— Ничего, — хмыкнул он, открыто разглядывая её, но убирая взгляд в сторону, когда он сползал к её оголившимся ключицам. — Я хотел сказать совсем другое, но раз уж ты заговорила на эту тему… — Он сделал красноречивую паузу, дабы насладиться смущением Мирославы, которая не так его поняла и зазря накричала.

— Извини, — повторила она, закрывая ладонями лицо и забывая придержать одеяло. — Так глупо с моей стороны.

Она сначала представила, а потом и вправду почувствовала прикосновение его пальцев, которые отняли её ладони от лица. Мстислав смотрел с мягкой задумчивостью. Он не обратил внимание на это ни на ключицы, ни на обнажившиеся плечи.

— Не нужно. Не извиняйся. Ты всё правильно сказал. К слову, я ведь сам думал о том же. Такие осознания приходят тогда, когда уже становится поздно…

— Непоздно! — пылко возразила Мирослава, сжимая грубоватую мужскую руку своей, а другой всё-таки прихватила одеяло, натянув повыше. — И вовсе не поздно. Всё ведь закончилось и мы живы. Этого мало?

— Ты права, — хмыкнул Мстислав. — Это совсем немало. Но до того, как ты заговорила об этом, я хотел сказать немного другое. Но то, что ты сказала про нас с парнями — это ведь не только к нам относится, верно?

Взгляд Мирославы нашёл точку на пододеяльники, которой она медленно призналась:

— Верно. Я прошла через те же ощущения. Десять лет, которые я прожила, скитаясь, с тех пор как покинула приют, были долгими и не особо радостными. Отдушину я находила в книгах и вере, которая заменяла мне веру в Бога, и она заключалась в том, что мне всё же когда-нибудь удастся избавиться от «недуга»… Так я называла обортничества.

— А чем ты хотела заняться после того, как избавишься от него? О чём ты мечтала?

— Мечтала? — с искренним удивлением переспросила она, взглянув в заботливые глаза Мстислава. — Помимо того, что однажды окажусь здоровой и не проклятой?

Он с иронией кивнул. Мирослава задумалась, но ей не требовалось слишком много времени, чтобы понять.

— Я никогда особо не задумывалась о том, что же будет дальше, и не мечтала ни о чём таком, — ошарашенно призналась она. — Было всегда что-то неопределённое, но очень желанное: найти то, чем бы нравилось заниматься по жизни, потом пойти учиться на какую-нибудь профессию, завести друзей, просто жить без страха…

Она неуверенно замолкла. Неожиданно ей показалось, что всё перечисленное было каким-то ничтожным, глупым, не стоящим внимание… Что это вообще за мечты? Если мечтать, то обязательно с размахом.

— Вовсе нет. — Услышала Мирославы, и она сообразила, что последние слова произнесла вслух. — Это прекрасные мечты — они настоящие, живые, чистые. Ты заслуживала не только их, но и всего остального мира. Не думай, пожалуйста, что с тобой что-то не так.

Мирослава недоверчиво посмотрела на искреннего Вяземского и широко улыбнулась. Надо же! Он просил её не принижать себя. Она отняла ладони из его рук чуть раньше, но сейчас вдруг захотела не только вновь прикоснуться к ним, а ещё сжать самого Мстислава в объятиях — крепких и благодарных. Но это было бы слишком много для одного разговора, если ещё учитывать то, что на ней не было одежды, поэтому она согласилась с ним в другом:

— По поводу всего остального мира… Это, кстати, меня привлекало всегда. Любопытно узнать, что в мир есть ещё. Вдруг окажется, что не только оборотни существуют. Ведь сейчас люди до сих пор о нас не знают наверняка, почти так же, как вы, да и я сама, что уж скрывать, не знала, что, помимо меня, есть женщины-оборотни. — Мирослава вспомнила об Александре и решила, что как сможет, обязательно её навестит. — Поэтому всё возможно.

— Всё возможно, — эхом отозвался Мстислав, глядя на неё с каким-то странным выражением лица.

Внезапно он поддался ближе, и Мирослава застыла, но чьи-то быстрые шаги вынудили его нахмуриться и обернуться.

Мирослава вспомнила об остальном мире и тоже с замершим сердцем ждала того, кто придёт. В дверном проёме возник Эрно, который выглядел испуганным. Мстислав тут же вскочил на ноги.

— Всё хорошо! — быстро предупредил Эрно, вынудив того облегчённо выдохнуть и сесть обратно, но тут же помрачнел и добавил. — Или не совсем.

Он с непонятным подозрением уставился на Мирославу, которая приподняла вопросительно бровь.

— Что случилось?

Эрно поправил очки и, всё так же странно смотря, ответил:

— Мне сказали, что какой-то мужик спрашивает о тебе. Очень активно. Говорят, что он прям яростно интересуется.

Мирослава непонимающе нахмурилась. В этот момент Вяземский сложил руки на груди и вскинул бровь.

— Что это такой за мужик?

И такая же странная интонация. В этот момент она поняла, что было во взгляде мужчин — ревность! Только у Эрно она была немного другой — такую же он порой проявлял по отношению к Мстиславу. А вот ревность самого Мстислава была истинно мужской, и почему-то это очень понравилось Мирославе.

— Как он выглядит? — не особо скрывая своё удовольствие, уточнила она у Эрно, который брезгливо скривился, но всё же ответил:

— Не сильно высокий. Щуплый. Страшный. Темноволосый. Воняет от него чернилами и бумагой.

И Мирославу осенило. Она ощутила, как сердце подпрыгнуло, и, не зная, что делать, снова закрыла лицо, но только теперь одной рукой и застонала.

— Кто-то важный? — деланно небрежно спросил Мстислав, но она не стала отвечать, погруженная в размышления о том, как ей лучше поступить.

— Это ещё не всё, Мстислав, — сказал Эрно, но уже немного иначе — вот теперь стало понятно, что он сейчас огласит то, что его испугало.

Мирослава убрала руки заинтриговавшись. Она уже знала, как выглядит ужас Эрно, его шок и боль. Ей бы не хотелось знать, но так вышло. Но ей ещё не приходилось видеть на его лице панику.

Он сглотнул.

— На улице наши родители…

Наслаждаясь нежной текстурой овсянки, которая так удачно сочеталась со сладким вареньем, Мирослава точно знала, где можно найти Карла — несмотря на его многочисленные недостатки, репортёром он был отменным и его умение фотографировать поражало воображение. Пусть он и искал её, дабы оторвать голову за подставу, которую она ему устроила — он не мог упустить возможность запечатлеть красоту этих мест. У Мирославы и до этого ненароком проскальзывали мысли, что лучше ему бы сюда вообще не приезжать, ибо после сделанных Карлом снимков эти места заполонят туристы, жадные до девственной красоты природы, к вящему неудовольствию общины и, возможно, Мстислава. Но сейчас уже поздно было об этом думать, потому что Карл точно оттирался либо где-то в лесу, либо на озере. Поля, на которых трудились сейчас местные, были слишком далеко для его изнеженной души. Но он и дотуда наверняка должен был добраться, потому что он, да и Мирослава не понаслышке знали, как сейчас популярно печатать в газетах, с прилагающимися живыми фотографиями, рассказы о быте и повседневной жизни. Читателей привлекала красота кадров, в которой они сами, так или иначе, узнавали себя.

Мирослава малодушно надеялась, что он доберётся до гостиницы, где его внимание надолго захватили бы местные украшения, или он мог бы стать свидетелем выступлений хора, и его это наверняка вдохновило бы на статью. Всё бы это отвлекло его от внимания к самой Мирославе, которая после последней новости Эрно не могла больше ни о чём другом думать. Мстислав, услышав же это, даже не изменился в лице, но тут же расправил плечи, словно возвращался к своему образу главы — уверенному и непоколебимому, готовому отстаивать честь своих людей.

Мужчины решили оставить Мирославу отдыхать, а сами спуститься и пообщаться с заявившимися родителями, которые пожелали вызнать, как же чувствуют себя их кровиночки, так как обрывки странных слухов уже успели до них добраться. Мирослава была категорически против оставаться в неведении, тем более ей было невероятно любопытно взглянуть на родных родителей тех, чьим единственным родителем всё это время она воспринимала одного лишь Мстислава.