Пётр поморщился.

— Очень вряд ли, но дело ваше, — сказал он и внезапно уверенным движением поднялся на ноги. — Могу я идти?

— Думаю, да, — задумчиво позволил Мстислав. — Попрошу тебя по пути захватить домой своего спешащего сюда разгневанного отца.

Пётр закатил глаза, но кивнул и без прощания быстро удалился из кабинета.

Вяземский сидел ещё некоторое время в задумчивой тишине, пока Линнель не заговорил:

— Странный он какой-то.

— Это точно, — согласился Вяземский. — Невероятное совпадение то, что он был на озере в те вечера, когда происходили убийства. Так же, как и то, что Александра была там же в лесу.

Он поднялся и подошёл к своему столу, сел за него и снова стал разглядывать записи, которые успел уже вернуть из дома, об убитых. Что-то никак не сходилось, но он не мог объяснить, что конкретно. Осознание вертелось на кончике языке, ему нужно было лишь немного подумать…

Дверь в кабинет распахнулась, и на пороге возник начальник участка. Его усы были опущены, но Горецкий не стремился это исправить, а, значит, находился в чересчур растрёпанных чувствах.

Вяземский глубоко вздохнул, приготовившись к выговору.

— Мстислав, ты решил всю семью Чацких допросить? — рассерженно взревел Горецкий, не успев зайти внутрь. — Кто у тебя следующий на очереди? Поди тоже кто-нибудь из общины?

— Возможно, — не стал отрицать он.

Горецкий возмущённо выпучил глаза.

— Выйди! — приказал он Линнелю.

Тот даже не шелохнулся, а сначала вопросительно взглянул на Мстислава и, только после его утвердительного кивка, вышел из кабинета. Эта сцена явно не понравилась Горецкому.

Он с грохотом захлопнул за Линнелем дверь, а затем уже более спокойно обратился к всё так же сидящему за столом Мстиславу:

— Я старался быть на твоей стороне, но твои ребята действительно стали забываться, а ты им в этом потакаешь.

Вяземский ничего на это не ответил.

— Я позволил твоей репортёрше поиграть в детектива, сочтя, что это будет забавной шуткой над немного занудным Чацким. Мой грех — не нужно было потакать этой слабости, — продолжил Горецкий, заложив руки за спину. — Но мне не нравится не то, что ты ей это позволил, а то, что ты подчеркнул своё недоверие к одному из членов общины. Не говоря уже о том, что ты протащил через всё село, на глазах у всех, его сына на допрос в участок, вместо того, чтобы узнать желаемое дома! Это неуважение, Мстислав, которые ты в первую очередь выказываешь Чацкому, а потом общине! — с неудовольствием подчеркнул Горецкий.

— Я занимаюсь расследованием, — спокойно ответил Мстислав. — И не вижу ничего страшного в том, что Пётр, чтобы ответить на мои вопросы, прибыл со мной в участок. Что-то вы не были против, когда та же участь постигла Александру.

Он лукавил, и об этом знал сам Мстислав, да и Горецкий. Одно дело — обычная женщина, другое — член общины. Это был вызов, пусть и неявный, но вызов, брошенный не только Чацкому, а всей общине.

Для Мстислава с недавних пор больше не было особой разницы.

— Да, ты занимаешься расследованием, — с сожалением повторил начальник участка. — И оно что-то помутило в твоём сознании. Зря мы позволили тебе им заниматься. Мне жаль, Мстислав.

Тот заинтересованно вздёрнул бровь, расслышав подтекст.

— О чём вы?

Горецкий начал нервно ходить вокруг табуретки, где десять минут назад сидел Пётр маленькими шагами, и объяснять:

— Ты должен нас понять. Твоё поведение в последнее время и так вызывало беспокойство, а теперь ещё и все эти фокусы… Я сам не хочу, но община настаивает.

Вяземский почуял искреннее сожаление Горецкого, его неуверенность вперемешку с беспокойством и уточнил:

— Настаивает на чём?

Начальник участка, не глядя на него, признался:

— Я ушёл вместе с Чацким. Мы обговорили творившееся с тобой, потом он отправился домой, а я к Борису Игнатьевичу за советом. Тот выслушал меня и сказал, что нужно созвать совет, чтобы принять решение. Но после того, что ты натворил ещё и с сыном Чацкого, оно уже, считай, что принято. Зачем же ты так, Мстислав? — с досадой вопросил Горецкий, бросив на него беглый взгляд.

— Вы так и не сказали, зачем вы с Борисом Игнатьевичем решили собрать совет, — напомнил ему Вяземский.

Тот чуть ли не сплюнул на пол, но сдержался и рявкнул:

— Ты и сам понял! На совете мы решим, достоин ли ты и дальше быть главой общины.

Мстислав широко улыбнулся этому заявлению и порадовался отсутствию ребят, ведь если бы они расслышали эту новость, то уже забежали бы внутрь, чтобы начать возмущаться. Но это было только его дело. Ему, вообще-то, уже давно следовало всё разъяснить.

— Я понимаю ваше желание, — начал он преувеличенно серьёзно, — Но дело в том, что эта тема не предмет обсуждения. Состоится совет или нет — это не важно. Я глава общины, и вы с этим ничего не поделаете.

— Борис Игнатьевич предвидел твоё нежелание подчиняться, — с искренней грустью произнёс Горецкий, глядя на него. — Поэтому совет пройдёт здесь и сейчас.

Этот поворот событий сумел удивить Вяземского, который заинтригованно уставился на закрытую пока дверь.

— Вы решили собрать членов общины здесь?

— Тех, кто способен оторваться от дел и присутствовать. Думаю, что они с минуту на минуту прибудут сюда.

Мстислав прыснул со смеху, но, получив укоризненный взгляд от Горецкого, нахмурился и кивнул, иронично признаваясь:

— На самом деле, вы правильно решили поступить и созвать всех здесь. Я ведь не пришёл бы на совет только потому, что мне лень.

— Зря ты так, Мстислав. Стоило бы проявить благодарность.

— Неужели? — пуще прежнего развеселился он. — За то, что вы решили забрать у меня пост, который и был-то создан моим дедом для нашей семьи?

Горецкий неодобрительно покачал головой, но говорить больше ничего не стал, а продолжил также мерить шагами небольшое пространство между прижатыми к стене столами. Вяземский же коротал время тем, что представлял, как чересчур важные члены общины начнут прибывать в кабинет, а затем окажется, что они не могут вместиться и начнётся столпотворение на входе в кабинет. Было бы презабавно.

В числе первых появился на диво спокойный Чацкий и ещё двое членов общины — старик Ждан с деревянной тростью и Соловьёв.

Присутствие старика Ждана было неудивительно — тот скрашивал старость тем, что плёл корзины и всегда был дома, а вот Соловьёв, видимо, вернулся с заработка, чтобы помочь летом семье, о чём свидетельствовала его мокрая от пота и воды рубаха. Переодеваться, видимо, он не стал, лишь ополоснулся в бочке перед приходом сюда.

Всем пришедшим Вяземский доброжелательно сказал:

— Добрый день.

Ему хмуро кивнули. Затем Чацкий приказал Соловьёву вытащить столы в коридор и поставить их друг на друга. Мстислав хмыкнул — развлечение отменялось.

Почти сразу в кабинет ворвались Линнель и Раймо, которые с вопросом уставились на своего вожака. Члены совета их одарили осуждающим вниманием.

— Община решила провести незапланированный совет, — пояснил Мстислав.

— А тема какая? — полюбопытствовал Линнель.

— Моё главенство, — улыбнулся он ему.

Раймо вздрогнул, а Линнель помрачнел.

— Вожак…

— Оба подойдите и встаньте рядом, — приказал он им. — Где Эрно?

— На улице. То ли общается, то ли ругается с Мирославой — мы так и не поняли, — тут же отозвался Раймо, а Линнель в подтверждение кивнул.

Вяземский постарался не показывать своего удивления и тоже ограничился кивком. Следящие за ними члены советы выглядели так, словно вот-вот взорвутся от негодования.

— Глава, это против правил, — гневно проскрипел старик Ждан, ознаменовав эти слова глухими ударами деревянной трости об каменный пол.

— Так же как и моё изгнание с поста, — парировал Мстислав. — У нас здесь не демократия, но я вам об этом напомню, когда прибудут остальные.

Линнель и Раймо тихонько усмехнулись.