— Поздно, — сипло выдавил он, а затем страшно захрипел.

— Мстислав! — испуганно воскликнула Мирослава, сама не зная, к чему призывает его этим криком.

Она подбежала к нему и несмело коснулась плеча. При взглядя на его пальцы, которые больше удерживали, чем действительно пытались причинить вред, словно ещё сами не были ещё уверены в том, что необходимо сделать, она почувствовала непонятную гамму эмоций: от сожаления от облегчения.

— Мстислав, — уже куда более спокойно позвала она его.

Теперь она просто показывала, что остается рядом с ним, чтобы она не решил.

Немного подумав, он всё же разжал ладонь. Пётр повалился на песок, кашляя и жадно хватая ртом воздух. Первые вдохи ему не давались, но всё же он смог вновь задышать, пусть и с хрипами. Он поднял голову с лопнувшими сосудами в глазах, которые вместе с серым цветом лица и посиневшими губами придавали ему потусторонний вид. Мирослава тут же бросилась к лежащему рядом Линнелю, чтобы оттащить его подальше.

— Ииро! Эрно! — позвала она в надежде, что кто-то из них тоже уже сумел перебороть действие настоя.

Она напрягала и без того трясущиеся мышцы лишь пару мгновений, пока не появился Эрно, который перехватил Линнеля, куда увереннее, и поволок по песку в сторону.

Пётр, тяжело дышал, наблюдая за тем, как его оттаскивают.

— Если бы я умел… одним взглядом убивать… то я не стал бы душить колдуна верёвкой… — с большим трудом выговорил он так, словно ему было больно делать, и с торжеством, коротко рассмеялся, чтобы потом всё же застонать, схватившись за горло.

Мстислав вновь наклонился к нему. Мирослава подскочила и вклинилась между ними, тут же обругав себя за глупость, осознав, что где-то там неподалёку возле Петра валяется топор.

Она с усилием надавила на грудь Мстислава, вынуждая его отступить на несколько шагов. Он уже сделал выбор, и она не планировала давать ему возможность потом сожалеть о своих необдуманных действиях.

— Мстислав, надо позаботиться о Линнеле, — напомнила она, чувствуя, как сжатые в клубок нервы потихоньку расслабляются.

Послышалось какое-то шевеление, и Мирослава молниеносно обернулась. Пётр продолжал лежать на песке, так и не притронувшись к топору. Он просто приподнялся на локте, чтобы было легче наблюдать за Раймо, который…

— Раймо, чтоб тебя! — в сердцах выругалась Мирослава, когда заметила, что он застыл с небольшом ножом у горла безвольного Чацкого, который всё это время не подавал никаких признаков разумного понимания происходящего.

Раймо был напуган. Кажется, даже сильнее, чем она сама. Его выдавала трясущаяся рука с ножом.

— Раймо… — попыталась Мирослава хоть как-то его успокоить, но был перебита тяжёлым:

— Раймо.

Она подняла глаза на Мстислава, который не смотрел на неё. Он мягко отвёл её руки от своей груди и сделал несколько шагов к стоящему сбоку от Петра, прямому, как струна и бледному, словно луна Раймо. Его лицо выражало отчаяние вперемежку с беспомощностью.

— Не надо, — слабым голосом попросил он, затем прокашлялся и повторил. — Не подходи.

И Вяземский послушался, но это был его личный выбор, а не навязанный.

Неожиданно к Петру побежал Эрно, оставив лежать Линнеля возле всё еще застывших лиса и рыси. Он грубо вырвал из его рук ленточки, которым тот продолжал что-то шептать. Сильный порыв ветра — колючий, властный, взлохматил распущенные волосы Мирославы и вызвал у неё мурашки. Эрно поднял топор и присел рядом с Петром, угрожающе наставив тот на него.

— Ты не причинишь ему вред, — медленно и чётко заговорил Мстислав, отвлекая внимание Раймо от разворачивавшихся событий и приковывая к себе. — Ты не причинишь вред брату, — указал он на лежащего Линнеля.

— Братьям и отцу — нет, — уверенно подтвердил он, вскидывая подбородок. — Всем остальным — легко.

Мстислав поморщился, как при сильной боли.

— Ты не такой. Он запутал тебя. И это моя вина.

— При чём здесь ты? — нервно усмехнулся Раймо, сжимая и разжимая неловко сделанную рукоять ножа. — Дело не в тебе, а в том, что меня всё это достало. Всё и все! Я их всех ненавижу: общину, родную семью, соседние села, которые зовут нас, когда только нужна помощь!

— Слишком большой список, — покачал головой Мстислав. В его голосе угадывались нотки сожаления и глубокой боли. — Когда на самом деле ты злишься лишь на меня.

— Тебя я люблю и уважаю, — яростно возразил Раймо, сверкнув глазами, но что-то в его голосе надломилось.

— Но меня не было рядом, — мягко продолжил он, делая еще один шаг к нему. — Ты нуждался во мне, а я уделял больше внимание другим, хоть ты и младший. Я виноват. Привык к тому, что ты самый послушный, беспроблемный и трудолюбивый. Считал, что ты сильный сам по себе, потому уделял внимание больше слабым.

— Ну спасибо, — себе под нос буркнул Эрно.

Мирослава бросила на него предостерегающий взгляд, который тот все равно не заметил.

— Прости меня, Раймо. Я не заметил этого надлома в тебе и позволил случиться тому, что случилось, — продолжал Мстислав с подкупающей честностью.

— Неправда! — отчаянно возразил он, но в тоне отчётливо звучал голос ребёнка. — Я сделал это, чтобы навлечь неприятности на общину. То, как они поступают — неправильно. Мы выполняем самую тяжёлую работу, а они позволяют себя вечно нас шпынять! Ты просто не знаешь, что они говорят, пока тебя нет рядом! Остальные нас чураются! Считают ненормальными! Община с самого детства настраивала всех родителей, а те своих детей так, чтобы они нас сторонились, потому что завидуют! Как Чацкий, который ненавидел нас, потому что мы лучше, и при этом он всё равно не отказался бы от того, чтобы в их семье был оборотень!

Мирослава почувствовала застарелую боль и детскую обиду в этих словах. Даже в таком месте, как это село — тяжесть их ноши не обошла оборотней. Только виной тому были не они, а люди вокруг.

— Я согласен, что община поступает неправильно, но разве то, на что тебе пришлось пойти — правильно? — Раймо ничего на это не ответил, лишь сильнее поджал губы. Мстислав продолжил куда мягче и тише. — А как ты себе объяснил, что я и твои братья могут пострадать?

— Не надо… — не удержалась Мирослава от осторожного предупрждения, но сказанного шёпотом. Она беспокоилась, что подобная провокация приведёт к чему-то непоправимому.

Но Вяземский никак не отреагировал, а сделал ещё один небольшой шаг вперёд. Эрно, которого тоже заинтересовал ответ, зашевелился и впервые за всё время прямо посмотрел на Раймо.

— Ты бы их спас, как и всегда, — пробормотал тот, отводя взгляд.

— А тебя?

— А я никому не нужен! — закричал он, наконец взорвавшись.

Тогда произошло сразу несколько вещей. Раймо с силой толкнул Чацкого на Мстислава, который удержал его, но почти сразу не особо трепетно уронил на песок. Мирослава и Эрно отвлеклись на эту сцену, поэтому не заметила того, что Пётр приподнялся, а следом и с поразительной резвостью набросился на Эрно, который от неожиданности опрокинулся на песок и выронил топор. Пётр схватил его, вырвал из руки Эрно ленты и, с угрозой надавив ему на грудь острым лезвием, продолжил им что-то нашёптывать.

Мирослава не знала что предпринять, как вдруг в руку Петра с рычанием вцепилась рысь, вынуждая отпустить рукоятку топора. Тот сипло, почти бесшумно закричал от боли — такой крик замораживал кровь похлеще самых яростных воплей.

И тогда это произошло.

Неестественную тишину вокруг нарушил шум усиливающегося с каждой секундой ветра — он был не из этого мира, чужой и непривычно сильный. Он отрывал листья, с хрустом ломал тонкие ветки, поднимал песочный вихрь. Окружающий мир стремительно стал тускнеть. Мирослава еле устояла на ногах — порывы ветра были нещадящими. Закрываясь локтем от песка, она прищурилась, чтобы наполниться ужасом от открывшегося ей вида.

Озеро, вокруг которого творился хаос, было абсолютно не потревожено ветром, очищено от тумана и освящено лунным сиянием. Ей вспомнился сон, приснившийся в ту ночь, когда она ночевала у Ингрид.