Ее губы сжались в тонкую линию, когда другие женщины из группы йоги потянулись к выходу из студии. Мы подождали, пока они пройдут, Нелли слегка улыбнулась, но, когда мы снова остались одни, она снова нахмурилась.

— Скажи мне, — приказал я. — Давай. Тебе будет весело.

— Ты прав. — Она постучала себя по подбородку. — Это весело. Хорошо. Я ненавижу, когда ты валяешь дурака.

— Хм? Что это значит?

— Помнишь то благотворительное мероприятие, на которое мы ходили в прошлом году? В Денверском художественном музее?

Я кивнул.

— Да.

Пирс спросил, не поеду ли я вместо него, потому что в те выходные я был дома — собирался навестить маму на ее день рождения. Он купил столик для «Грейс Пик» и планировал прилететь из Монтаны, чтобы присутствовать, но Элиас заболел, поэтому он остался в Каламити.

Нелли была не в восторге, когда я, пританцовывая, появился на торжестве в смокинге и сел в кресло рядом с ней. Боже, она была прекрасна в тот вечер в облегающем золотистом платье и туфлях на каблуках в тон. Я надеялся снять с нее платье позже, но еще до того, как подали десерт, она, извинившись, ушла в дамскую комнату и больше не возвращалась.

— Так как это «валяешь дурака»? — спросил я. Она была единственным человеком на земле, который мог вывести меня из себя настолько, что я прибегал к воздушным кавычкам.

— Весь вечер мы говорили о бизнесе. Кто вкладывал деньги в то или иное дело. Это было похоже на соревнование по оценке кошелька.

— И я должен был вытащить свой толстый бумажник и швырнуть его на стол?

— Нет. На самом деле, я была впечатлена, что ты этого не сделал.

— Лаааднооо, — протянул я.

— Мы ужинали, и парень, сидевший рядом со мной, наклонился вперед и спросил, не инвестировал ли ты во что-нибудь примечательное в Нэшвилле. Помнишь, что ты ему сказал? Ты сказал, что тратишь свои деньги на проституток и минет.

— Это была шутка, Нелли. — Весь стол расхохотался. Они знали, что это шутка.

— Да, это была шутка. И ты вел себя, как тупой спортсмен.

Черт, я ненавидел эти два слова. Я ненавидел слышать их из ее уст в четырнадцать лет и ненавидел слышать в тридцать три. Они все еще были ее стандартным оскорблением, и будь я проклят, если они не попадали точно в цель.

— У тебя по меньшей мере десять негласных партнерств по всей стране, — сказала она. — Рестораны. Отели. Малый бизнес. И это только те инвестиции, которые ты сделал через «Грейс Пик». Я подозреваю, что у тебя есть еще.

Ее подозрения были верны. Хотя большая часть моего портфолио была в «Грейс Пик». Всякий раз, когда у Пирса появлялась новая возможность, которая, по его мнению, могла меня заинтересовать, он присылал мне подробную информацию. Почти всегда это заканчивалось тем, что я выписывал чек.

Бизнес-менеджер, которого я нанял, отвечал за мое участие. И он же контролировал миллионы, которые я ежегодно жертвовал различным благотворительным организациям. Нелли не знала об этих пожертвованиях. Я делал все анонимно, потому что меня не нужно было приглашать на мероприятия и сборы средств. Мне не нужны были благодарственные открытки и таблички с моим именем.

— Я не хочу, чтобы люди лезли в мой бизнес. — Особенно богатые люди, которые без колебаний просили у меня денег. Мне было проще отшить их с самого начала. — Разве это преступление?

— Тебе не нужно было вдаваться в подробности на том ужине. Ты мог объяснить все расплывчато и все равно показать за столом, что ты хорош не только в игре. Что у тебя есть более чем две мозговые клетки, которые можно соединить.

— Ты шутишь? — Я усмехнулся. — Значит, ты ненавидишь меня за то, что я пошутил, а потом оставил свои личные дела при себе?

— Нет. — Она вздернула подбородок. — Я ненавижу тебя за притворство. За то, что ты создаешь этот идиотский образ плейбоя.

Я подошел ближе.

— Ты уверена, что это образ? Может быть, я такой и есть. — Тупой спортсмен.

— Тогда, думаю, у меня есть еще одна причина ненавидеть тебя. — Она отступила на шаг, а затем исчезла, стремительно шагая по тротуару, который должен был привести ее домой.

Блять. Что со мной не так? Я провел рукой по лицу, наблюдая, как она перебегает дорогу. Затем я начал двигаться и добрался до фургона, спасаясь в своем «Виннебаго».

Дневник — этот чертов дневник — остался в машине.

Нелли

Было что-то успокаивающее наблюдать, как папа подстригает мой газон. Как будто, даже если на горизонте надвигалась гроза, она пройдет. И снова начнет светить солнце.

— Ему не нужно этого делать, — сказала я маме.

Она подошла ко мне у окна гостиной со стаканом чая со льдом в руке.

— Ты же знаешь, какой он.

Я улыбнулась и положила голову ей на плечо.

— Да, знаю.

Папа баловал маму. И меня. Так он проявлял свою любовь.

С тех пор, как я забрала их этим утром из аэропорта Бозмена, я не меньше десяти раз говорила ему, что ему запрещено работать в эти каникулы. Никаких навесных полок. Никакой возни с дверями, которые скрипят в этом старом доме. И абсолютно никакой работы во дворе.

Он согласился. Он пообещал расслабиться и провести наши долгие выходные вместе.

А потом я совершила ошибку, сходив в туалет двадцать минут назад. Прежде чем я успела спустить воду в туалете, он прокрался в гараж. Когда я вышла из туалета, меня встретило жужжание газонокосилки.

— Я скучала по вам, ребята, — сказала я, отходя от окна и садясь на диван.

— Мы тоже по тебе скучали. — Мама присоединилась ко мне, оглядывая комнату. — Я люблю, люблю, люблю твой дом.

— Разве он не милый?

— Самый милый. Он тебе подходит. Гораздо больше, чем та квартира в Денвере.

Я чувствовала то же самое, но, услышав подтверждение мамы, поняла, что переезд в Каламити был правильным решением.

— Как только он закончит на улице, мы, может быть, прогуляемся в центр, — сказала она. — Я хочу все осмотреть.

— Конечно. — Сначала мы могли бы провести несколько часов, гуляя. Хотя был риск встретить Кэла.

Я не видела его после занятий йогой в «Рефайнери» в прошлую субботу. Прошло шесть дней, и я жалела, что не могу сказать, что не думала о нем. Возможно, мне следовало позвонить ему и попросить не приезжать в центр города на этих выходных. Но, зная Кэла, я понимала, что это только привлекло бы его.

Если повезет, он останется запертым в своем фургоне, чтобы не видеть туристов, которые толпами стекались в город каждые выходные на экскурсию по Йеллоустонскому национальному парку.

Мы с родителями собирались присоединиться к ним во время их следующего визита. Мы надеялись, что в эту поездку нам удастся посмотреть на «Олд-Фейтфул» (прим. ред.: Олд-Фейтфул — один из самых знаменитых гейзеров на Земле. Он расположен в Йеллоустонском национальном парке в штате Вайоминг, США), но и маме, и папе придется работать в понедельник. Так что этот визит был просто для того, чтобы поздороваться и посмотреть мой новый дом. Этой осенью, когда они снова смогут приехать, мы уедем из города.

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая. — Мама протянула руку через диван и потянула меня за прядь волос. — Моя милая девочка.

— Спасибо. Ты тоже хорошо выглядишь. Я завидую твоему загару.

— Тебе придется навестить нас этой зимой и позагорать.

— Обязательно. — Я улыбнулась, и она улыбнулась. Если бы кто-нибудь пришел сюда, чтобы сфотографировать, наши улыбки были бы одинаковыми.

Папа часто дразнил меня, говоря, что я миниатюрная Кайли. Светлые волосы мамы были чуть темнее только потому, что она красила их реже. У нас были одинаковые зеленые глаза. Одинаковый подбородок. У нас была одинаковая форма носов, хотя у нее веснушек было чуть больше.

Ей было всего семнадцать, когда она родила меня. Моим биологическим отцом был парень, с которым она училась в старших классах. Я знала его имя. У меня была старая фотография, которую она сохранила из школьного альбома. Но в остальном он никогда не был частью моей жизни. Как и мамины родители.