальника.

— Она действительно не репортёр, — не смутился Мстислав. — Она гораздо лучше. Ведь не каждый репортёр способен помочь в расследовании убийства в глуши, верно?

— Верно, — кисло согласился Карл, забрасывая сумку и фотоаппарат себе на плечи. — А может быть, вы будете так любезны подсказать расписание автобусов? Нам с Вишневской пора бы уже в столицу, и чем скорее, тем лучше. Шеф будет недоволен лишними отлучками.

— Завтра утром, — холодно ответил Мстислав, изменившись в лице.

Карл это заметил, и ему, очевидно, захотелось поскорее покинуть этот дом и компанию его хозяина. Он обернулся ко всё ещё лежащей на скамье Мирослава. Её длинные волосы подметали пол, но ей было абсолютно всё равно.

— Я остановлюсь в гостинице, — сказал он ей. — Хочу прикупить пару безделушек ещё — наши имперцы оценят, да и финны тоже. Ты идёшь?

Через окно, прямо в глаза Мирославе, попадали солнечные лучи, но она не жмурилась, а терпела. С тяжестью не только физической, но и моральной, она всё же села и улыбнулась Карлу — привычному, раздражающему и нелепому Карлу.

— Нет, я не живу в гостинице. Ты иди, встретимся завтра на автобусной остановке.

Карл помялся, но послушно поплёлся к проёму, ведущему в коридор. Мстислав отступил, пропуская его. Даже тщедушному Карлу пролезть было непросто, но ему всё же удалось проскочить мужчину, не соприкоснувшись с ним.

— Карл! — позвала его Мирослава. — Дождись меня завтра.

Тот махнул ей на прощание рукой и ушёл.

Тогда Мирослава без страха взглянула в лицо Мстислава, ожидая там увидеть упрёк и непонимание, возможно, даже злость, но вместо этого там была тоска, резанувшая ей острыми когтями сердце.

— Ты уезжаешь? — хрипло спросил он.

Она села ровнее, засунула между коленей ладошки и кивнула. Ей стало дурно — возможно, зря она столько съела.

— У меня там работа, вещи, съёмная комната, — еле ворочая языком, попыталась объяснить Мирослава, с надеждой на понимание вглядываясь в жестковатые черты лица Мстислава. — У меня там вся жизнь. Я так долго её строила. Теперь ещё я поняла, чего хочу и не могу остаться…

Какой тяжёлый день. Какие неправильные слова — они совсем не подходили. Какая же она вдобавок лгунья — ведь не только из-за этого она хотела уехать. А она хотела. И даже не уехать, а сбежать.

Он ничего ей не ответил, сложил руки на груди, всё так же стоя в проходе, перевёл взгляд на окна, вглядываясь в преломляющийся свет. Птичий стрекот набатом зазвучал в ушах. В горле пересохло от волнения, но подняться и налить воды Мирослава не могла — она застыла и не могла пошевелиться. Но всё же ей необходимо было рискнуть и нырнуть с головой.

— Мстислав, — негромко произнесла она, с трудом глотая слюну. — С чем поздравлял тебя старик Ждан?

Он вновь вернул своё внимание Мирославе. Его поза не изменилась — ноги широко расставлены, сложенные на груди руки, подчёркивающие широкий разворот плеч, не обтянутые в кои-то веки пыльником. И весь он состоял из мышц, мощи и уверенности. Обтёсанные, словно камень ветром и невзгодами лицо, шрамы на руках, темно-рыжие волосы, до которых ещё не добралось солнце. Мстислав внушал благоговение своей монументальностью, но если бы в нём было только эта твёрдость, несокрушимость и принципиальность, то он не был бы собой. Также в его взгляде под нахмуренными бровями была мягкость, а в сухих и жёстких ладонях доброта, и сам он весь состоял из противоречий, так как внешне он производил впечатление главы, каким и являлся фактически, но ещё он был отцом четырём взрослым парням, несмотря на свои неполные сорок лет — Мирослава выяснила у Линнеля как-то, что ему тридцать пять, ещё он был отличным поваром, который получал от этого удовольствия. Он был семейным человеком, и свою семью он создал сам и готов был за неё бороться.

Мирослава не была к этому готова. Поэтому она с внутренним содроганием ждала ответа, пока Мстислав молча изучал её взглядом — она это чувствовала, как прикосновения.

Он медлил и всё смотрел. Казалось, что он пытается запомнить её.

— Я не говорил тебе о том, что мне предсказала Ингрид… — начал он, но Мирослава тут же выпалила:

— Она ведь сама мне все рассказала.

— Да, поэтому ты мне и предложила взять себя в хозяйки, — согласился он со слабой усмешкой. — Но ты не слышала мою версию.

Мирослава устыдилась своей поспешности — у неё всё кипело и бурлило внутри, а Мстислав, казалось, наоборот, обрёл спокойствие и хладнокровие. Ей пришлось кивнуть и приготовиться к рассказу.

— Когда она поставила меня перед фактом — либо я умерю свои амбиции, найду хозяйки и стану главой, либо потеряю всё — я не очень-то взволновался, — с задумчивостью начал он. — Я только что похоронил родителей, вернулся к ребятам, которые таили на меня обиду за то, что я их бросил — мне было не до того, буду откровенен. Тем более соглашение всё ещё имело силу. Но потом как-то слишком быстро все стало меняться: градоначальник, железная дорогая, туристы. Тогда я вспомнил, что пора остепениться, но дело не шло — Ингрид сказала, что девушка должна быть особенной.

Мстислав замолчал и коротко рассмеялся, словно потешался сам над собой.

— А однажды я вернулся домой после работ над железной дорогой — иногда мы ночевали в лесу, пока выкладывали дорогу, и оказалось, что произошли убийства, и мой мир резко слетел с привычного течения жизни. Хоть тогда я и не понял, но когда встретил репортёршу на вокзале, стал догадываться. — Мстислав неловко хмыкнул, почесал бровь, затем подошёл к Мирославе, которая затаила дыхание, и опустился перед ней на колени.

Оказавшись с ней почти лицом к лицу, он смотрел на неё долгим, пронзительным, откровенным и таким прекрасным взглядом, что она почувствовала, как кровь забурлила во всём теле, словно под её кожей побежал шумный водопад. Стало одновременно и хорошо, и страшно. Возникла малодушное желание выйти на улице, затем убежать далёко-далёко, сесть на какой-нибудь холм и закурить.