— Годится, — сказала я, — только мы свяжем руки тебе за спиной.

— Можно и ноги, — саркастично разрешила злобная малявка и завела руки за спину. Осторожно, стараясь не коснуться даже тряпицы, Баба Яга крепко связал запястья пленнице, накинула ей на шее верёвочную петлю и пропустила ещё одну верёвку сквозь неё, сделав поводок, так что если бы девушка попыталась освободиться или сбежать, то сама бы себя и задушила.

И мы пошли. Сэрв снова принял облик толстого банщика: в синей длиннополой рубахе и жилетке, он шлёпал сандалиями пятидесятого размера и отдувался на каждом шаге. Бабка с Алладином вели пленницу, кийну старался не отсвечивать, и тенью стелился вдоль стен, перемещаясь от одного тёмного угла в другой. Я не понимала этой игры в ниндзя, но не нанималась воспитывать из мальчишек — джентльменов, или, как сказал бы один морской волк, «делать из щенков — капитанов». И всю эту пёструю шеренгу замыкала я: всё ещё «принц Дауд ибн Джамиль».

Миновав окольными путями пиршественную залу, мы вступили в череду коридоров: золотых, извилистых, от пола до полотка покрытых извилистыми узорами, в которых сплетались листья и цветы. Я припомнила, что в Аравии, вроде бы, нельзя изображать животных и людей, чтобы не вступать в конкуренцию со Всевышним, но тогда как объяснить гобелен с историей султана Боруха? Надо рассмотреть его поближе, есть в этом гобелене что-то неправильное. Но пока я думала о том, как нам миновать коридоры и добраться до Клинка, нарисовалась новая проблема.

— Куда-то торопитесь? — из стенной ниши, не замеченный ранее никем, выступил Маариф аль-Сафиф. Был он слегка навеселе, но держался уверенно и твёрдо.

— По делам, по делам, о доблестный воитель, — зачастил Сэрв.

— Да уж понятно, что не на прогулку, — Маариф кивнул на пленницу. — Мне кажется, или я видел её в темнице султана?

— Не кажется, — ответила мерзавка, которой никто не заткнул рот. Но мы же и не предполагали, что она будет болтать или звать на помощь. Мало, кто захочет по доброй воле оказаться в подземном узилище любого из земных владык.

— Воруем, значит, пленников, — усмехнулся Маариф, подошёл ко мне и дружески обнял за плечи. — А я уж думал, принц, что вы побежали к Лейле, которая вас так очаровала своим пением. Вы же, вроде, её суженый.

Проклятый генерал стоял ко мне вплотную, и я не могла даже вытащить кинжал, чтобы приставить его к рёбрам и вынудить отстать от нас. Местная мужская привычка тискать друг друга по поводу и без совершенно однозначно проистекала от отсутствия рядом женщин. Как и Алладин, Маариф принюхался ко мне, и чуть ли не облизал щёку:

— А Лейле повезёт, — сказал он, и странно рассмеялся. Его смешок с такой же интонацией повторила пленница. Видимо, дочь султана не так уж и красива. И служит, бедняжка, вечным поводом для насмешек.

Я оттолкнула Маарифа, и он, не ожидая такого напора, отступила шага на четыре, едва удержав равновесие:

— Где колдун, господин аль-Сафиф?

— Спит пьяный, как и полагается недомерку после кувшина вина. И раз я так хорошо выполнил своё задание, я могу сопровождать вас, принц? — и ухмыльнулся.

Баба Яга наклонилась ко мне:

— С пьяным спорить — себя не уважать. Пусть идёт, у меня есть сонный порошок, не заметит, каак и уснёт. Еще медаль дадут за героическую оборону клинка.

Я молча повернулась, и мы пошли за Сэрвом. И вот он, вожделенный зал с решётками слоновой кости, двумя маридами-полукровками и Двойным Клинком.

— Здравствуйте, братья, — сказала наша проводница. — Не тягостно ли вам жить в этом лучшем из миров, служа недостойному?

Полумариды промолчали, но глаза их засверкали, как раскалённый уголь. В сочетании с двухметровым ростом, пепельно-серой кожей и клыками, которые высовывались у них изо рта — снизу вверх, как у кабанов — зрелище было не для слабонервных. Мы стояли молча, а девица обрабатывала родственничков как военный рекрутёр — новобранцев:

— Повелитель Борух, конечно, достойнейший из достойных, но сколько лет уже стоите вы, как вкопанные, охраняя имущество, которое и так никому не нужно? Вам ли, воинам невиданной храбрости, обращавшим в прах вражеские войска, крушившим города и повергавшим ниц сильнейших воинов, стоять здесь, подобно столбам, у которых мочатся собаки?

Это было сильно. Я думала, у стражников сорвёт крышу в буквальном смысле слова: они раскалились, и тюрбаны на их головах начали подпрыгивать как крышка на закипающем чайнике. Сестрица маридов подбавила огоньку:

— Если я сейчас уйду, то вы так и останетесь гнить здесь, забытыми и ненужными. Не хотели бы вы присоединиться к войску Иблиса, как вам и надлежит, и совершать подвиги, которых вы достойны, круша ничтожных людишек, а не повинуясь им?

Аль-Сафиф что-то хотел сказать, но не успел: с диким воем полумариды разорвали цепи, которые, как оказалось, приковывали их за пояс к стене, и ломанулись к дверям. Закрытые тяжёлые двери железного дерева разлетелись в щепки под напором двух огненных смерчей. Девушка обратилась к Яге:

— Бабушка, развяжи меня. Только я или мариды могут снять клинок со стены, остальных испепелит магическая защита.

Бабка поводила руками:

— Не врёт, защита и вправду есть, — и, не спрашивая меня, развязала пленницу. Та подошла к стене, выдрала оттуда Двойной Клинок и… выкинула его за окно.

За нашей спиной раздались аплодисменты:

— Браво, Танис, прозванная Соколом, браво! Ты действительно заслужила своё прозвище!

Султан Борух смеялся во весь рот, рядом кривился кислый, как уксус, великий визирь. За ними стояли штук тридцать эфиопов с саблями наголо, и столько же обнаружилось с противоположной стороны. Мы оказались в ловушке. Абсолютно трезвый колдун Мутабор, сменивший одежонку шута на чёрный халат и чёрную же чалму с пером аиста, с ненавистью глядел на Маарифа аль-Сафифа.

— А я говорил, что он — предатель, о Повелитель! — пропищал он. — Продал своего султана за гладкие щёки и тонкую талию этого мальчишка!

Чего?! Больные тут все, что ли? Но, посмотрев на Маарифа, я поняла — колдун-то прав. И всё встало на свои места: и прилипчивость офицера, и его готовность мне помочь. И даже то, что лицо его закаменело как мрамор, но, в отличие от мрамора, на щеках и даже лбу пламенел яркий румянец. Боруха, однако, больше тревожили не наклонности его генерала, а предполагаемое предательство. На нас он вообще не смотрел, и стало понятно: о плане он знал заранее, и поимка была разыграна как по нотам. Борух, закончив разглядывать генерала, как какое-то гнусное, опасное, но редкое насекомое, обратил взгляд на меня:

— Видишь ли, принц, — при этих словах Маариф аль-Сафиф вздрогнул как ужаленный, а я, наоборот, обратилась в слух, — видишь ли, мой драгоценный наследник… Я хотел в благодарность за спасение своего сына Баязида подарить тебе быструю и счастливую смерть от яда морской улитки. Мудрый Мутабор трижды пытался дать её тебе, но ты не захотел.

— Если это приятная смерть, то какая неприятная? — невежливо поинтересовалась я.

— Ну от яда тебе бы сначала хотелось пить, потом онемели руки и ноги, ты почувствовал бы приятную лёгкость в теле, перед глазами заплясали бы невероятные райские картинки, и через час-два эйфории твоё сердце остановилось бы, — султан внимательно рассматривал свои ногти. — А сейчас всё будет длиться тоже часа два, но иначе.

— И как же?

— Вас сварят в кипящем масле. Тебя, как благородного, в миндальном. Остальных — в пальмовом. Но всех будут опускать ровно два часа, пока кипящая жидкость не дойдёт до сердца. Обычно после этого умирают. Оставшееся зашивают в свиную шкуру и закапывают.

Моя команда ничем не выразила ужаса от последней фразы, а Алладин упал на колени:

— Великий султан, пощади! Так я даже в Рай не смогу попасть.

— И поделом тебе, предатель, — сказал Борух. Он подозвал к себе мерзавку Таниту: та уже размотала тряпки, под которыми оказалась вполне обычная, а никакая не золотая рука.

— Ломаете голову, как я разгадал ваш план? — Борух был явно доволен собой. — А просто. Ваш король воров, Артур, не только сдал вас с потрохами, но и предложил использовать свою дочь Таниту как приманку. Боевая девица, всё сделала верно.