— Пора тебе, сокол, встретимся в Веросити, — верно истолковав мой взгляд, заметил Леон и начал, отряхнув одежду, снаряжаться в путь.

Я же задумался. Одежду мне придётся оставить здесь, но предстать перед матерью голым как-то не очень улыбалось. Мелочь, конечно, но мелочь очень неприятная.

— Слушай, Леон, а там, в городе, как думаешь, одежду можно какую-нибудь сыскать.

— За сотни лет даже то, что было, всё, скорее всего, истлело, — ответил Леон. — Хотя… Мой брат очень любил шёлк. У него полно было шёлковых рубашек. Наш дворец стоит рядом с храмом. Его комната в южной башне, там ещё на крыше вырезана фигурка сокола. Может и найдёшь что…. Вдруг уцелело.

Я кивнул и, больше не теряя времени, обратился в сокола. Как давно я этого не делал. Душу мою опять захлестнул почти детский восторг, и я поднялся в небо.

Я расправил крылья и, почувствовав ветер в перьях, понесся вперед. Навстречу — солнце. Очертания города показалось уже минут через десять. Город выглядел громадным, к тому же, в отличие от Верасити с высотными домами этажей под девять, а то и больше. Поэтому, хоть я и видел город, он приближался медленно, и только через минут сорок я достиг его границ.

Вид города был величественный. Колонны, замки, многоэтажные дома. Но всё полуразрушено, одни здания просто выгорели дотла, другие — обращены в груду руин. На улицах города то там, то сям белыми костями скалились истлевшие останки людей. Судя по позам, смерть многих застала в разных обстоятельствах и часто неожиданно.

Вид удручал. Я поспешил, чтобы не травить душу быстрее пролететь над этой частью павшего города и полетел в центр, туда, где возвышался королевский дворец.

Башню Натана я нашёл быстро. Залетел в окно. Покои были очень скромно обставлены. Видимо, Натана роскошь не прельщала. Я перекинулся в человека и стал рыться в его вещах.

Многие вещи истлели в прах, однако шёлковые рубашки, действительно, уцелели, то есть, почти уцелели…

На счастье, рубашки были длинными, доходила мне до самых колен. Однако, когда я напялил одну из них на себя, то с досадой обнаружил, что шёлком полакомилась моль.

Я ещё полазил в шкафу в надежде найти что-то вроде штанов. Нашёл шёлковые чулки, с горем пополам натянул их, все лучше, чем сверкать голыми ногами. Посмотрел вниз, заметив про себя, что с моими кривыми подставками вместо ног, только чулки и носить.

Подошел к зеркалу, желая оценить результат в целом. Смахнул рукой пыль и вздрогнул. Вместо моего отражения, я увидел в зеркале Натана. Он, молча, указывал мне на тумбочку.

Я послушно подошел к тумбочке. На ней лежал золотой обруч с черным камнем посредине, и я сразу понял, что это корона. Как же я её раньше не приметил? Рядом с короной лежал свиток. Запечатанный печатью с оттиском короны. Я отомкнул печать и развернул свиток.

Строки побежали перед глазами, утягивая меня куда-то вглубь чужого сознания.

«Дорогой мой брат, я скоро умру и хочу напоследок раскрыть правду о тебе самом. Я знаю, ты не хотел меня убивать, даже, несмотря на то, что твоё сердце отравлено ненавистью. Я нашел женщину, которая отравила тебя, дав эту ложку яда. Когда тебе было семь лет, служительница смерти по имени Белла рассказала тебе историю того, как ты якобы появился на свет. Я знаю, по её словам, выходило, что ты родился с помощью тёмной магии и посвящён Амадей. Леон это не так! Я выяснил у матери, что они с отцом действительно обращались за помощью к служительницам смерти, но узнав их цену, бросили зелье в огонь. Ты не принадлежишь ей. Тебя обманули. Я помню, что ты был мне добрым старшим братом, ты многому меня научил, а потом в тебе посеяли семена лжи, и они проросли в тебе, изуродовав твою харму завистью и злобой. Эта гнусная женщина исчезла из темницы, опасайся её, она страшный враг. Вернись к свету Леон, займи место короля и искупи свои грехи, людям нужен король, ты нужен людям! Я прощаю тебя, надеюсь, и у тебя хватит сил простить себя».

— Я передам ему письмо, Натан. Письмо и корону, — пообещал я, спрятав свиток и обруч в сумке, и заглянув в зеркало. — Даю слово!

Натан кивнул и исчез. Я встретился взглядом самим с собой. Выглядел я ожидаемо нелепо, но это сейчас интересовала меня меньше всего.

Мне не давало покое имя в свитке. С одной стороны, мало ли, сколько на свете могло быть Белл, да и события происходили триста лет назад, но, с другой стороны, я был отчего-то уверен, что речь в письме идёт о моей матери! Вокруг неё витало слишком много загадок. И этот клубок нужно было поскорее распутывать. Мне требовались ответы.

Я покинул дворец и зашел в храм. Он был сделан из хрусталя и малахита, и переливался всеми цветами радуги. Через стеклянный купол потолка в храм проникали красные лучи заходящего солнца.

Я осмотрелся. В храме никого не было, от слова совсем. Я встал в самый центр, сосредоточился, но в голову ничего не лезло кроме единственной мысли, что вряд ли мать меня здесь специально поджидает много лет. Но всё же, здесь должно было быть что-то такое, что могло помочь мне её как-то призвать.

Вокруг меня стояли тринадцать зеркал, но все они были повернуты задней стенкой к центру. Я вспомнил световые ловушки древних египтян. И стал переворачивать зеркала одно за другим.

Зеркала поймали в ловушку кровавый луч солнца, и в них замелькала жутковатая чёрная тень. Она перебегала из зеркала в зеркало. Словно собираясь в нечто целостное, и наконец, в тринадцатом зеркале возникла моя мать. Картинка начала наливаться цветом, а образы стали более внятными. Я будто в плазму заглянул.

Я увидел мать, во главе отряда служительниц смерти. В их числе была заметна и похудевшая, с черными глазами от употребления специй Хлоя, она стояла напротив Янко. Чувствовалось, что Янко явно вне себя от страха. Он жался к растущему рядом дереву, словно ища у него защиты.

До меня начал доходить звук.

— Эта женщина по имени Хлоя была под защитой служительниц смерти! — без капли тепла в голосе, зачитывала приговор мроту Белла. — Ты поступил с ней жестоко, Янко, обманул её и обрек на медленную, мучительную смерть. Хотя знал, что она под нашим покровительством.

— Мне нужно было вернуть кольцо! Я не виноват, — вне себя от страха бессвязно бормотал Янко. — Вот возьми кольцо, только пощади, могущественная!

Белла подошла к мроту очень близко. Ласково погладила его по щеке, взяла кольцо, надела на свой палец. Задумчиво повертела руку. И одним резким движением вырвала Янко сердце. Сердце ещё лихорадочно трепыхалось в её руках, а в глазах Янко медленно затухал ужас, затем тело повалилось на землю.

Белла брезгливо выкинула сердце прочь и повернулась лицом к служительницам смерти.

— Ты отомщена, Хлоя, прощай, ты сослужила нам хорошую службу, — равнодушно подвела итог жизни легкомысленной продавщицы огурцами Белла.

Она щелкнула пальцами, и тело Хлои загорелось золотисто-красным огнём.

После этого она повернулась ко мне и все вокруг неё потемнело. Она шагнула из зеркала прямо в зал храма.

— Ну, здравствуй, сынок, не ожидала тебя так скоро увидеть, — холодно улыбнулась Белла.

Рука у неё всё еще была по локоть в крови.

— Не ожидала, а я пришел, — в тон ей усмехнулся я, чувствуя, как моё сердце сжалось в ледяной кулак и заныло, скучая по человеческому теплу.

Белла достала белоснежный батистовый платок с монограммой платок и стала тщательно вытирать им перепачканную кровью руку.

Какое-то время я, заворожённый этим действом, скрестив руки на груди, разглядывал мать. Она была красива, аристократически красива. Длинные каштановые волосы, золотые глаза, высокие скулы, бледная матовая кожа, хрупкая фигура. Она казалась очень молодой. На вид ей можно было дать лет двадцать пять, от силы — тридцать. Истинный возраст угадывался разве что по глазам.

Я, с накатившей словно волна неприязнью, понял, что сильно похож на неё.