Джиннири обиженно поджимает губы, и её глаза, такие кристально чистые, как ледяные озёра, чуть прищуриваются на нас с Лисой, и я понимаю, что в следующий раз она обязательно сделает нам какую-нибудь мелкую пакость.

Но зонтик исчезает так же быстро, как появился, будто растворился в воздухе.

Дальше мы поднимаемся на пригорок.

Под ногами сухая трава, редкие камешки и тонкие ниточки корней. Ещё шаг, ещё пара мгновений — и впереди открывается лес. Настоящий, зелёный, живой.

Высокие кипарисы словно караулят границу, выстроились в ряд как солдатики, их длинные стройные стволы тянутся к небу, они будто на построении.

За ними прячутся сосны, неплотным шатром закрывающие землю от солнца.

А после начинается густой подлесок из елей. Здесь тени и шорохи, а на земле, скрытой ветками с паутиной кипит жизнь, о которой я ничего сейчас не хочу лично знать.

Тропинки извиваются, как змеи, уводя вглубь, туда, где нас ждёт пещера с драконами.

Лес кажется сказочным. Ветви качаются, будто нас приветствуют, листья шепчутся между собой.

Но даже в этой сказке есть нечто странное.

За нами следят, это ощущается очень явственно.

На стволах деревьев заметны глазища. Настоящие глаза — блестящие, как линзы видеокамер. Они двигаются в соответствии с нашим прохождением вглубь заповедной территории.

— Программистов предупредили? — бросаю я через плечо другу. — Запись с видеокамер не ведётся сейчас?

Оболенский кивает, его лицо остаётся невозмутимым.

— Не ведётся на общий пункт к Лаврику, — подтверждает он. — Но наш человек всё записывает на пару камер, мало ли что.

Удовлетворённо хмыкаю и, поддавшись минутному порыву, дерзко показываю одному из «глаз» кулак.

— Ребячество. Ей Богу! — с упрёком замечает Алиса, поправляя огненно-рыжий хвост.

Я оборачиваюсь к ней, ухмыляюсь.

— Скажи ещё, что сама не хотела язык показать!

Она молчит, но взгляд её выдаёт.

— Покажи, расслабься. Пока мы не выпустились из школы, для всех мы дети.

— Вы как дети, — цыкает Воротынский. Он идёт чуть впереди, шаг уверенный, но не слишком быстрый.

— Тихо! — говорю я, останавливаясь.

— Что? — оборачивается Алиса, чуть нахмурив брови.

— Тихо, — повторяю я, с силой сжимая рукоять меча. — Разве не слышите?

В лесу непривычно тихо.

Природа замерла — ни под елями, ни над ними нет жизни, она притаилась, сделала паузу. Птицы больше не поют, шорохи исчезли. Только наши шаги и тяжёлое дыхание нарушают мёртвую тишину.

— И пахнет чем-то, — добавляю я, втягивая носом воздух.

— Чем? — спрашивает Алиса, с подозрением оглядываясь.

— Кровью, — выдыхаю я.

— Может, дракониха моя Алёнка ягнёнка себе на обед принесла? — предположил Шереметев, но его улыбка выглядит неуверенно.

— Или мой Добрыня, — добавляет Ваня, стараясь шуткой разрядить обстановку.

Никто из ребят не смеется, все осознают серьезность ситуации.

Воздух слишком тяжёлый, вязкий, и в нём плавает что-то злое.

— Князь Трубецкой, ты прав, — говорит вдруг Оболенский. Его голос холодный, отточенный, как лезвие. — Здесь пахнет смертью.

Мы замираем.

Каждый ловит малейший шорох, чтобы понять, откуда исходит зло.

Но лес словно издевается — тишина становится абсолютной.

Нирвана. Мать ее!

Ваня первым кладёт руку на рукоять меча.

Алиса осторожно достаёт кинжал, её глаза бегают, изучая каждый уголок.

Джиннири молчит, но её пальцы складываются вщелкающий жест, она готова к исполнению любого желания хозяина, готовится к мгновенной атаке.

— Держитесь вместе, — командую я, чувствуя, как холодок пробирается по спине.

Воздух наполняется ожиданием.

Мы готовимся к бою.

И лес, сказочный и притягательный, вдруг кажется враждебным, готовым поглотить нас всех.

Мы идём к порталу для телепортации, расположенному совсем недалеко от пещеры, где гнездятся наши драконы.

Путь до него привычный, до автоматизма доведенный — надо всего лишь обогнуть несколько сосен, пройти по узкой тропке вдоль оврага, а потом взобраться на пологий холм.

Но сегодня что-то идёт не так.

Тот самый запах, удушающий, густой, словно воздух переполнен кровью и смертью, отвлекает нас от цели. Запах горелого мяса становится сильнее, проникает в каждую клетку, вынуждая свернуть с маршрута.

Оболенский останавливается первым.

— Беда, там, — глухо произносит он, указывая рукой в сторону пещеры.

Мгновение никто не двигается, но слова некроманта действуют, как раскат грома.

В следующую секунду мы прибавляем шагу, а затем срываемся на бег.

Земля под ногами мелькает, дрожит, сосны проносятся мимо размытыми тенями.

Молодые ноги несут нас быстро, и каждый из нас знает — медлить нельзя.

Энергия начинает пульсировать в жилах, печати загораются, внутренние звери поднимают головы в груди. В мозгах пульсирует «готовность к бою номер один, уровень угрозы красный».

Внутренние силы находят выплеск во внешнем проявлении.

У кого-то в руках сплетаются огненные шары, пульсирующие жаром.

У кого-то закручиваются ледяные сферы, дрожащие от морозной энергии.

Холодное оружие блестит, как серебро на солнце, мечи извлекаются из ножен с металлическим звоном и наполняются энергией бойцов.

Шереметев выхватывает из-за пояса склянку, где жидкость кипит и пузырится, как зелье алхимика.

А лиса Алиса меняется — оборачивается в звериную форму своего существования.

В мгновение ока привычная Алиса с её рыжими волосами и насмешливой ухмылкой исчезает.

На её месте появляется нечто другое. Нет, не милая сладкая лисичка с пышной шкуркой и хвостом на загляденье.

Перед нами огромное, монстрячье отродье. Чудовище с перекошенной в зверином оскале мордой и хитрющими глазами.

Лапы её толстые, с мощными когтями, а спина вздымается горбом, будто тело её готово к атаке. Рыжая шерсть встает дыбом, а зловещие золотистые глаза смотрят в упор — в перед, туда, откуда исходит угроза.

Она оборачивает к нам морду, и я вижу, как из пасти скалятся клыки. Она скалится на меня, проверяет, готов ли я.

И я скалюсь в ответ.

Не специально — это происходит само собой.

Мой внутренний зверь отвечает подруге по школе.

В груди что-то рвётся наружу, пробуждается.

Это чувство, это инстинкт зверя, который пробудился во мне во время инициации.

В груди бешено колотится сердце, но кажется, что оно не моё — не человеческое сердце. Оно звериное, дикое, принадлежащее существу, которого я никогда раньше не видел.

Алиса издаёт утробный рык, и я понимаю, что она признаёт моего внутреннего зверя, готового атаковать врага.

В этот момент мы уже не просто люди, мы — охотники.

— Держитесь ближе друг к другу, — командую я, хотя голос мой звучит странно даже для меня самого.

Он внутриутробный, идет из моей утробы, как у шаманов.

Я занимался горловым пением, посещал пару месяцев факультатив, но мне не удалось вызвать ни одного духа предка с его помощью. Я быстро разочаровался, и бросил занятия. Выбор факультативов был слишком велик, хотелось успеть везде, а маховика времени у меня никогда не было. Он слишком дорого стоит в нашем мире — целое состояние.

— Дошли, — шипит кто-то за спиной.

Перед нами открывается вход в пещеру.

Оттуда доносится тяжёлое дыхание, влажное, словно кто-то ранен, изнемогает. Зловоние здесь настолько сильное, что кружится голова.

— Готовы? — спрашивает Воротынский, сжимая меч в руке.

— Готовы, — откликаюсь я, чувствуя, как кровь пульсирует в висках.

Мы врываемся внутрь. Пещера встречает нас тьмой, но наши глаза быстро привыкают. Стены здесь покрыты чем-то липким и тёмным, а из угла доносится приглушённое рычание.

— Свет! — командую я.

Маги мгновенно исполняют приказ. Сотни светлячков появляются под сводами пещеры и вспыхивают ярким живым светом над нашими головами, освещая всё вокруг.