Лаврик разглядывает меня через очки.

— Я требую пересдачу! — слышу свой ломающийся голос.

— Пересдачу инициации? Помилуйте, князь, еще никто в этой школе не получал второго шанса, — Лаврик тяжело вздыхает.

— Я не никто! — рычу грозно, и тигр в клетке рыкает со мной в унисон. — Я князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой!

Отцу передается моя уверенность, и он тоже утвердительно качает головой.

— Пересдача.

— В прошлый раз вы сожгли терем лекарского факультета, едва удалось спасти учеников! У одной трети боярских сыновей бороды больше не растут, у второй — цвет с русого изменился на рыжий и свекольный. Как прикажете мне реагировать на жалобы от бояр? Пока вы, князь, нежились в постели меня клевали злобные отцы и матери, требовали изгнать вас в училище!

Ах вот оно что. Память возвращает меня в прошлое и я цыкаю недовольно зубами.

Я провали инициацию не по своей воле, меня пытались подставить.

Руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Приносить сейчас свои извинения бесполезно, храм восстановлен магией, ученики не пострадали… почти.

Объяснять Лаврику, что я зашел в лабораторию за тетрадкой, которую забыл после урока, и там все к чертям собачьим взорвалось, смысла нет. Потому что видеокамера дала показания против меня. На видео во время происшествия кто-то, приняв мою личину, одевшись как я, орудовал со снадобьями и химикатами.

Только я здесь ни при чем. И свою фамилию не вписывал в экзаменационный лист, инициацию по зельям я не должен был проходить. Кто-то внес мою фамилию в электронную базу, сделав так, что я выбрал аптечное дело вторым дополнительным экзаменом.

Разминаю шею, так быстрее думается, вспоминаю обстоятельства того дня, и отмечаю про себя массу пунктов, на которые раньше не обратил внимания.

Сразу после этого чрезвычайного происшествия последовал мой основной экзамен, который я благополучно провалил.

Мы разбились на две команды, взлетали на драконах ввысь и били друг в друга.Синяя команда — громом и молниями, наша –красная — огненными молниями и шарами. И только я отличился — вместо шаров из моих пальцев выходили тонкие огненные нити. Ладно бы никуда не попадали, но они поджигали хвосты боевым драконам. В результате бой был остановлен, мне поставлен неуд, а парни продолжили без меня на следующий день, после того, как драконы были излечены.

Твою ж мать!

Лучше бы не вспоминал этот срам.

Теперь мне тяжелее смотреть в глаза Лаврику, отцу, тому же Грише.

Осознаю, что должен всё исправить, как минимум найти того, кто организовал диверсию, чтобы он сварил зелье для исправления цвета боярских бород.

Лаврентий снимает очки, снова водружает на нос, вздыхает тяжело. И повторяет это раз за разом.

Но я незакипаю, как раньше, наоборот в моей душе разливается спокойствие.

— Пересдача! — требую я.

Скрестив руки на груди, директор цепко впился в меня взглядом из-под массивных очков, словно пытаясь пробить ответным колдовским посланием. Словно, хочет расколоть, чтобы я признался, что случилось в тот день.

— Ваше решение, профессор? — голос отца холодный и резкий.

Ну вот, узнаю воеводу и боярина самого Ивана Грозного! — усмехаюсь мысленно.

— Князь Тимофей Романович, — протягивает профессор с легкой усмешкой, в которой сквозит не то любопытство, не то раздражение, — вы утверждаете, что инициации помешала болезнь вашего сына? И как только он «окрепнет», мы должны будем дать ему шанс пересдать экзамен?

Его голос звучит холодно, будто он произносит каждое слово через силу. Но я понимаю, что старик дает нам подсказку — использовать болезнь — слабость как аргумент для объяснительной записки.

— Это невозможно, — сухо добавляет он, на всякий случай поджав губы, как будто сам себе не доверяет, что скажет «да».

Отец, высокий и величественный, выпрямляется и хмурится, пристально глядя на профессора.

— Почему? — интересуется спокойно, чуть поднимая бровь.

— Исключений нет, — чеканит профессор, чуть повернув голову. В его взгляде нет ни капли сомнения, словно он сам написал все законы магической школы.

Отец, не сдержавшись, бьет кулаком по столу так, что пергаменты на нем подскакивают.

— В школе магии должны быть исключения! Особенно для тех, на чьей крови зиждется школа. Мы древний род, наши дети учатся здесь по праву крови! — гремит он, словно намереваясь сотрясти этот старый магический зал до самых его устоев.

Чувствую, как внутри меня нарастает энергия.

Ой-ой! Здание-то деревянное. Твою налево!

Пламя готовится вырваться наружу. Как магма растекается по рукам, ногам, туловищу. Температура внутри меня нарастает, и я понимаю еще чуть-чуть, и всем тут хана.

Огонь станет реальностью. Причем, страшной, судя по рассказу самого Лаврика о сгоревшем дотла тереме лекарей и алхимиков.

Так. Надо создать из этой энергии огненный шар — что-то впечатляющее, не оставляющее сомнений в моей магической силе.

Но прежде, чем успеваю сконцентрировать огонь в руках, профессор оказывается прямо передо мной. Двигается он как молния, несмотря на короткие ноги.

Быстрым движением, почти с каким-то инстинктивным раздражением, он срывает с моей шеи амулет, который в дорогу дала мне Елена. Я и не заметил, как куб, вошедший в мою грудь, внезапно материализовался и оказался у меня на шее.

— Низзя, — коротко и строго сказал Лаврик, переведя глаза на отца, а затем положил амулет на стол, будто это была опасная и нестабильная вещь, которой я не должен был обладать. — Хитрить, пользуясь чужим даром? — гневно глядит на меня. — Правильно я понял, что ваш отец перенес свою магию в куб, и вы хотели облапошить меня, чтобы сдать экзамен и остаться здесь? Прохиндеи! Я на вас еще одну жалобу напишу. Вот царю и напишу! — угрожает нам пальцем со сломанным ногтем.

— Могу начинать? — спрашиваю зло.

— Теперь можете пробовать, — разрешает он, делая шаг назад и всем своим видом показывая, что ждет меня — будто на дуэли. Взгляд у него бесячий, скептицизм так и прет из старикашки.

Не раздумывая больше ни минуты. Хочет увидеть, до чего довел меня? Он оскорбил сегодня честь нашего рода. Значит, и я не буду больше париться о правилах заведения — не использовать опасную магию в помещениях, а только в ангарах для тренировок.

Сила, растущая внутри меня, вспыхивает так ярко, что сам слепну на мгновение. Я весь как раскаленная молния.

Резко вскидываю руки, и огненная молния рвется из моих ладоней, прорезает воздух и рассекая комнату на две половины, врезается куда попало, но главное в деревянную стену.

Свет вспыхивает ослепительно, будто разряд попадает в самую суть, отчего стены дрожат, пол скрипит и трещит, и пыль разлетается во все стороны.

Лаврентий Лаврентьевич стоит не шелохнувшись, моргает, глядя на меня под теми же чуть опущенными бровями, но в его глазах мелькает неподдельный интерес.

Отец, который никак не ожидал такого, кашлянул, стараясь сдержать дрожь в голосе:

— Лаврентий Лаврентьевич, — проговорил он, растерянно обводя взглядом ошметки испорченного декора. — Простите. Мы, конечно, возместим ущерб. Экзамен сдан, полагаю.

Профессор переводит взгляд на меня, медленно поднимает одну бровь, чуть качая головой.

— Мда… — наконец тянет он с легким укором. — Магия вам, молодой человек, пока что явно не подчиняется. Дело, как говорится, швах.

Я самодовольно выдыхаю, все еще ощущая жар, струящийся в пальцах.

Оказывается, моя сила — и правда нечто большее, чем я предполагал.

Профессор Лаврик — Лаврентий Лаврентьевич, видимо, ожидал зрелище, но точно не такого масштаба.

Он стоит рядом, немного пепельный, от осевшей пыли, с прищуром в сузившихся кошачьих глазах, и с каким-то задумчивым подозрением поглядывает на остатки вашего огненного эксперимента.

Звери ревут, перепуганные взрывом. С улицу ученики выкрикивают имя Лаврентия, интересуются жив ли.

— Да, жив я! — отвечает он им громогласно. — Трубецкой снова творит беспредел!