— Глупости!

— Дмитрий Тимофеевич, ты хочешь быть взрослым и сильным. Правильным. Поверь, и я хочу этого. У сильного барина слуги живут в радости и изобилии.

— То есть ты, Прекрасная Елена, желаешь кушать вкусно — хлеб с маслом и икрой…

— Терпеть не могу рыбу и икру, предпочитаю нежирную пищу.

— А что так?

— За фигурой приходится следить, иначе бегать не смогу быстро и прыгать высоко.

— Надо же, впервые слышу, чтобы служанку волновала фигура с целью хорошо выполнять функции.

— Главная моя функция, как вы изволили выразиться, барин, это нравиться хозяевам.

— Ну с этим ты справилась точно. Тобою можно любоваться дни напролет.

Девушка резко обернулась и залилась смехом.

— Вы барин, хоть и молодой еще, а уже такой проказник, — погрозила мне пальчиком. И в ее глазах блестящих запрыгали черти.

— Хороша! — усмехнулся я.

Девушка покраснела, и снова повернулась ко мне спиной.

И тут я услышал страшный гул впереди, нахмурился, когда Елена резко остановилась.

— Что-то не так, — с сомнением сказала она.

И в этот момент у меня в груди ёкнуло.

Я машинально сжал пальцы на рукоятке меча. Но тут же у меня возникла мысль, что не знаю количество противников впереди, и какой магией они обладают. Поймал себя на мысли, что не умею пока заряжать меч энергией.

Убрал пальцы с рукоятки и сжал руки в кулаки, затем разжал, и тут же почувствовал, как руки налились энергией.

Я был готов стрелять огненными шарами, закручивая из них мощнейшие снаряды.

Моя новинка

Я погибаю в бою, но перерождаюсь в теле бойца в СССР. 1984 год. Меня отправляют в зону боевых действий. А на поле боя, понимаю, что на меня охотятся не только боевики https://author.today/work/394159

Пещера перед нами открывается, словно безмолвный, затаивший дыхание зверь.

Когда мы с Еленой наклоняемся, чтобы войти внутрь, пригибаясь к арке входа, меня окутывает резкий запах земли, влажности и какого-то травяного настоя.

Запахи впитываются в каждый вдох, как будто сама пещера живёт и дышит.

Ослеплённые полумраком и диковинной смесью запахов, я с трудом различаю фигуры внутри.

Стену освещают несколько колеблющихся факелов, их пламя отбрасывает длинные, дрожащие тени на каменистые поверхности, будто сами стены смотрят на нас пустыми глазницами.

— Здесь, — показывает на ступени Елена.

Свет скользит по грубым линиям, вырезанным на стенах, таинственным знакам, покрытым тонкой плёнкой плесени и грязи. Камни здесь гладкие и влажные, местами трещины заполняет мох, сочащийся сквозь тонкие нити влаги.

Вода сочится откуда-то сверху, из тёмных ниш в потолке, создавая крошечные озёра на полу, похожие на глаза, которые следят за каждым движением.

Пещера полна звуков — шёпот людей и шагов, редкие обрывки разговора, глухие отзвуки за спиной и сбоку. Будто кто невидимый следует за нами.

Когда мы входим, обитатели странной обители поворачиваются к нам. Их движения медленные, будто им нелегко оторваться от своих внутренних миров, в которых они пребывают.

Лица многих скрыты под глубокими капюшонами, так что увидеть черты непросто, но даже под ними виднеются уставшие, осунувшиеся лица.

Сквозь ткань на некоторых капюшонах пробиваются седые пряди, сухие, спутанные, как трава, которая за зиму потеряла всю свою силу.

Их одежды кажутся потрёпанными, выцветшими, каждый балахон — словно остаток далёкого прошлого, настолько изношен и выцвел от времени, что ткань покрыта трещинами, заплатами и пятнами.

Я замечаю, что у многих из них руки и шеи с коричневыми пятнами, кожа потрескана, пальцы узловаты, как корни деревьев. Их руки часто дрожат, обтянутые тонкой кожей, сквозь которую видны синие прожилки вен, как древняя карта рек на песчаной почве.

— Что с ними не так?

Елена молчит, будто воды в рот набрала.

— Они живут в пещерах, не выходят на поверхность, верно?

Ко мне близко подходит девушка, заглядывает в лицо.

Глаза у нее пугающие, одурманенные.

Вглядываюсь в другие лица.

У одних они пустые глаза, словно тусклые стеклянные шарики, потерявшие блеск, у других — затравленные, наполненные ожиданием или тревогой, как у животных, попавших в капкан.

Одна женщина ближе ко мне поднимает лицо, и я вижу её широко раскрытые глаза — взгляд полон страха, словно она вот-вот сорвётся с края пропасти… или набросится на меня.

На её щеке остаётся полоска грязи, а под глазами темнеют глубокие тени, будто она не спала уже несколько дней. Её худое лицо измождено, скулы торчат так, что кажутся слишком острыми для такой тонкой кожи, как на кукольной маске. На губах у неё корка, а под ней, видимо, трещины. Она прижимает к себе тряпичный мешочек и не отводит взгляда, словно только что увидела что-то, что внезапно оживило её. Достает из мешочка руну и нервно выдыхает:

— Князь пришел…

Голос как шипение змеи.

— Соизволил голубчик…

На полу возле неё лежит мужчина. Он кажется мертвецки уставшим — глаза закрыты, рот полуоткрыт, под глазами глубокие синяки. Его щёки, казалось бы, давно потеряли цвет, как будто жизнь постепенно уходит из него. Руки его свешиваются вдоль тела, и на правой ладони виден шрам, тёмный и неровный, будто след ожога.

Балахон обтягивает его скелетоподобное тело, обозначая острые углы костей. На мгновение мне кажется, что он просто сломлен, потерян в каких-то своих невидимых страданиях.

А рядом сидит такая же замученная девочка.

— Что с ними? — повторяю снова.

— Они отдали свою жизненную энергию и веру ради твоей победы, князь. Так что не потеряй то, что тебе подарил народ.

— Я не просил!

— Просил-не просил… так это работает!

Откуда-то из глубины пещеры доносится металлический стук, словно цепи или древняя дверь скрипит, или, может, это просто чей-то тяжёлый вдох, как дребезжащий звук.

Резко оборачиваюсь, вздрагиваю.

Каждое движение здесь оставляет странное ощущение, будто у этих людей всё, что осталось, — это лишь пустота, наполняющая пространство, которое раньше было чем-то живым.

— Чем они живут? Чем питаются?

— Питаются крысами, живут здесь.

— Почему не выходят на улицу, там же прекрасная жизнь!

Меня угнетает ситуация и я хочу в ней разобраться.

— Им нельзя, — шепчет она. — Если она поднимутся к солнцу, им придется отдавать свою жизненную энергию тому миру, а они посвятили себя — этому. Их жизни не принадлежат им!

— А кому?..

— Старым богам языческим. Они, — Елена обвела людей рукой, — питают богов своей верой, они должны страдать всё время, чтобы выделять эту энергию, и держать связь с высшими силами. Если нить хоть раз оборвать, потом ее концов не найти, не соединить. Мы лишимся поддержки.

Вспоминаю лязгающий звук и бряцающие замки.

— Их держат силой?

— Некоторых — да.

— Это хуже, чем быть пожирателем жизни! — рявкаю я. — Немедленно распустите их, не терзайте людей!

— Вы не понимаете, князь, чего просите! — девушка свирепо глядит на меня. — Когда они поднимутся на поверхность и у них будет выбор, многие очень быстро предадут старых богов, едва им посулят манны небесной.

— Ты и твои собратья — вы лишаете их выбора! — мой громкий голос грохочет, ударяясь об своды пещеры.

— Так устроен мир. Думаешь, Дмитрий Тимофеевич, я хотела учиться на бойца, на служанку в школе, чтобы прислуживать тебе всю жизнь? Полагаешь, ты — такое уж большое счастье? Сноб. Наглый дерзкий юнец, считающий себя пупом земли!

Тяжело выдыхаю.

Кажется, наш разговор перерос в большой конфликт.

Но зато я сделал для себя выводы — Елену Прекрасную я с собой в команду не беру. Слишком она эмоциональная, и границ не видит, берега путает частенько.

— Они больше похожи на Пожирателей Смерти, чем на адептов жизни, — говорю я, скептически оглядывая этих незнакомцев, сквозь одежду которых проступает нищета и отчуждение. — Хотя бы кормить их нужно. Не крысами же им питаться всю жизнь.