Король Англии подошёл к Фридриху, его шаги эхом раздавались по каменным плитам, словно отбивая часы страдания. Он остановился рядом, глядя на своего сына, который стоял перед ним, опустив голову. На его лице была такая боль, что сердце короля сжалось.

— Ты потерял многое, сын, — произнёс он тихо, но его голос дрогнул, выдавая скрытую скорбь. Он положил руку на плечо Фридриха, чувствуя, как тот вздрогнул, будто прикосновение могло разбить его хрупкую оболочку. — Но ты всё ещё жив. А пока ты жив, ты должен помнить: твой долг теперь перед ним.

Король осторожно кивнул в сторону Генриха, который спал в объятиях бабушки, его маленькие руки сжались в кулачки, как будто даже во сне он боролся с невидимыми демонами.

Фридрих не поднял головы, лишь едва заметно качнул её в знак согласия. Но король не отпустил его. Он шагнул ближе и мягко, но настойчиво поднял ладонью подбородок сына, заставив его встретиться с его взглядом.

— Посмотри на меня, Фридрих, — сказал он, и в его глазах сверкали не властность и сила, а глубокая отцовская любовь. — Ты мой сын. Я знаю, каково это — терять тех, кого любишь. Я знаю, как трудно найти в себе силы идти дальше. Но посмотри на этого мальчика. Он твой сын. Он — часть её. И он — часть тебя.

Фридрих встретился с этим взглядом, и в тот момент его стены дали трещину. Глаза его наполнились слезами, которые он так долго сдерживал.

— Я… я не могу, — выдохнул он, голос ломался от боли. — Каждый раз, глядя на него, я вижу её. И это убивает меня.

Король крепче сжал его плечо, словно передавая ему свою силу.

— Ты должен видеть в нём не её потерю, а её любовь, — сказал он твёрдо, но с той нежностью, которая бывает только у отца, знающего боль своего ребёнка. — Она отдала всё ради него. Ради тебя. И если ты не сможешь быть сильным ради себя, будь сильным ради него.

Фридрих не ответил. Он просто стоял, уронив голову на плечо отца, словно маленький мальчик, который так отчаянно нуждался в утешении. Король обнял его, притянув ближе, как в детстве, когда Фридрих падал и разбивал колени.

— Мы будем рядом, сын, — прошептал он, чувствуя, как сын содрогается от сдерживаемых рыданий. — Ты не один. Ты никогда не был.

Король ещё долго держал его, пока Фридрих не обрел хоть каплю сил, чтобы сделать следующий шаг в своей сломанной, но ещё продолжающейся жизни.

***

Годы в Англии не были добры к Фридриху. Он полностью закрылся от мира, проводя дни в одиночестве, избегая всех, даже своего сына. Его родители, видя, как он угасает, взяли Генриха под своё крыло. Для королевы мальчик стал тем, кого она могла любить безусловно, кого могла защищать. Она читала ему книги, рассказывала истории о его матери, но обрисовывала её так, чтобы не причинить боль — как женщину, которая любила его больше жизни.

Король научил Генриха ходить по залам с гордо поднятой головой, говорить уверенно, держать слово. Он видел в мальчике потенциал, который нельзя было погубить из-за трагедии его семьи. И хотя они оба заменили ему родителей, мальчик всё равно тянулся к отцу.

Но Фридрих не отвечал. Когда он случайно видел Генриха в коридорах, то отворачивался. Ему казалось, что его сердце разорвётся, если он услышит голос ребёнка или увидит, как он улыбается. Это был голос Мари, её улыбка, её глаза. Всё это напоминало ему о женщине, которая была его жизнью, и которую он потерял.

Фридрих становился тенью самого себя. Иногда он проводил часы у окна, глядя на леса и холмы, как будто надеялся увидеть там что-то, что вернёт ему прошлое. Иногда он ходил к берегу моря, слушая шум волн, которые, казалось, шептали её имя. Но внутри него была только боль, которая стала привычной.

Однажды королева, держа Генриха за руку, вошла в комнату, где Фридрих сидел в тишине.

— Фридрих, — сказала она строго, но мягко. — Смотри на него. Это твой сын. Его мать была бы счастлива, зная, что он жив, что он растёт. Ты должен быть рядом.

Генрих, которому уже почти пять, подошел к отцу и показал алюминиевую игрушку солдатика. Этот подарок мальчик получил от дедушки. Они всегда играли в «Войнушки», и король Англии, как настоящий любящий дед, отдавал внуку только самых лучших и красивых игрушечных солдат.

— Смотри, папа, — сказал он, протягивая игрушку к отцу. Его голос звучал звонко, но в нём была и надежда, будто мальчик ждал чего-то большего, чем просто одобрения. — Это мой самый лучший солдат. Дедушка мне его подарил.

— Это хорошо, Генрих, — сказал он тихо, почти без эмоций. — Дедушка знает, что тебе нужно.

Мальчик нахмурился, будто не понимая, почему его слова остались без отклика.

— Но, папа, — продолжил он, чуть настойчивее, — мы можем поиграть вместе?

— Я занят.

Мальчик застыл на месте. Солдатик выскользнул из его руки и с глухим стуком упал на пол. Генрих смотрел на отца, его губы дрогнули, но он сдерживал слёзы, как его учил дедушка.

— Ты не любишь меня, да? — тихо спросил он.

Фридрих замер. Эти слова ударили сильнее, чем он мог ожидать. Он поднял глаза, в которых отражалась смесь вины, боли и бессилия.

— Генрих… — начал он, но голос предательски дрогнул. Он хотел объяснить, хотел сказать, что дело не в мальчике, что он — единственная живая связь с Мари, но именно эта связь не давала ему жить.

Генрих сделал шаг назад, словно защищаясь от того, чего он не понимал.

— Бабушка говорила, ты скучаешь по маме, — прошептал он, его маленькое лицо стало серьёзным, не по-детски взрослым. — Но я тоже скучаю. Почему ты не хочешь быть со мной?

Фридрих провёл рукой по лицу, пытаясь найти слова, но в горле пересохло. Он смотрел на сына, видя в нём Мари — её глаза, её улыбку, её душу. Это было слишком.

— Прости меня. — Он отвернулся, ставя точку в их разговоре.

Мальчик стоял, словно окаменев. Затем он поднял солдатика с пола и тихо вышел из комнаты, больше не глядя на отца. Королева Англии, которая стояла рядом, не сдержала слез и, махнув рукой, вышла из комнаты Фридриха. Она не могла понять сына. Но ей было ужасно больно за внука.

Когда дверь за ними закрылась, Фридрих упал на колени, сжимая голову в руках.

— Прости, Мари, — прошептал он в пустоту. — Я не могу… Я не могу быть для него тем, кем ты была для меня.

А где-то в соседней комнате Генрих сел у окна, обняв своего пушистого друга. Маленькая слеза скатилась по его щеке, но он быстро стер её рукой. Ему было больно, но он уже знал, что будет ждать. Ждать того дня, когда отец, наконец, снова посмотрит на него не с пустотой, а с любовью.

— Знаешь, папа меня любит, — маленькие пальчики ребенка нежно погладили серого кота, которого ей когда-то подарила бабушка. — Я уверен, что любит. Просто ему сейчас грустно. Очень-очень грустно. Ему тяжело… наверное, потому что я слишком похож на маму.

Он провёл рукой по шерсти кота, тот тихонько замурчал, будто соглашаясь. Генрих улыбнулся, но улыбка была слабой, как тонкий луч света в пасмурный день.

— Она была такая красивая, правда? Бабушка рассказывала мне, что у неё были самые добрые глаза. Папа, наверное, смотрит на меня и видит её. Вот почему он не может меня обнять. Это не потому, что я плохой, правда? Я ведь не плохой?

Мальчик умолк на мгновение, его голос совсем стих. Он опустил взгляд, глядя на свои маленькие руки, которые крепко держали кота.

— Если бы меня не было, папе, наверное, было бы легче. Тогда ему не нужно было бы каждый раз вспоминать. Но я ведь не виноват, правда, Мурчик? Я не хотел, чтобы мама умерла. Я не хотел, чтобы папа грустил. Я просто… я просто хочу, чтобы он меня обнял. Хоть раз.

Кот поднял голову и ткнулся носом в руку Генриха. Мальчик посмотрел на него, его глаза снова наполнились слезами.

— Ты думаешь, он меня простит? — прошептал он, глотая ком в горле. — Если я буду хорошим, он перестанет грустить? Я не буду шуметь. Я буду слушать его, делать всё, что он скажет. Тогда, может быть, он захочет быть со мной.

Он посмотрел в окно на серое небо, которое медленно темнело, и тихо добавил: