У него мало оставалось времени думать о чем-то постороннем, семья и работа поглощали его целиком, и когда слышал, что кто-то из знакомых разошелся с женой иль загулял, Косарев всегда удивлялся и не мог понять, как они, женатые люди, могли это сделать.

Он, конечно, поглядывал на красивых женщин и замечал их взгляды на себе. Как-то даже на одной свадьбе Косарев, сильно подвыпив, в темном закутке целовался с женщиной. На другой день он не мог вспомнить, что это за женщина. Подобные приключения — лишь легкая зыбь в его спокойной, уравновешенной жизни.

Жизнь Косарева на новом месте сразу вошла в колею. Он вставал рано, когда Клава еще спала, немного разминался перед открытым окном, брился, умывался и шел на работу. По дороге заходил в пирожковую, где его сразу отметила буфетчица, румяная, пышная, как пончики и пирожки, которыми она торговала. Кофе она ему наливала до краев, пирожки на тарелку клала самые поджаристые. Народ к ней приходил большей частью холостой, любивший пошутить и посмеяться, и воспитанность Косарева, видно, тронула сердце буфетчицы, хотя она видела на его пальце обручальное кольцо и догадывалась, что он в их городе временный гость. Настроение после завтрака становилось еще лучше, и он ходко шел к заводу.

На работе Косарев с головой погружался в свое дело, и бывали минуты полного отрешения, когда даже забывал о себе. После смены задерживался еще часа на два, и к концу первой недели стало ясно, что закончит работу дней на пять раньше, чем предполагал.

Уже на второй-третий день он заскучал по дому, и странно, чаще вспоминались ему не дети, а жена. Когда после работы один выходил на улицу, к сердцу подступала грусть. Одиноко, потерянно чувствовал себя в этом городе. Такое ощущение редко возникало дома, там Косарев страдал оттого, что не хватало времени, а здесь появилась пустота, незаполненность, хотя старался больше быть при деле.

Косарев открыл, что тут много красивых женщин, гораздо больше, чем в его родном городе. Он шел по улице и глядел на их лица, фигуры. Воздух темнел, и они становились загадочнее и еще красивее. Казалось, к нему снова вернулась молодость, когда-то вот также охватывал взглядом девушек и томился.

Перед самым закрытием он ужинал в столовой. Случалось, там уже ничего не оставалось, тогда выпивал чаю и шел домой. Город становился пустынней. Только в темных скверах, тесно прижавшись, сидели влюбленные, и ветер ласково шевелил над ними листву.

Словно с озябшей душой входил Косарев в квартиру. Дверь в гостиную отворена, свет погашен, но работал телевизор, наполняя комнату голубым светом.

— Добрый вечер, — произносил Косарев.

В ответ слышал:

— Здравствуйте. Идите смотреть телевизор, интересная передача.

Он входил в гостиную и садился на стул. Из темного угла на него рычала собака. Клава лежала на диване, прикрыв ноги одеялом. Она слегка приподнималась, упиралась локтем в подушку, поворачивала лицо к нему, и они разговаривали час-полтора, поглядывая одним глазом на экран и ненадолго умолкая, если был интересный эпизод.

— Вы никуда не ходите, постоянно сидите дома, — сказал как-то Косарев.

— Да, никуда не хожу. Глаза ни на что не смотрят, — ответила Клава. — Я забыла, когда последний раз была в кино.

— У вас нет знакомых?

— Есть и родственники, и знакомые. Но на людях мне тяжелее, чем одной. Работа и дом — вот и все, где я бываю. С сыном мне не так скучно, и я жалею, что отправила его на все лето к бабушке. Скоро он приедет.

— Но ведь так нельзя, Клава. Вы еще молодая и можете изменить свою жизнь.

— Не так-то просто заново устроить жизнь. Кто мне нравится, я тому не нравлюсь, а кому я нравлюсь, тот не нравится мне.

В ней чувствовалась растерянность, она иногда погружалась в безысходную тоску, лицо становилось грустным. И все же в ней было мужество, готовность снести все, что пошлет судьба. Она уже три года жила вдвоем с сыном и вынесла все: и материальный недостаток, и одиночество. Она была откровенной женщиной и охотно рассказывала о себе Косареву. Он вначале стеснялся задавать ей вопросы, а затем, видя ее открытость, даже спросил:

— Из-за чего вы разошлись с мужем?

— Он много пил. Мне очень хотелось сохранить семью, я вначале терпела, прощала ему и ежедневные пьянки, и то, что он не приносил денег. Я знала, одной жить трудно. Но потом стало невыносимо: он с кулаками набрасывался на меня, а однажды сильно избил.

— Вы хорошо знали его до замужества? Я это спрашиваю потому, что многие спешат выйти замуж, а потом горько раскаиваются.

— Мы встречались больше года. Он уже отслужил армию, и мне шел двадцать второй год, я была не зеленой девчонкой.

— Он и тогда пил?

— Иногда выпивал… Я часто думаю: ведь пьют не случайно, а из-за какой-то причины. И почему он стал пить? Наверно, он не любил меня.

— Почему вы так считаете?

— А если бы любил, разве он бы стал пренебрегать мною? Нет, он не завел себе другую женщину, но он постоянно был с товарищами, а не со мной.

— Здесь может быть и другое — он незаметно втянулся в пьянство и не мог уже бросить.

— Если бы он сильно любил меня и сына, этого бы не произошло. Я, видно, не принесла ему радости.

— Вы хорошая, замечательная женщина, и не надо так о себе думать, — сказал Косарев и, немного помолчав, спросил: — Где теперь ваш бывший муж?

— Он снова женился и уехал в другой город.

— Вы не знаете, как он живет?

— Кой-какие слухи доходят. Пьет по-прежнему.

— Вот видите. Так что вы здесь ни при чем.

Так они сидели и разговаривали, затем, пожелав ей спокойной ночи, Косарев уходил к себе в комнату, ложился на кровать, некоторое время читал, слыша за стеной работающий телевизор. Ему казалось, что она ожидает его прихода. «Что если, а?..» — спрашивал он себя, усмехаясь. Сердце его начинало бешено колотиться. «Быть в одной квартире с женщиной и не… — продолжал размышлять он. — Если я расскажу об этом в мужской компании, меня могут засмеять… Но нужна ли она мне? Она мне не нужна. Тогда, может быть, я ей нужен? Она ждет ласки? И почему не обласкать женщину, соскучившуюся по мужчине? В ее глазах я могу стать идиотом. Неужели так испорчены люди, что супружеская верность воспринимается как смехотворное явление?! Я слишком много задаю себе вопросов, а их не надо задавать. Действуй — и все! Как подобает мужчине. Сейчас я встану с кровати, войду в комнату, выключу к черту этот телевизор, подойду к ней, скажу какой-нибудь комплимент — и… Что же я не встаю, а?.. Мне не хочется вставать, напрягаться, заводить всю эту канитель. Оказывается, все дело в лени… Как у других происходит легко!.. Может быть, я все таки встану? Но ведь это так не делается, Дон Жуан. Надо пригласить ее куда-нибудь, хотя бы в кино, выпить, обязательно выпить водки, чтобы исчезла стеснительность, чтобы быть раскованным.

Косарев повозился на кровати, повернувшись на другой бок, постарался уснуть, но, растревоженный мыслями, не смог. «Интересно, изменяла ли мне жена? — рассуждал он. — Я думаю, не изменяла и никогда не изменит. Но разве я могу быть до конца уверенным в этом? Возможно, я просто успокаиваю себя. Она иногда кокетничает с мужчинами, помнится, она говорила о каком-то человеке, который ей нравился. Женщины могут быть лицемерны и обводить мужчину вокруг пальца. Допустим, она не изменяла. Но мысль об измене хоть раз приходила ей в голову, она что-то представляла в воображении?! А изменить в мыслях — почти то же самое, что и на самом деле, может быть, даже хуже, потому что ее мысли и чувства отданы не тебе.

Косареву вспомнились ссоры с женой, те мгновения, когда она была неприятна ему, и со дна его души стала подниматься горечь. «Не такая уж у меня хорошая жена, чтобы сохранять ей верность», — подумал он.

— Клава, я взял два билета на французский фильм. Пойдете? — сказал Косарев.

— С удовольствием, — ответила она. — Я не помню, когда в субботний вечер выходила из дома.

— Выйдемте пораньше. Вы мне покажете город.