Серебристая сверкающая дорожка, которая простиралась над поверхностью воды, словно соединяла два противоположных берега. Она должна была начать постепенно сужаться, прежде чем открыть проход в мёртвый мир — Мирослава была в этом уверена, то ли благодаря сну, то ли чутью, то ли прочитанным книгам. Времени оставалось совсем немного.

Мирослава перевела взгляд на место неудавшейся драки. Рысь не смогла удержаться на лапах и, выпустив трясущего рукой Петра, опрокинулась на песке. А в глаза Эрно, судя по тому, как тот неистово тёр глаза, забился песок. Мстислава же почти не было видно из-за песочного торнадо.

Пётр же, игнорируя безвольно болтающуюся вдоль тела, повреждённую руку, из раны которой текла кровь, сумел подняться на ноги и каким-то чудом устоять. Мирослава увидела, как он поднимает целую руку к губам, в которой у него остались ленты. И она, преодолевая порывы ветра, которые путали юбку в ногах, раскидывали волосы в разные стороны и жёстко швыряли песок ей в лицо, пошла к нему в надежде остановить.

Тот, словно почувствовав, повернулся к ней с абсолютно невменяемым видом и широко улыбнулся. В этот момент на лапы вновь поднялась рысь, но Мирослава уже оказалась рядом.

Она схватила Петра за повреждённую руку, но он даже не почувствовал боли, напоследок что-то шепнув лентам, и уставился на уже полосу лунного света, которая продолжала стремительно истончаться. Мирослава выхватила ленту, но Петр никак не отрегировал. Он продолжал безотрывно смотреть на полосу, которая становилась всё тоньше и тоньше, пока не превратилась в нить. Ветер стал постепенно стихать. Тогда Пётр прошелестел:

— Наконец-то.

Он взглянул на Мирославу, которая не могла поверить в происходящее и теперь тоже не отрывала взора от светящейся нити, на конце которой свет становился всё ярче и расширялся с каждым мгновением. Пётр, воспользовавшись её замешательством, что есть сил толкнул её и стремглав оказался возле отца. Он занёс кровоточащую руку, в которой отразилось серебристым сиянием луны лезвие топора. Ветер затих, как и сердце Мирославы. Но Пётр не успел — подле него оказался Раймо, который повалил его на песок и выбил из руки топор.

Вокруг воцарилась тишина, нарушаемая только стонами Петра.

Мирослава с опаской посмотрела на озеро. Проход становился всё шире и шире, ослепляя своим светом. Оттуда стали доноситься голоса, которые становились с каждой секунду громче и ближе, словно приближались на шумном поезде. Мирослава взглянула на Мстислава, у которого был теперь различим не один силуэт. Выражение его лица было уставшем и мрачным.

— Проход открыт, — прошептала Мирослава, а затем резко поднялась и подбежала к Петру. С его губ нитями стекала кровь, он выглядел еле живым, полубезумным, но при этом мечтательно улыбался. — Проход открыт! Как его закрыть? Говори!

Тот в ответ хрипло рассмеялся.

Мстислав присел рядом на короточки и с уверенностью сказал:

— Я заставлю его говорить.

— У меня тоже есть способы, — послышался твёрдый голос Александры, который обратилась обратно в человека.

Мирослава оглянулась, понимая, что у них нет на это времени — проход увеличивался, а гомон голосов нарастал.

— Мы не успеем! — с досадой выдохнула она, а затем на мгновение замерла, озарённая догадкой.

Она — хозяйка.

Ингрид видела именно её, стоящую на берегу и заканчивавшую весь этот ужас. После встречи с матерью ей показалось, что она видела их знакомства, но нет. Это был не оно. Вещунья видела то, что только ей предстоит совершить.

Мирослава поднялась и сделала несколько уверенных шагов к озеру, пристально наблюдая за тонкой нитью и, игнорируя оклик Мстислава, а затем, не раздеваясь, призвала лебедя, которая, казалось, только и ждала этого.

Но, не имея достаточно сил, она не сумела совершить полный оборот. Вместо этого за её спиной возникли чёрные крылья. Мирослава пошевелила ими, улыбнулась и взмыла в небо. Непривычно тяжёлую ношу крыльям с честью удалось поднять.

Подлетая к проходу, в котором она, внимательнее присмотревшись, увидела могучие деревья на противоположном берегу полноводной грозной реки, которую жаждущим попасть на ту сторону живым, необходимо было преодолеть и жалящее, ослепляющее солнце — всё было подобно её миру и тем легендам, что она читала.

Мирослава перестала чувствовать усталость, в ней кипела сосредоточенность вперемешку с недавно заваленной камнями яростью. Тогда она желала отнять жизнь, а теперь с её же помощью желала спасти, и не одну, а множество.

Она приблизилась к проходу почти вплотную — не сомневающаяся в том, что должна сделать и что у неё это получится. Несмотря на слепящий глаза свет, она оставила их широко распахнутыми и громко, грозно, повелительно воскликнула:

— Я хозяйка этих земель! Я дочь хозяйки озера! Мне подчиняется и вода, и земля. Я приказываю воде закрыть проход, а земле успокоить потревоженные души умерших! Я прошу прощения за дерзость, которую живые себе позволили, и прошу мёртвых унять своё беспокойство!

Свет перестал её ослеплять — он всё ещё был здесь, с той же подавляющей силой пытаясь заполнить сумрак мира живых, но Мирослава больше не чувствовала себя слабее него.

Открывавшийся вид по ту сторону был прекрасен.

Мирослава раньше задумалась о том свете, но никогда прежде не представляла его. Даже если бы она попробовала, то её фантазия ни за что не смогла бы конкурировать с реальностью. Заглянув по ту сторону прохода, она вдруг поняла, почему души мёртвых в легендах и балладах так не любят, когда их беспокоят или пытаются возвратить — создатели легенд, которые она читала, словно действительно бывали по ту сторону, иначе откуда они брали эти описания и откуда они точно знали, что оттуда возвращаться не захочется никому?

Но так как Мирослава была живой, она не чувствовала тяги и желания поспешить туда — этот вид просто наполнил её счастьем и благодарностью. Наверное, где-то там был её отец и ему было хорошо.

Подумав об этом, она представила, как он гуляет по берегу, и даже показалось, что ей удалось почувствовать тепло лета, которое царило там, запах распустившихся цветов и шум бегущих рек. На самом деле, возможно, так и было, потому что она вдруг поняла, что голоса мёртвых стали затихать. Теперь был слышен лишь их шёпот, который словно спрашивал, что им делать дальше.

Мирослава второй раз за один короткий миг поверила, что всё закончилось, но чья-то фигура всё же уверенно выскользнула из прохода, заставив её сердце замереть.

Перед ней предстала женщина, которая не выглядела мёртвой, но и живой её можно было назвать с натяжкой. На ней было платье, словно сотканное из цветов, а сшито нитями солнечного света — невозможно было представить, что человек способен создать такое чудо. Но сама женщина не выглядела подобно нимфам, которые изображались в таких нарядах на старых гобеленах или страницах сказок. Она была красива так, как бывает прекрасна алая роза в момент своего расцвета и накануне сбрасывания первого лепестка. Глаза женщины были огромны и выразительны — блестящая тьма клубилась в них, обрамленная пушистыми ресницами. Губы её были красны, словно свежая кровь. А кожа бледна, как лик луны. Ее красота была яркой и броской, но вместе с тем не чрезмерной. Возможно, она могла бы испугать, но её тонкие запястья, босые ноги и общий беззащитный вид утверждал, что она настроена доброжелательно. Мирославе подумалось, что ей никогда не хотелось бы видеть эту женщину в гневе.

Как только ей пришла в голову эта мысль, она поспешила с уважением поклониться, на что женщина сильным, привыкшим отдавать приказы голосом, сказала:

— Подними голову, хозяйка этих земель и воды.

Мирослава повиновалась и выпрямилась.

— В вашем мире, наконец, кое-что изменилось и женщинам стала доступна власть? — с непосредственностью, которой от неё не ожидалось, полюбопытствовала женщина, похожая на богиню, но, не дождавшись ответа, задумчиво продолжила. — В последний раз, когда смертный пытался проникнуть на ту сторону, дабы создать какую-то лодку, он очень сильно удивился тому, что к нему вышла моя мать, как хозяйка. Сейчас она не пожелала этого сделать, заявив, что смертные совсем обнаглели и стали слишком изобретательны в попытках проникнуть к нам. У мамы непростой нрав, поэтому она решила вас проучить и позволить выскользнуть нескольким душам. Но как только я услышала тебя, мне стало очень любопытно посмотреть, кто же ты такая!