Еремей дверь открыл, пропуская невысокого пожилого господина в мундире, перехваченном трёхцветной лентой. Господин был без оружия, но аура силы, кипевшая над ним, переливалась всеми оттенками лилового. А я только сейчас сообразил, что вижу цвета.

У аур вижу или как оно правильно.

И у артефактов ведь.

Надо же. А и внимания не обратил. Точно. Танечка, внучка целителя, у неё сила зелёной была. А тут лиловая, тяжёлая, что плита могильная. И душная. Прям всё купе и заполонила.

— Доложитесь, — взгляд господина задержался на пареньке, точнее на ране его, к которой нянька уже приложила кусок белого полотна.

Рубашку?

— Потница. Вылечили. Надо… изолировать вагоны.

— Остановить поезд.

— Нельзя, — Алексей Михайлович покачал головой. — Это не случайность. Остановим — начнётся паника. Мы не справимся. Людей мало. Болезнь изолируем. И вот… мальчик… говорит, что может вылечить. Охотник.

Взгляд гостя задерживается на мне. Тяжёлый такой. И главное, не понять, что этот, с бакенбардами седыми, думает.

— Громов, — произносит он презадумчиво, чуть склоняя тяжёлую голову набок. — Их кровь… надо же, а я думал, что всех знаю.

А я вот его не знаю.

— Бастард я, — отвечаю, сдерживая желание скрыться за спиной Еремея, который перед этим вот вытянулся в струнку. — Еду… вот… знакомиться… с семьёй. Если примут.

— Если? — удивление гостя заставляет его силу перекатываться. Тень закапывается поглубже в подушки. — Да быть того не может, чтобы не приняли. Громовы от своей крови никогда не отказывались.

Да? Обнадёживает в этом случае.

Наверное.

— Ладно. Я лично прослежу, чтоб доехал… хочу поглядеть на Аристархово выражение лица… так… тогда вот как сделаем. Там целителя привели. Машенька волнуется, да и Аннушка тоже… с неё начнёшь. Она с детьми сидела. Потом остальных… целитель, как понимаю, не случайный? Как тебя…

— Еремей, ваше превосходительство, — сказал Еремей, и этот… генерал, не меньше.

— Пригляди, чтоб детям вредить не вздумал. Если вдруг… постарайся без лишней крови, чтоб не напугались. Мальчик…

— Савелий.

— Савелий… это ж где так Аристарх-то опростоволосился… ладно, после разберемся… второе купе освобожу. Будут приходить по одному. Начнёшь с Анны, потом Мария. Дальше разберёмся. Алексей Михайлович, вы там организуйте, чтоб беспорядков не было. Но телеграмму я отобью, пусть готовят запасные пути и карантин… Есть ещё что?

— Да, — Алексей Михайлович подошёл и произнёс на ухо пару фраз.

Генерал помрачнел.

— Вот никогда мне этот хлыщ не нравился… ладно, разберёмся. Что бы там ни было, взрывать в движении не рискнут. Особенно, когда сами здесь. Идёмте…

Он распахнул дверь, рявкнув:

— Дорогу…

И я успел увидеть, как нервно шарахнулся в сторону мужчина в мятом пиджаке дурного кроя. Он прижал к груди потрёпанный саквояж, нервно сглотнул и выдавил:

— Я… целитель.

Целитель.

Над ним клубилось облачко бледно-зелёной силы, но такое, разреженное, да ещё и крепко потраченное мелкими пятнами, почти как у Антона Павловича.

Тоже дурными травками балуется?

Или это от иного чего?

Прячась за спину генерала, я разглядывал целителя… целителей? За этим вот, нервным и неказистым, явно готовым в любой момент упасть в обморок, виднелся ещё один. Высокий. Плечистый.

И одет, пусть бедно, но опрятно.

Держится тоже с немалым достоинством, вон, взял генеральшу за руку и что-то ей втолковывает, причём так, что та слушает. Тоже талант.

А вот силы в нём не было. Ни капли.

И при появлении его превосходительства беседа прервалась, потому как генеральша рученьку забрала, подалась вперед:

— Никита, что с Серёжёнькой?

— Уже все хорошо… — произнёс граф. — Повезло. Болезнь удалось остановить в самом, так сказать, начальном периоде.

Ишь, как перекосило-то красавчика, прямо рожу скорчил, пользуясь тем, что генеральша его не видит.

— Ты уверен…

— Полностью. У Алексея Михайловича оказались полезнейшие знакомые… а у них лекарство.

— П-помилуйте, — встрепенулся целитель. — Но из того, что я услышал, это… это потница!

Надо же, какой высокий уровень профессионализма. Ставить диагнозы, пациента не видя.

— А она не лечится…

— Можете сами убедиться, — генерал отступил от двери. — Ваша помощь тоже не будет лишней… а вы, молодой человек, тоже целитель?

— Это… это помощник мой. Студент. Очень талантливый… — целитель нервно дёрнул плечиком. — Он… он необходим…

— Думаю, он необходим в другом месте. Дорогая, придётся осмотреть Анну и тебя тоже. Вот, возьми молодого человека, проводи во второе, там приёмную и устроим.

Под взглядом генеральши я поёжился.

А она вдруг ничего не стала говорить и лишь кивнула, бросив:

— В таком случае, медлить не стоит. Если всё и вправду так… Анна с Аполлоном. Я велела налить ей успокоительных капель. Она совсем извелась… И где Елизавета? Она тоже была рядом с детьми и если так, то могла заразиться. А вы, молодой человек, не стойте. Отправляйтесь в следующий вагон и займитесь делом. Передайте офицерам, чтобы подходили сюда, а сами проведите осмотр нижних чинов. При малейшем подозрении…

Вот теперь из-под маски склочной капризной женщины выглянула истинная генеральша.

— Но я… — студент растерялся.

— Выполняйте, — бросил генерал.

— Но вы должны остановить поезд! — целитель сорвался на крик. — По протоколу… по… если потница, вы просто обязаны…

— Нет нужды…

— Вы должны… они ведь должны… они… они должны остановить поезд! — его сила качнулась, а сам он сорвался на крик.

Кажется, именно тогда всё снова пошло не по плану.

[1] На основе реального рекламного объявления

Глава 13

В ночь на 25 августа, в Ижевском заводе, Сарапульского уезда, скоропостижно умер из излишнего употребления киндер-бальзама [1] конно-полицейский стражник Баранов, 31 года

Известия

Я видел, как целитель вскинул руку, с которой сорвалась куцая зелёная волна, и полетела по вагону, чтобы, коснувшись генеральши, охватить её. И женщина, покачнувшись, осела на пол.

— Твою ж мать, Курощеев! — рявкнул помощник целителя, швыряя что-то в лицо генералу, и тот отступил, заодно взмахом руки отправив меня в полёт.

Я и мяукнуть не успел, как бахнулся на пол, покатился по ковру, который оказался совсем не таким мягким. А сбоку что-то хлопнуло.

Запахло жжёным сахаром.

Потом жжёным волосом.

Кто-то закричал, нервно и визгливо.

Следом раздалось хриплое:

— Всем стоять и не двигаться!

Ага. Сейчас… я перевернулся на живот, потом поднялся на корточки. Чтоб вас… не знаю, что за дрянь была, но генерал лежал, не выказывая признаков жизни.

Хотя нет, живым был. Сила вон тоже клубилась.

Я выпустил тень.

Натравить на людей… сумеет ли?

— Если кто думает, что нас только двое, — это он говорил громко и не для тех, кто в коридоре. — То спешу уверить, что это не так!

— Боже мой, боже мой… — Курощеев прижался к стене, обнимая потрёпанный саквояж.

— Мы умрём, но с нами погибнут и все, кто едет в этом поезде… и не только они! В багажном отделении бомба!

Удивил.

Так… если их тут… этот красавчик. Елизавета… её не вижу. Кто ещё? Не суть. Главное, что революционеров всяко меньше, чем солдат. Но бомба уравновешивает шансы. Значит, надо решить вопрос с ней.

Как…

Тень.

Я отдал приказ, и тень послушно поскакала дальше. Багажные вагоны цепляли сразу за паровозом. Их два. И будем надеяться, что бомба обнаружится в первом.

И что тень сумеет её, если не обезвредить, то хотя бы повредить.

Перед глазами мелькнула дверь.

Переход.

И снова дверь. Багаж… что здесь у нас? Чемоданы. Сумки… горы какие-то, полки… нет, так искать можно вечность. Нюхай. Если для бомбы использовали что-то оттуда, то тень почует. Должна.