— Вот и все. — Я уставился на стопку. — Она должна быть больше?

Керриган обняла меня за талию, прижимаясь ко мне.

— Она достаточно большая.

— Как ты думаешь, почему он хотел, чтобы я осмотрел это место? — В его вещах не было ничего шокирующего. Я боялся, что найду письмо или записку. Но единственной вещью, на которую было трудно смотреть, была фотография Хайди, и я выбросил ее несколько дней назад.

— На большинстве этих фотографий ты, Пирс. — Керриган подняла глаза и грустно улыбнулась мне. — Я думаю, он хотел, чтобы ты увидел, что он любил тебя.

Почти на каждой полке в его кабинете среди книг стояли наши фотографии.

Я наклонился к ней, уткнувшись подбородком в ее волосы.

— Он мог бы просто сказать это мне.

— А ты бы послушал?

— Нет, — признался я.

Я был так зол на него. Я бы не услышал ни слова из того, что он хотел сказать. Последние слова, которые я ему сказал, были произнесены в ярости. Я велел ему никогда больше со мной не разговаривать. Что он был мертв для меня.

И теперь он действительно мертв.

Все, что у меня осталось от него, — это стопка фотографий и невысказанные сожаления.

У меня сжалось сердце.

— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить его.

Керриган просто крепче обняла меня.

Мы стояли рядом, не произнося ни слова, пока воспоминания о дедушке не заполнили комнату, пока не раздался стук во входную дверь. За стуком последовал звонок в дверь.

Я не отпустил ее. Не пошевелился.

— Пирс.

— Не надо, — взмолился я.

Не было никаких сомнений, кто был за дверью. Скорее всего, это была бригада техобслуживания или смотритель клуба, который проверял, жив ли я и выдержал ли бурю. И если они были здесь, то это означало, что дороги начали расчищаться.

В дверь снова позвонили.

— Останься на ночь. — Еще на одна ночь.

Керриган ослабила хватку, затем приподнялась на цыпочки, чтобы прижаться губами к моим губам.

— Хорошо.

Керриган

Черт, я чуть не расплакалась. Почему? Это было безумие, правда? В общей сложности я провела с Пирсом меньше недели, и все же я была здесь, задыхаясь от подступающих слез.

Я определенно собиралась заплакать. Через минуту. Я приберегу слезы для поездки домой.

— Веди осторожно, — сказал Пирс, когда мы стояли у открытой двери.

Я кивнула и повесила сумочку на плечо.

— Ты тоже.

Он подошел ближе и обхватил мое лицо руками. В его глазах была беспокойная настойчивость. Как будто в его голове были слова, которые пытались вырваться на свободу. Для таких слов было еще слишком рано.

И все же, они были там, плавали в его глазах. И в моих тоже.

Здесь было что-то, что стоило изучить, но я не могла заставить себя попросить о большем.

Потому что, если Пирс отвергнет меня, если скажет «нет» — а он так и сделает, его отношение к отношениям было кристально ясным, — я не была уверена, что оправлюсь от этого. Я пережила расторгнутую помолвку, но, если Пирс мне откажет, это может разбить мне сердце.

Он открыл рот.

У меня перехватило дыхание. Может быть… пожалуйста. Пусть это не будет концом. Я безумно надеялась, ища в его глазах знак того, что я не одинока в этом.

Это было в его темно-карих глазах. Я была в этом не одинока.

Пожалуйста.

Пирс закрыл рот. Он покачал головой и притянул меня к себе, чтобы обнять в последний раз.

Черт. Мои глупые надежды унесло ветром за дверь, как снежинку, исчезающую в сугробе.

— Береги себя, — его голос был прерывистым. Его руки сжались так сильно, словно он пытался прижать меня к своему телу.

Или, может быть, это я цеплялась за него. Я не хотела забывать твердую плоскость его груди под своей щекой. Я хотела до конца своих дней помнить, каково это — находиться в его сильных объятиях.

Слезы наворачивались на глаза. Они подкатывали к горлу, но я отказывалась плакать перед ним. Эта интрижка была моей идеей. Какую бы боль она ни причинила, нести ее могла только я.

Поэтому я отстранилась и заставила себя улыбнуться.

— Спасибо. Это было лучшее время за всю мою жизнь.

Он протянул руку и заправил прядь волос мне за ухо.

— Тоже самое.

Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, впитывая друг друга в себя. Мои глаза блуждали по его лицу, запечатлевая в памяти каждую совершенную деталь. Квадратная линия его подбородка. Борода, которая ощущалась как грех на моей коже. Блеск в его глазах и то, как он смотрел на меня, словно я была самой красивой женщиной в мире.

Я уже видела этот взгляд раньше, на лицах мужей моих подруг, когда они смотрели на своих жен. Это было очень тревожно и сильно действовало на меня. И это было душераздирающе — видеть такой взгляд от мужчины, который не принадлежал мне.

Пирс ясно дал понять, что у нас нет будущего.

Не сказав больше ни слова, я переступила порог. По спине пробежал озноб, и, слава богу, холод дал мне пищу для размышлений, когда я ступила на припорошенный снегом тротуар.

Я сделала три шага, прежде чем чья-то рука схватила меня за локоть и развернула к себе. Затем губы Пирса оказались рядом, прижавшись к моим в поцелуе, от которого у меня перехватило дыхание и все мое тело наполнилось ощущениями. Один поцелуй — и я ожила.

Его руки обвились вокруг меня, когда язык проник внутрь, сражаясь с моим собственным. В последний раз. Мне было больно целовать его, потому что, черт возьми, этот мужчина умел целоваться. Он разрушил меня для остальных мужчин.

До конца своих дней я не забуду Пирса Салливана. Даже если мне придется его отпустить.

Он отстранился и прижался своим лбом к моему.

Он был босиком.

Я не стала прощаться, поэтому просто отступила назад, еще раз встретилась с ним взглядом, прежде чем развернуться на каблуках и уйти.

Не оглядывайся. О, как я хотела, но не позволила себе. Я не позволила себе смотреть, как он заходит внутрь и закрывает за собой дверь.

Но я позволила себе заплакать.

Как только я выехала с подъездной дорожки и направилась вниз по дороге в машине моей матери, я дала волю слезам. Миля за милей они стекали по моим щекам. Только когда я проехала по Первой улице, я стерла с лица последнюю.

Направляясь к «Рефайнери», я ехала знакомыми дорогами, ощущая домашний уют.

В студии горел свет, и мама была там, сидела за столом и читала книгу. Она увидела мое покрытое пятнами лицо и поняла, что я плакала, но сегодня у меня не было сил прятаться от нее. Но я натянула фальшивую улыбку.

— Привет, мам, — сказала я, входя в дверь.

— Привет! — Она вскочила со своего места и бросилась ко мне, моргая, когда увидела мое лицо. — Дорогая, что случилось?

— Ничего. — Я отмахнулась и упала в ее объятия. Наступит ли когда-нибудь момент, когда мамины объятия перестанут помогать? — Это была просто адская неделя.

— Я уверена, что ты очень устала после общения с этим человеком. — Она погладила меня по спине. — Это было ужасно?

— Нет, все было нормально. — Чудесно. Но я была не в настроении рассказывать ей о Пирсе или защищать его, поскольку сомневалась, что она поймет.

Возможно, он навсегда останется моей тайной. Как и беременность, которую я потеряла. Возможно, единственным человеком, который когда-либо выслушивал мои признания, был Пирс.

— Тебе лучше пойти домой, — сказала она.

— Нет, я подменю тебя. — Я отпустила ее. — Ты пробыла здесь всю неделю.

— Я не возражаю. Мне здесь действительно нравится.

Почему она сказала это с таким удивлением?

— Это здорово.

— Вчера я даже ходила на занятия йогой.

Я удивленно подняла брови. Мама не проявила ни малейшего интереса к предложениям «Рефайнери».

— Правда?

Она кивнула.

— Это было весело. Я пригласила твоих тетушек позаниматься ею со мной сегодня днем. Эта студия действительно нечто особенное.