Но виделось, что делает это матом.

— Это… не здесь и не сейчас, — генерал покосился на задумчивую жену.

— Я его не любила, — возмутилась Анна.

— Тю… любовь… понавыдумывали. Вон, Машка меня тоже не любила, если так-то… а родители сказали и пошла. И мне отец сказал, что жену нашёл. И поженились. И жили вон… и живём. И жить будем.

Только генеральша на него поглядела как-то вот, превыразительно. Я поёжился от этого взгляда.

— Но то дела прежние. Что до нынешних, то с Пушкиными у меня дел общих давно уж нет. Слишком уж они…

— Светские? — подсказал Алексей Михайлович с откровенной насмешкой.

— Вот именно… в лицо одно, за спиной другое, и гадай, чего у них там в голове на самом-то деле. Я к таким игрищам не привыкший, да… кой-чего соображаю уже. Так вот… ежели эта дурь у вас всерьёз…

— Это не дурь, папа!

— Не дурь, так не дурь, — генерал решил не спорить. — Тогда вам за границу надобно… скажем, в Баден-Баден. На воды.

— Зачем?

— Затем, что тут скоро Пушкины объявятся наследство требовать…

— От него одни долги остались, — фыркнула Анна.

— А ещё дети.

— Я не отдам детей! — а вот теперь она испугалась. — Я… в конце концов, это ведь не развод.

— Именно, что не развод. И потому ты в своём праве. И тут я поддержу… не хватало, чтоб из внуков мне свитских сделали… однако знакомств у Пушкиных много. Да и действовать они будут не нахрапом. И потому лучше бы тебе просто-напросто уехать. Вон… с сопровождением.

И на Алексея Михайловича кивнул.

— Если он тебя с детьми взять готовый.

Алексей Михайлович откинулся на спинку диванчика и усмехнулся так, кривовато.

— Знаете… воспитание у меня, конечно, хорошее, но порой так вот и тянет просто взять и дать в морду.

— А ты заматерел, Алёшенька… — и произнесено это было тоном предовольным. — Вот там, в Бадене, и поженитесь. Чай, справочку тебе выправим о вдовстве быстро. И о том, что ты, Лёшка, в браке не состоял… а с бастардом своим чего делать станешь?

— С этим, папа, мы сами разберёмся… — ответила Анна. — Никита — славный молодой человек. И мне кажется, они с Сергеем найдут общий язык…

— Ишь ты… уже и познакомиться успела. Не буду спрашивать, когда… оно и вправду, порой меньше знаешь, легче жить. Но так вот… ты, Алёшка, с карьерой своей сам думал. Сложно у тебя там всё, не для моих умов. Слыхал, что будто бы тебя прочат в личные порученцы государевы…

— Уже.

— Даже так? Поздравляю… верно. Не знаю. Он ведь и осерчать может.

— Может.

— И крепко…

— Думаю, справлюсь.

— Так-то да… многое меняет… хотя вот Пушкины всё одно будут гадить. Мелочные они. Порой даже не ради выгоды, а потому как случай подвернулся. Хотя не они одни такие… но раз уверен, то… скажись раненым. Тебя вон тоже задело… целитель полковой доклад составит. Да и так-то… возьмёшь отпуск по ранению. Поедешь. В Бадене и поженитесь. Надеюсь, понятно, что платьев там, кортежей и прочего — не надобно? Как батюшку уговаривать станете, это уже ваша проблема… ну а хотите, то и так живите…

— Папа?

— Что? Вон, ноне, говорят, иные времена. Просвещенные. А старая мораль, она для старых пней. Раз Анька так боится, что к женитьбе иной принудим, то и пускай… главное, что когда вы вернётесь, женатыми там или ещё какими, то уж и страсти перекипят. И вопросы лишние задавать остерегутся.

А разумный план же.

— А дети?

— А дети пока со мной побудут. Вон, у Громовых погостим. Чай, Аристарх не откажет в приюте. Заодно и с ним побеседуем…

— Баден… — Алексей Михайлович задумался. — Анна… а ты бывала за границей?

— Только в Бадене. На водах… с мамой.

— Тогда как ты смотришь, чтобы… проехаться? Скажем, Вена — красивый город… или вон Берлин ещё. Париж… в Гааге вон конференция собирается. Международная. По вопросам разоружения…

Анчутков только крякнул.

— Ты… там… только гляди, — сказал он мрачно. — Если вдруг… кто… полезет тебя, поганца, убивать и Аньку заденет, я ж тебя своими руками добью. Ясно?

Глава 21

Требуется мальчик от хороших родителей в чайный магазин т-ва Василий Перлов. [1]

Вологодская жизнь.

— Знаете, а ведь такая конференция была на самом деле, — профессор вызвался выкатить моё кресло на улицу. За последние десять дней моё самочувствие снова чудесным образом стабилизировалось, причём настолько, что я и садиться начал сам. Но лечащего доктора, который всё чаще заглядывал не один, но в компании с Тимохой, это событие не обрадовало. Кажется, он чуял подвох.

И правильно.

Там, внутри, я ощущал пустоту. Сложно описать её. Я был как тот шар, который мы с Тенью разрушили. Сначала внутри было много нитей-ниточек, которые и создавали оболочку, а потом их не стало, и та схлопнулась. И вот от меня тоже осталась только оболочка. Ниточки, удерживавшие всю эту внутреннюю требуху в условно-рабочем состоянии, почти исчезли. А когда развалятся последние…

Не знаю.

Хватит ли той, что тоньше волоса, связи, чтобы перекинуть моё сознание на ту сторону? Или она тоже исчезнет? А если нет и всё получится, то… что будет с Савкой? И почему мне важно знать, что я не убью его? И трогать нить было страшно.

А ещё страшно, что она просто развеется. Сама собою.

Думать об этом не хотелось совершенно. Я и не думал.

Вон с Ленкой болтал.

С Тимохой.

Виолеттка пришла, с мандаринами и бананами, потому что ходить к больным с пустыми руками неприлично, и то, что мне их нельзя, ещё не повод выставлять сестрицу жадной дурой.

Тем более…

Ну это так, текущее… главное, что отвлекало. Ненадолго. Не полностью. Но хоть как-то. Я заставлял себя думать о Виолетткиных квартирах. О Тимохиных историях из сада. О благотворительности вот или мировой революции…

Чем не тема?

Профессор тоже каждый день приезжал. Сегодня вот и в сад выкатили коляску, такую, в которой я полулежал. Под подбородком пластиковый намордник маски болтается. К спинке прикручен кислородный баллон, чтоб ежели чего, не бегать. В руках иглы и манжеты, что фиксируют пульс, сердцебиение и чего-то там ещё.

Но хоть посмотрю.

Осень вот скоро. В зелени листвы то тут, то там желтизна проглядывает. А в остальном ничего-то и не изменилось. Парк. Дорожки. Люди. Воздух сыроватый, пахнет близким дождём. Небо тёмное. Но в целом — красота.

— В 1899 году по инициативе России состоялась международная конференция по вопросам разоружения. Фактически тогда Россия предприняла первую попытку создания общевропейской системы безопасности, но увы… поздно и безуспешно. Нет, конференция прошла с немалым пафосом. Широко освещалась в прессе…

— Но и только?

— Верно. Германия стремительно наращивала военную мощь, заводы Круппа старательно выполняли госзаказы, при том не мало способствуя тому, что эти заказы появились. Капитал желал денег, государство — оружия. И они нашли друг друга. Следом тянулась и Австро-Венгрия. И это пугало Францию, которая небезосновательно опасалась нападения и спешила в свою очередь догнать и перегнать… Англия, видя, с какой скоростью отстраивается германский флот, понимала, что ещё немного и утратит первенство на морях. Османская империя едва дышала, но старалась не отстать от прочих. В то же время промышленники, почуяв выгоду от военных заказов, не собирались отступать… к началу войны в мире накопилось такое количество вооружения, что его просто нельзя было не использовать.

Мда.

Дерьмо…

И большое.

Но это у нас. А там — мир ведь другой. И время другое. Так почему же проблемы кажутся знакомыми? И я задаю вопрос. А профессор задумывается, впрочем, ненадолго.

— Видите ли… этот момент тоже вполне объясним, если у вас будет желание объяснять, — он не увозит меня далеко, опасаясь, верно, что если отойдёт и я начну умирать вдруг, то он не успеет вернуться.

И правильно.

Но даже если я начну умирать там, в больничке, всё равно не успеют.