Сейчас я был в ебаном ужасе.

Я вынырнул, мои легкие нещадно горели. Судорожно глотая воздух, я заметил, как тело тянет что-то на ближайшую платформу.

Я быстро поплыл туда и, ухватившись за перила, подтянулся наверх.

Ублюдок склонился над Джорджией, и я бросился на него. Мы покатились по грубым доскам. Он потерял пистолет, и теперь мог лишь отбиваться руками, что было очень слабой защитой от того, что я собирался с ним сделать.

Я скрутил его, навалившись сверху всем телом и легко подавив его меньший вес, а затем обеими руками схватил за голову. Он дергался и пытался вырваться. Я сильно ударил его головой о деревянные доски. Один раз, второй, третий. В воздухе повис запах меди, смешанный с соленой водой вокруг нас.

Он перестал сопротивляться. Ярость наполнила меня. Чистая и необузданная. Неконтролируемая.

Я рычал на него, снова и снова разбивая его голову о доски, а затем резко повернул ее, свернув шею для надежности.

На коленях я подполз к Джорджии. Она лежала неподвижно.

Нет. Нет. Нет.

Я притянул ее к себе, крепко обнимая.

— Topolina, очнись. Ты просто проглотила немного воды. Очнись, — настойчиво позвал я, хлопая ее по холодным щекам.

Она была неподвижна. Я осторожно положил ее на платформу, прижался к ее губам и вдохнул воздух в ее легкие, а затем начал непрямой массаж сердца.

Это был прием, который я проделывал бесчисленное количество раз в джунглях и пустынях. Я все еще оставался тем безжалостным человеком, который прошел через ад, и все же здесь, запуская сердце Джорджии, я был кем-то другим.

Я был бедным ребенком из Неаполя, который снова нашел причину жить. Ребенком, полным надежд, глупых грез и противоречий. Я был грубым подростком, который писал стихи. Бродягой, мечтавшим подарить девушке своей мечты дом. Неприкаянным парнем, который нашел свое место.

Я снова вдохнул ей в рот, и хрупкая грудь расширилась под моими руками.

— Дыши, Джорджия, дыши. Я же говорил – ты больше не сможешь сбежать от меня… я не позволю. — Я надавил на ее грудь. — Не тогда, когда я только тебя вернул.

Я качал ее сердце, и ничто другое не имело значения.

— Однажды ты просила меня спасти тебя, cara… и вот я здесь. Я наконец-то здесь, — пробормотал я. Черт, сердце билось так сильно, что причиняло боль. Настоящую, мучительную боль.

Я наклонился, чтобы снова вдохнуть ей в рот, когда она закашлялась.

Это был лучший звук, который я когда-либо слышал.

Она продолжала кашлять, выплевывая морскую воду, повернувшись в сторону. Я вскочил и поднял ее на руки.

— Элио? — позвала она.

Я быстро шел по платформе к своей яхте. Короткий импровизированный пирс соединялся с плавучим доком. Через несколько секунд я уже нес ее через яхту. Работники прятались за кухонным островком. Я едва удостоил их взглядом, стремительно проходя мимо.

Я добрался до спальни и пинком захлопнул за нами дверь.

Внезапная вспышка света осветила темно-красные пятна на ее мокром желтом платье. Кровь.

— Ты ранена? Где болит? — настойчиво спросил я, лихорадочно ощупывая ее тело в поисках раны. Я должен был остановить кровь. Немедленно. — Где болит, черт возьми? — выкрикнул я, когда не смог найти источник кровотечения.

Джорджия держалась за мои руки, и, кажется, что-то говорила. Она что-то пыталась сказать, но я не слышал ее. Я вообще ничего не слышал, кроме грохота собственной крови в ушах. Он был похож на крик.

Я ни хрена не мог различить сквозь прилипший мокрый материал платья Джорджии. Я наклонился, ухватился за подол и резко потянул в разные стороны. Ткань легко разорвалась посередине.

Я сорвал платье, и наконец взору предстала ее гладкая золотистая кожа. Я провел по ней руками. Нижнее белье было мокрым, но крови не было.

— Повернись, — приказал я и развернул ее, удерживая за шею, чтобы она подчинилась. Я сдернул с нее обрывки платья и осмотрел ее плечи, спину и бедра.

— Элио! — резкий крик Джорджии прорвался сквозь мою панику.

Я сосредоточился на ее лице, когда она обернулась.

— Со мной все в порядке, это не моя кровь! — сказала она. — Это твоя. Я в порядке.

Я покачал головой.

— Нет, ты не в порядке... Ты чуть не пострадала, и я не смог остановить это.

— Но я цела, — ответила она, и из меня вырвался грубый смех.

— Не благодаря мне.

Я переместил взгляд на ее голову. Провел руками по темным влажным волосам, ощупывая череп на предмет порезов или шишек.

— Ты ведь понимаешь, что это не твоя обязанность – защищать меня, верно? В конечном счете каждый отвечает за себя сам.

Нет. Это неправда.

— Ты моя жена. Я буду защищать тебя до самой смерти. Моя. — Последнее слово вырвалось у меня с собственническим рыком.

Легкие сжимало, тело болело, но все это было где-то далеко, за завесой паники, сквозь которую я не мог пробиться. Солдаты не теряют головы. Потеря контроля ведет к ошибкам – а разве я в последнее время не совершал их одну за другой?

Я не мог сохранять рассудок рядом с этой женщиной. Я все время лажал и допускал промахи, и рано или поздно она пострадает…

Джорджия провела ладонями по моим щекам, обхватив лицо. Неожиданное, добровольное прикосновение заставило меня замереть.

— Cittaiolo, — пробормотала она. — Со мной все хорошо. Я в порядке

Я попытался покачать головой.

Я должен был объяснить ей, насколько потерял контроль. Что я не мог заботиться о ней, когда мое сердце сходило с ума каждый раз, когда она была рядом; что я терял концентрацию и моя дисциплина трещала по швам.

Потому что я все еще любил ее... спустя столько времени... и я никогда не переставал. Ни на секунду. Я любил ее тогда и люблю ее сейчас – я любил ее беспрерывно. Я ненавидел ее, скучал по ней, ревновал и страстно желал...

Но сквозь все это… любил.

Любовь к ней была моей единственной константой. Она оставалась истинным севером для стрелки моего компаса.

Однако я не сказал ей ничего из этого. У меня больше не было таких слов. Я уже не был тем смелым парнем со сломанным карандашом и блокнотом, который мог излить душу на чистом листе.

Но... на один сияющий, идеальный миг она заставила меня захотеть снова стать им.

Я хотел быть тем парнем, которого она любила. Тем, кто мог бы однажды заслужить ее. А не этим сломленным мужчиной, которым я стал. Убийцей, чудовищем, монстром, пятном на земле.

Нет, я не сказал ей ничего из этого.

Я показал ей единственным способом, который знал.

Я поцеловал ее.

Она растаяла от моих прикосновений, ее руки обвились вокруг моей спины и притянули меня ближе. Мне нужно было почувствовать ее тело рядом со своим. Я отодвинулся, срывая с себя мокрую одежду. Ткань порвалась, пуговицы разлетелись, но вскоре я уже был обнажен. Я прижал ее к стене, наслаждаясь каждым касанием нашей кожи.

— Ты такая холодная. — Я прижался теплым телом к ее холодной коже. Я едва не потерял ее. Я едва не потерял ее снова. Я не мог сдержать ужаса от этой мысли.

Я провел руками по ней, согревая самые холодные участки. Обхватил ее ладони, согрел их своим дыханием, затем переместил руки к груди. Ее соски окаменели от холода, умоляя о тепле. Я склонился к этим холодным бутонам и втянул их в рот, обводя языком, пока она не вскрикнула.

Лишь тогда вернулся к ее губам и яростно поцеловал.

— Я говорил тебе, что ты не сможешь сбежать от меня. — Я опустил руку между ее ног, срывая трусики с бедер.

Ее дыхание сбилось, и она вцепилась в мои плечи. Я провел пальцами по ее влаге.

— Этот приказ распространяется и на смерть, так и знай.

Я без труда поднял ее, и Джорджия ахнула. Она обвила мою шею руками, когда я прижал ее плечи к стене и приставил член ко входу, а ее ноги плотно обхватили мои бедра.

— Ты моя, в этой жизни и в следующей.… Я никогда тебя не отпущу.

А затем я скользнул внутрь, проталкиваясь через ее напряженные мышцы. Она была мокрой, но такой чертовски тугой. Я предположил, что прошло много времени с тех пор, как умер ее муж, и Джорджия, похоже, ни с кем не встречалась. Я вытеснил из головы мысли о других мужчинах. Это не имело значения. Ничто из того, что было раньше, больше не имело значения. Я бы заменил эти воспоминания кем-нибудь другим. Я бы заменил прикосновения всех других на свои собственные, даже если бы мне пришлось кончить на каждую гребаную частичку ее тела. Чтобы она пахла мной, была отмечена мной... была моей.