Стояла лунная ночь, ветер слабо прогуливался по поверхности воды, вынуждая Мирославу содрогаться от холода. Отсюда были видны деревья, которые более тёмным пятном выделялись на общем фоне. Она никак не могла узнать местность, и единственное, что ей оставалось — это плыть, надеясь добраться до берега. Казалось, что лес расположился неподалёку, но это могло быть и обманчивое ощущение, поэтому она просто вновь стала равномерно перебирать руками и ногами в сторону берега.

Она гребла и гребла, преодолевая мглистую тьму, которая ощущалась как вода, но выглядела словно вязкая темнота, желающая затянуть её на дно. Мирославе показалась, что она слышит чей-то шёпот из глубины. Такие мысли её до ужаса испугали, и она постаралась отвлечь себя, размышляя о том, как ей влетит, если воспитательница заметит её пропажу. Мирослава не понимала, как она оказалась в воде без одежды, также как не понимала, для чего ей вообще понадобилось ночью покидать приют. Последнее её воспоминание было о вечерней молитве и холодных жёстких простынях. А в следующий момент она уже тонула.

Когда Мирослава добралась до берега, то уже не чувствовала себя живой — у неё болело абсолютно всё внутри и снаружи. Она не была уверена, что когда-нибудь вообще сможет пошевелить своими заледеневшими конечностями. Ей так хотелось спать. Песок показался похожим на простыни в приюте, и это так манило её закрыть глаза и отдохнуть. Она собиралась лишь ненадолго вздремнуть…

Мирослава второй раз за ночь раскрыла в панике глаза, на этот раз почувствовав, что её тело сотрясается от сильного кашля, а голова разрывается от боли. Из неё вновь начала выходить речная вода, и ей пришлось повернуться набок. Когда кашель утих, она смогла приподняться и сесть, с ужасом осознавая, что отключилась и только чудом вновь сумела проснуться. Она тут же возблагодарила высшие силы, которые помогли ей выбраться из воды и выжить. Но самое сложное только начиналось — теперь ей необходимо было не замёрзнуть и как-то добраться до приюта. В этом году весенние ночи были на диво тёплыми, и это могло спасти ей жизнь. Но на обдуваемом ветром берегу без одежды она всё равно долго не могла протянуть, поэтому она подгоняла полусонный мозг в поисках идей.

Мгновение спустя Мирославу осенило, и она поползла до деревьев, а затем прижалась к их коре. Это не особо помогло, но было лучше, чем лежать на холодном песке. Мирослава попробовала подняться, держась за дерево, игнорируя слабость и дрожь во всём теле. Она зацепилась за вспыхнувшую в её мутном сознании идею и собиралась воплотить её, несмотря ни на что. Она вгляделась вглубь леса и стала стремительно идти в направлении приюта, надеясь, что рассказы учительниц и воспитательниц о животных, обитающих в лесу, были правдивыми. Встретиться с ними Мирослава не желала, но кое-что от них ей было необходимо. Она уже успела понять, что это та река, которая проходила вдоль приюта и которую Мирослава с другими девочками иногда посещала летом, сбегая из-под надзора воспитательниц. Неподалёку от неё как раз был лес. Он был куда ближе, чем закрытые ночью двери приюта.

Наконец, она увидела искомое и почувствовала всепоглощающее облегчение, которое вынудило её на мгновение расслабиться, и она повалилась на холодную траву. Мирослава вновь содрогнулась от кашля, но потом сцепила зубы и ползком добралась до пустой заросшей норы, спрятанной между деревьев. Она нарвала побольше травы и начала растирать ею кожу со всей силой, какую имела, до той поры, пока не почувствовала, как та стала покалывать. Затем залезла в нору, положила длинные волосы так, чтобы они не соприкасались с телом, и свернулась калачиком. Внутри норы неприятно пахло, сверху торчали корни и сыпалась земля, а под собой Мирослава чувствовала копошение муравьёв. В отличие от всего остального, соседству она даже обрадовалась, а оказаться погребённой или съеденной вскоре было уже не так страшно, потому что она, наконец, обрела подобие тепла. Сил ни на что не осталось, даже на слёзы, поэтому Мирослава прикрыла глаза, желая немного отдохнуть, и тут же уснула.

Богу было угодно, чтобы она проснулась на следующее утро и даже смогла добраться до приюта. Светило тёплое полуденное солнце, опустошённый желудок был не прочь полакомиться сладкими ягодами. Благодаря всему этому Мирослава всё же сумела дойти до дверей приюта. Когда-то она мечтала со всей страстью ребёнка покинуть его и никогда не возвращаться, и тогда она даже согласна была жить в лесу, несмотря на страх перед дикими животными, но когда её мечта сбылась, она струсила и побитой собакой возвратилась обратно. Но пусть ей и было ненавистно почти всё в приюте, умирать она не хотела.

Когда она вернулась, то её даже не стали наказывать за это приключение, потому что она оказалась прикована к постели почти на месяц. Воспитательницы думали, что она не доживёт до своего пятнадцатилетия. Мирослава, не иначе из упрямства, ожидания не оправдала и поправилась. Но болезнь не прошла бесследно — её здоровье ослабло, а сердце порой не слушалось. Но это было меньшим из её бед — после того, как Мирославе исполнилось пятнадцать, она обнаружила в себе ещё один «недуг», который и привёл её той роковой ночью на реку. И после этого ее жизнь уже никогда больше не была прежней.

Каждый месяц она вновь оказывалась на берегу реки, которая ярко освещалась лунным светом. Только она была уже более подготовлена — Мирослава заранее прятала запасное сухое платье в той самой норе, боясь, что в следующий раз может не пережить ещё одну ночь мокрая и без одежды. Но в воде она больше не оказывалась. Она просто каждое полнолуние просыпалась возле реки и почти ничего не помнила.

Так продолжалась некоторое время, но Мирослава не могла постоянно скрывать свои отлучки и знала, что если расскажет правду, то в приюте её сочтут проклятой и отправят в место, где с такими, как она, не церемонились. Поэтому у неё не оставалось выбора. Спустя месяцы после дня рождения она собрала свои вещи в небольшой мешок, совершила набег на кабинет директрисы и, спрятавшись в повозке, прибывшей из деревни, в которой пару раз в неделю им привозили свежую еду, сбежала в надежде, что где-нибудь сможет найти причину своего недуга и излечиться от него.

— Это произошло в первый раз накануне моего пятнадцатилетия, — всё ещё хриплым голосом начала Мирослава, а затем прокашлялась. — В полнолуние я встала с постели и в ночной рубашке отправилась к реке, чтобы обратиться, затем очнулась в воде, чуть не утонула, еле добралась до приюта, а потом чуть не умерла уже от болезни. В ужасе, что меня сочтут проклятой, я покинула приют и скиталась некоторое время. Но я сумела выжить, несмотря ни на что, — без бахвальства, лишь констатируя факт, заключила она, укоротив свой некогда самый страшный кошмар до такой степени, что впервые ей было не страшно.

Мирослава не задавала вопросов — за столько лет она уже не надеялась получить ответы, поэтому она молчала, но всё равно ожидала ответов. Материнский взор окончательно утратил свирепость — её глаза теперь заволокла бледная дымка сожаления.

— Оборот происходит, когда у ребёнка начинается новый этап взросления — твой наступил так поздно, наверное, из-за лишений в приюте. — Мать судорожно вздохнула, устремляя взор на реку. — А что по поводу воды… Тебя тянуло к родной стихии, — с печалью пояснила она, вновь начав поглаживать волосы Мирославы. — Все оборотни связаны с лесом, так или иначе как человек с землёй, даже тогда, когда она ему неродная. У тебя, помимо этого, есть связь с реками. Во время первого оборота ты не смогла сопротивляться зову воды, а она была рада поглотить тебя, но не со зла, а из-за того, что она так же страстно, как и ты её, хотела заполучить. Ей неведома злость, но она игривая, жадная и охочая до того, что ей полюбилось. Ты должна была стать сильнее неё, взять под контроль, а не прятаться.

Мирослава тоже повернула голову к воде, которая, словно почувствовав, что речь идёт о ней, заволновалась и волнами потянулась к находящимся на берегу женщинам. Мирослава слишком устала, и возникшее притяжение ей было очень просто игнорировать — впервые она его не испугалась, благодаря словам матери, а строго, насколько ей позвонили силы, отдёрнула, и оно, как нашкодивший щенок, вернулось в свой угол, в верном ожидании предстоящей игры.