— Почему я? — растерялся он.

— Потому что Линнель пойдёт с Мстиславом, а ты предпочёл бы держаться подальше от влюблённых девушек.

Эрно задумался лишь на миг, а затем кивнул.

— Справедливо. Пойдёмте, госпожа Вишневская.

Он прошёл мимо неё, чтобы пойти первым. Она не знала, как уместно попрощаться в возникшей ситуации, а потом поняла, что момент упущен, и резко развернулась, чтобы быстрым шагом последовать за Эрно. Она до боли прикусила губу, когда поняла, что и со стороны Вяземского даже не последовало попытки что-то сказать.

Мстислав старательно не смотрел в сторону уходящей репортёрши, стараясь заглушить кусающееся чувство горячей обиды. Но Вяземский ничего не мог поделать с тем, что после её признания он почувствовал себя преданным. Неужто Мирослава все это время водила их за нос?

— Мстислав? — позвал его Линнель, отвлекая от мрачных мыслей.

Тот ответил не сразу.

— Я сам схожу к этой девице, — наконец, заговорил он, взглянув в ту сторону, где скрылась Мирослава. — Ты отправишься в гостиницу, поспрашиваешь работников кухни и вернёшься со списком тех, кто работал в те ночи, когда пропадали туристы. Если чьё-то имя повторится трижды, то приведёшь этого человека ко мне.

Линнель послушно кивнул.

Через два часа подрабатывающему ночами парню не повезло оказаться на допросе Мстислава, который после сделанного на озере признания и неловкого разговора с девицей пребывал в ярости. Тот, увидев главу в таком состоянии, почти сразу со слезами признался в том, что действительно подливал какие-то настойки туристам. Они вместе с запиской оказывались на пороге его дома. Кто их писал, он не знал. Ему нужны были лишь лёгкие деньги. И его даже не смущал тот факт, что он был повинен в убийстве трёх человек, а аргументировал он это тем, что ведь они были не своими.

Мстислав, которого обуревало желание во время рассказа пацана придушить его, услышав объяснение, сдержался, но ко всему прочему почувствовал, как что-то в нем окончательно сломалось.

Он одал пацана Горецкому, который отправил того вместе с телом убитой до города к градоначальнику. Хоть какой-то сдвиг в расследовании должен был сделать Мстислава более довольным, но тому было тошно как никогда.

Дом вещуньи неожиданно находился недалеко от церкви. Он был совсем небольшим, а пристройка была и того меньше. Территория была сплошь покрыта цветами, ещё молодыми деревьями, кустарниками и растениями. Все они неразборчиво покрывали землю, находясь в странном соседстве: рядом с палками, где начинали кудряво завиваться огурцы, росли жёлтые яркие одуванчики, а возле вишнёвого кустарника была посажена картошка, повсюду также высились сорняки. Мирослава догадывалась почему, помимо внешнего вида и характера, вещунья вызывала неудовольствие у местных.

Стремительно наступал вечер, ветер, который не ощущался под защитой деревьев, стал куда более разговорчивым и капризным, чем утром. Он трепал волосы Мирославы, которые она выпустила из уже неопрятный косы, и пытался затолкать как можно больше песка в глаза и рот. Воздух, вне леса и берега озера, всё ещё казался искрящимся, словно если поднести спичку, то тут же вспыхнет пламя — кто-то сказал бы, что это верный признак надвигающийся грозы.

Мирослава не питала особой симпатии к огню, в отличие, как ей было известно из всё той же рукописи Волконского, от местных, которые испокон веков жгли костры, считавшиеся священными. В них нельзя было плевать или затаптывать. Дабы избежать болезней, они по осени вечерами прыгали через них, танцевали, торжественно провожая лето и уважительно приветствуя осень, которую просили быть к ним благосклоннее. В сёлах не так давно также не редкостью были поминальные костры, которые помогали душам умерших отыскать плачущих по ним родственников и попрощаться. Поминальные костры не были лишены танцев и веселья, чтобы души умерших порадовались за близких и с миром покинули этот мир. Кое-что в их философии Мирославе очень нравилось.

Возле дома вещуньи она рассматривала несколько свежих — ветер унёс ещё не весь пепел, тот прятался среди потемневших поленьев — небольших костров, которые и всколыхнули в ней эти мысли.

— Что это, по-твоему? — спросила она впервые за всю дорогу у Эрно, указывая на сожжённые поленья.

Тот перевёл взгляд на них, молчаливо разглядывая, а затем пожал плечами.

— Не имею понятия. Вещунья у нас довольно странная особа, поэтому даже не возьмусь судить.

— Мне она не показалась странной, — возразила Мирослава.

— Рыбак рыбака видит издалека, — многозначительно протянул Эрно. — Я могу идти?

— Конечно. Но вот что я ещё хотела тебе сказать. — Мирослава подошла к нему поближе и с теплотой улыбнулась. — Эрно, ты мне искренне симпатичен, но если я услышу о том, что ты распространяешь обо мне какие-то сомнительные слухи, то я не ограничусь словесным возмущением, а прибегну к насилию — пусть мне это и чуждо. Я почти привыкла, что на меня здесь все таращатся, позабыв о воспитании, но если кто-то узнает, что я видела больше, чем мне позволено, то боюсь, взглядами дело не ограничится, а к этому я не готова.

Эрно был не так, чтобы намного выше Мирославы, но она знала, что рядом с ним выглядит как тростиночка, потому что у него у единственного — телосложение напоминало габариты Мстислава, а тот походил на огромный дуб, в то время как она скорее на тонкую берёзу. Раньше это вызывало досаду — её редко воспринимали всерьёз, но сейчас она почти смирилась. На первый взгляд, такую берёзу сломает первый же порыв ветра, но Мирославе была известна другая истина — такие деревья пусть и могут сильно гнуться, но они не ломаются.

— Из всех нас ты решила предупредить именно меня? — раздувая от гнева ноздри, негромко спросил он.

— Ты самый непредсказуемый, — с нарочитой легкомысленностью пожала она плечами.

— Как ты смеешь? — прорычал Эрно, яростно сжимая кулаки и поджимая губы. Очки почти упали с его лица, но Мирослава не рискнула поправить.

— Мы договорились? Соглашайся, а то рука у меня тяжёлая, — насмешливо продолжила она, игнорируя то, как вспотели ладони. Она не верила, что Эрно может позволить себе ударить женщину, так же, как и она сама не могла допустить поднять руку хоть на кого-то, но всё же было боязно.

— Остынь, волчонок! — послышался строгий возглас.

Мирослава перевела взгляд на вышедшую из дома вещунью в обычным бежевом платье, подвязанном на талии неожиданно тёмным поясом. Её растрёпанная коса была переброшена на грудь, которая слишком спешно вздымалась, как будто вещунья прибежала на крики, но они не кричали. Мирослава сочла, что ей подсказало чутьё.

Эрно сделал шаг назад, несколько раз сжал и разжал кулаки, а затем почти бегом покинул их. Мирослава смотрела ему вслед, ощущая укол сожаления. Но кто, кроме неё само́й, мог позаботиться о ней?

— Не дави на них слишком сильно. Эти мальчики более хрупкие, чем тебе кажется, — прозвучал рядом уже размеренный грудной голос Ингрид.

— А я, что ли, нет? — горько хмыкнула она в ответ.

— Нет, — невозмутимо ответила вещунья, а затем пошла обратно к дому. — Не наступи на грядки и пепелище. Иди за мной. Ты что-то долго, я ждала тебя ещё вчера.

— Незапланированные слабости здоровья, как и физического, так и морального, — с досадой отозвалась Мирослава.

Ей всё-таки с самого начала следовало думать о себе в первую очередь. Она не собиралась отказываться от своего слова, помочь разыскать убийцу Клары — имя девушки из поезда она выяснила, когда Вяземский позволил ей порыться в коробке с уликами, но теперь ей не особо хотелось вести дружбу с местными работниками участка. Второй день терпеть на себе непредсказуемое и странное отношение Мстислава ей было неприятно. То он запрещает ей участвовать в расследовании, то спокойно реагирует на то, что она курит, то готовит завтраки, то внезапно холодеет после того, как по своей же инициативе раскрывает их секреты.