Ииро лениво усмехнулся.

— Можешь быть спокоен. Мы наведём здесь порядок.

Эрно закатил глаза, а Линнель пообещал:

— Я прослежу.

Вяземский усмехнулся, в душе надеясь, что чтобы сможет вернуться и проверить это только через пару дней, но, прежде чем выйти, вдруг вспомнил кое-что важное.

— А кто-нибудь в курсе, в какой именно редакции Мирослава работает?

Оказавшись в привычных коридорах, а потом и в прокуренной общей комнате, Мирослава поняла, что знание того, что скоро произойдет действовало на неё успокаивающе. Она знала, что шеф либо устроит страшный скандал и велит ей убираться с его глаз на какое-то время, либо устроит ей страшный скандал и уволит. Что из этого было предпочтительнее, она сама пока не решила, но главным было то, что она должна была, вне зависимости от исхода их беседы, успеть в библиотеку.

Пока она ждала момента, когда шеф будет готов её принять, с ней, к её удивлению, заговаривали сотрудники, сообщая, что её всё это время не хватало и следовало предупреждать друзей о командировке. Мирослава понимала, что они называют её своим другом в том смысле, в каком бывают коллеги друг другу друзьями, но всё равно поразилась. Она всё это время считала, что её пропажу заметит только шеф.

Подумав об этом, она вдруг задумалась, что ещё ей казалось не таким, каким было на самом деле?

Мирослава подавила зевок и встряхнулась. Этой ночью ей спалось просто ужасно. Было неудобно и слишком тихо. А когда ей удавалось заснуть, ей снилась Клара, которая благодарно улыбалась.

Проснувшись утром, когда за окном по земле стелился слабый туман, Мирослава поняла, почему так хотела расследовать эти убийства. Сначала она думала, что ради Клары, потому что она была той, кем Мирославе было никогда не стать. Её мечтой — свободной, радостной, не обременённой недугом, любящей свою работу. И когда она увидела её мёртвой, то от такой несправедливости хотелось взвыть. Наверное, в глубине души ей казалось, что им стоило поменяться местами. Но после она забыла эти мысли и, как бы ей ни было стыдно в этом признаваться, Клара стала всего лишь предлогом, а на самом деле Мирославу увлекал сам процесс расследования, его загадки и азарт, бурливший в крови и заставляющий чувствовать себя живой.

И когда её вызывал шеф, она уже знала о том, что вне зависимости от его решения, работать в редакции она больше не сможет.

Спустя полтора часа спускаясь со ступенек здания, она оглянулась и увидела, как шеф с привычно открытыми окнами наблюдает за ней. Она зачем-то махнула ему рукой, тот в ответ усмехнулся и закрыл окно.

Мирослава шла в библиотеку со всеми имеющимися у неё деньгами и думала, что жизнь умеет удивлять. Анат Данилович не был недоволен, потому что Карл описал вчера её поездку, как захватывающее приключение, во время которого только от неё зависело будущее всей общины и жизнь живущих там. Рассказывая ей об этом, шеф добавил, что Карл выставил её героиней, женщиной-сыщиком, которая спасла целое село. Именно такую заметку на первой полосе он и выпустил этим утром. Мирослава видела это своими глазами: ещё хрустящая бумага, кое-где стёртые чернила и её фото с умным выражением лица, сделанное в поезде, где она, одетая в свой чёрный пиджак, крутит мундштук и смотрит в окно. Подпись гласила: «Героиня и начинающая женщина-сыщик возвращается в столицу. Что ей предстоит расследовать следующим?».

Поражённая этим преувеличением, она попыталась объяснить Анату Даниловичу, как всё было на самом деле, но он лишь отмахнулся от неё. Его волновал лишь её целый и невредимый вид, а раз она вернулась живой и здоровой, то остальные детали не так важны.

Помимо неё, у него был разгорающийся скандал между имперцами и социалами в палате, которые никак не могли выяснить, что за третье сторона возникла в их рядах, упорно продолжающая пропагандировать, что люди — не единственные разумные среди них, и что мифы, на самом деле, всё время жили среди нас, скрываясь, и вскоре они обязательно заявят о себе, ведь времена меняются. Народ любил сказки. Мирослава знала, что даже если сейчас люди испугается, то послезавтра заинтересуются, а газетам нужно отвечать их вкусам и выдавать самое свежее и интригующее, поэтому Анату Даниловичу некогда было обращать внимание на её попытки всё объяснить — у него горели новости, которые грозили будущему изменениями.

Тогда она сообщила о своём решении уйти, чему Анат Данилович удивился, в отличие от прославленных заметок о ней Карла, что было куда более ожидаемым, но шеф, пренебрежительным тоном объяснил ей, что тот, вообще-то, влюблён в неё уже второй год. Она несказанно удивилась этой новости. Шеф же добил её, добавив, что Карл добился в короткий срок таких высот, только чтобы добраться до помощницы шефа, о чём сам шеф, разумеется, знал.

Потом он величественно изрёк, что чувствует, что в ней что-то изменилось, и, возможно, это связано с тем удивительными слухами, которые говорят про окраины, и если она захочет поделиться правдой, то он всегда будет готов её выслушать. И что он будет рад получать от неё информацию, если она продолжит идти по пути женщины-сыщика. А лично от себя он добавил, что рад видеть её такой живой и уверенной — чтобы не произошло с ней в селе, по его мнению, это было на пользу ей. Он признался, что ему жаль с ней расставаться, но удерживать её насильно не станет, но и так легко отпустить не готов — он предложил отправить её в отпуск, а после его окончания принять совместное, взвешенное решение.

Мирослава, подумав, согласилась, не желая больше расставаться с Анатом Даниловичем, чем, всерьёз распологая мыслями о возвращении на прежнюю работу. Она также впервые захотела рассказать ему правду о себе, но не могла этого сделать, не посоветовавшись с Мстиславом. Но она сама чувствовала, как время их тайны стремительно подходит к концу. Чем ближе Россия сходилась с Финляндией, которая и раньше своей загадочностью ввергала всех в недоумение, тем сильнее становилось ясно, что оборотни — это не единственное, что она в себе таит, как и полагал отец Мирославы в своих записях. Она же была склонна полагать, что именно оттуда они пришли, а может, и не только они. Но также и Россия была полна таинственных явлений, которые раньше все просто игнорировали, считая сказкой или помутнением рассудка.

И чем больше Мирослава об этом думала, тем больше хотелось продолжить дело отца и раскрывать эти загадки. Расследовать происходящее и находить ответы. В воздухе уже пахло переменами, и она не желала их пропустить. Рано или поздно раскроет себя скрывающее себя тайное, третье колесо палаты, и она была уверена, что тогда всё изменится. И её желание быть сыщиком по сверхъестественным делам обретёт смысл.

Когда она, наконец, держала в руках записи отца, благодаря которым её кошелёк значительно потерял в весе, Мирослава почувствовала голод и решила взять пирожок, чтобы перекусить на лавочке у набережной.

Вернулась домой она уже поздно, уставшая и немного промокшая — снова шёл дождь. Рукопись ей удалось не намочить, спрятавшись под крышей, но зато пришлось ждать окончание непогоды. Сейчас Мирослава могла лишь мечтать о душе и думать только о том, чтобы он был свободен, так как на этаже он был общим. И поэтому она не почувствовала чужого присутствия и искренне испугалась, когда приметила тёмную, огромную фигуру возле своей двери. Тусклый свет толком ничего не освещал, поэтому она успокоилась, только когда фигура заговорила знакомым низким голосом:

— Ты припозднилась, хотя с работы ушла ещё до обеда.

Мирослава несколько раз вздохнула, пытаясь успокоить подскочившее, но уже не от страха, сердце, и попыталась ровно ответить:

— Была в библиотеке. А ты заглядывал на мою работу?

Мстислав кивнул. Он с жадностью разглядывал её, вынуждая Мирославу через раз дышать. Она боялась, что он снова уйдёт, поэтому не знала, что сказать.

В конце концов, решила остановиться на самом логичном варианте и спросила: