Джинни слегка дергает плечом, будто проверяя удобство ремней, и небрежно бросает:

— Так мы идём или будем здесь обмусоливать меня до ночи?

Обмусоливать?

Перед глазами не очень приятное зрелище, сплевываю.

Тишина. Некромант ухмыляется шире. Воротынский качает головой и первым направляется к выходу из школы, будто команду отдает.

Дружно устремляемся за ним. Но спустя мгновение до меня доходит, что Ваня пытается отобрать первенство. Мое по праву того, кто придумал это дело.

Ну конечно, Иван еще тот жук, хочет убить побольше монстров сам, чтобы набрать баллы лучшего ученика и энергию. А может, надеется еще и поживиться — освежевать убитых монстров и продать их шкуру. Уверен, что магическая сумка при нем.

Солнце стоит в зените, выжигая землю, а воздух словно застыл, густой и вязкий.

Вокруг нас тишина, нарушаемая только пением птиц. Им подрыкивают драконы из леса, подвывают собаки-оборотники — школьные охранники, да вороны как попугаи каркают, не желая оставаться в стороне.

Больше всего раздражают последние, ибо из заунывная песня похожа на марш викингов, собирающихся в последний бой. И мне это жуть как не нравится. Навевает тоску.

— Еще бы кукушка прокуковала один раз, и всё, нам хана, — пошутила джиннири, и я ответил ей:

— Шутить — не твоё!

— Если даже природа провожает нас в поход, то нам действительно пора выдвигаться, — произношу я, приподнимая бровь.

Шереметев отвлекается от своего ремня, от кобуры для оружия, который упрямо не хочет застегиваться.

Оглядывается на меня, и его взгляд приобретает задумчивую тень.

— Путь долгий предстоит. Полетим на драконах?

Я качаю головой, негодуя. Он вообще слышит, что говорит?

— Так быстрее, — продолжает он, будто не замечая моего выражения.

Я вздыхаю, закатываю глаза.

— Ну ты даешь! Мы летим в края, где люди голодают! У них неурожай. Вы это понимаете? — говорю громче, чем хотел, негодуя, но стараясь держаться спокойно. — Им самим нечего есть. А ты ещё предлагаешь натравить на их поля наших драконов? Они не сожрут, так выжгут, если им что-то не по нраву придется, или бой завяжется на поле с пшеницей.

Шереметев смотрит на меня снисходительно, будто объясняет что-то глупому ребенку.

— Они не будут есть поля. Мы их заранее накормим. У меня есть волшебные тюбики с питательной едой со вкусом мяса, я их выкупил у рабочего, он на космолете трудится механиком. Позаимствовал тюбики.

— Украл?

— На что еще ему жить как не на стыренное у государства?

— Логично. Но твои тюбики для людей сгодятся, чтобы обмануть их суррогатом и подделкой, со зверями это не работает, у них чутье. Они только качественные продукты потребляют, — выдаю я свое умозаключение.

— Продукты?

— Мясо, — уточняю я, чтобы не было разночтений в словах. — Так что на драконах мы не полетим, наличных денег на передвижение в скоростных повозках у нас нет, с карты банковской снять нельзя — семья сразу узнает, о том, что их чада отправились в кругосветное путешествие. Остается два выбора — телепортироваться, если успеем захватить артефакт или через порт проходить, терять часть энергии.

— Я бы на драконе полетел, — упрямо твердит князь.

— Нет! — отрезаю я. — Будь у голодающих хоть одна лишняя овца или коза, они бы сами её съели, без приготовления на огне, без зажаристой корочки.

Шереметев молчит, обиделся, напыжился.

Считаю до трех, пока он не сообразит, что его предложение абсурдно.

Наконец, его лицо становится каменным, а глаза бегающими — избегают моего взгляда.

Черт с ним. Остынет вскоре, когда воочию убедится в том, что я был прав.

Топаем дальше.

Бросаю негодующий взгляд на Шереметева и замечаю, что он слишком долго и чересчур явно смотрит на Алису. Точнее, пялится.

Я тихо вздыхаю, ощущая, как во мне поднимается раздражение. Понимаю, что парни дорвались до свободы, и весь поход будут пялиться на девушку, а она у нас одни, причем маленькая, но удаленькая.

За себя постоять умеет, но и в обиду ее я не дам.

Вижу, как князь Воротынский тоже косится на неё, но, в отличие от Шереметева, старается делать это более скрытно.

Тоже мне шпион нашелся, флер флирта висит в воздухе, даже я чую эту дрянь любовную.

Не хочу сцен, поэтому быстро принимаю решение.

— Лиса, со мной пойдёшь! — говорю громко, отвлекая внимание и заставляя её повернуть голову ко мне.

— Почему это с тобой? — тут же раздается голос Воротынского, низкий и раздраженный. Ревнивый и завистливый.

Я поворачиваюсь к нему, улыбаясь, но улыбка эта скорее колючая, чем дружелюбная.

— Потому что я эту экспедицию затеял, — спокойно отвечаю. — Мне и решать.

Воротынский хочет что-то сказать, но замолкает, стиснув зубы. Вижу, как его пальцы невольно сжимаются в кулак.

Раньше он мог бы позволить себе грубое слово или резкий выпад, но сейчас… Сейчас всё иначе.

Шереметев делает шаг ко мне, его движение напористо-дерзкое, но тут же останавливается, словно спохватывается. Я вижу это мельком, но этого достаточно.

Вовремя вспоминает что я теперь не задохлик, и в целом закрытая книга для всех.

Если раньше ко мне относились как к среднему неприметному элементу, считались с тем, что я князь, не более того, то теперь по лицам товарищей вижу — они удивлены и озадачены на мой счет. Не понимают, как ко мне относиться.

По-новому?

Как к равному или лучшему?

Ну уж нет, Трубецкой — читаю в их взглядах.

Выгрызи свою победу, отбери у нас!

Тогда поглядим.

Вижу, как в черных зрачках сыновей знатных князей и бояр плещется эта эмоция — она сродни вызову на негласную дуэль.

Я ловлю взгляд Алисы. Она спокойно смотрит на меня, без тени смущения или вопросов.

Похоже, она единственная не борется тут со мной, а идет для того, чтобы быть рядом.

— Лиса, — говорю тише, но так, чтобы слышали все. — Держись позади. Там будет спокойнее.

Она кивает, молча подходит ближе, но теперь её шаги неторопливы, и в её взгляде появляется чуть больше внимания. Девушка будто спрашивает, нравится ли мне, если я позвал ее к себе.

Алиса прекрасна, спору нет, но мысли мои не о ней.

Нельзя перед боем думать о женщинах, это к беде приведет.

А в моем возрасте, тем более.

Ребята то и дело оборачиваются, смотрят на нас с Лисой, а потом разочаровано отворачиваются, и так неоднократно. Даже не скрывают разочарования.

— Ну хватит, — вхожу в легкое раздражение.

Нарушая боевой строй, прошу Джинни идти за ребятами, прямо перед нашим носом.

Идти за большой пухлой пятой точкой сложновато, дорога узкая и ни черта не видно.

Но я и не собираюсь смотреть по сторонам, мы находимся в лесу, входящем во владения школы. Здесь в лесном массиве повсюду оборотни –волки, они нас зищищают, пока мы спим и учимся. Они несут здесь службу.

А на границе леса погранцы стоят, вооруженные до зубов.

Так что, пока можно зубочисткой ковырять в зубах после сытного обеда.

Солнце нещадно палит, вытягивая последние капли влаги из всего живого. Мы идём медленно, почти лениво, но ноги сами утопают в рыхлой пыли тропинки.

Джиннири вдруг останавливается. И мы с Алисой впечатываемся в нее.

Её голубая кожа блестит под солнцем, как гладкий камень, но я успеваю заметить, как она нахмурилась. Даже облака сгустились над ее головой, вернее, над кронами деревьев — над головой джинни.

И вот из-под её руки, будто по волшебству, появляется пляжный зонтик. Огромный, расписанный яркими тропическими узорами, он раскрывается над нашими головами, спасая от беспощадного зноя.

— Издеваешься? — визжит Алиса, — испугала до колик в животе!

— Ну извини, — бубнит сгусток энергии. — Не нравится зонт, могу полить водой.

— Ну вот, бабские разборки начались, — выдыхаю я. — Знал же, нельзя женщин брать на серьезное дело.

— Джинни, не стоит, — спокойно в перепалку вмешивается её хозяин. Голос его твёрд, но лишён злости. — Убери. Здесь все взрослые люди, и идти гурьбой под зонтиком нам не пристало.