— Так точно!

— И без этой вот военщины давай. Человек всё же цивильный, испугается ещё… И мальчика, который с ним, тоже сюда.

— Пусть оба идут, — подал голос раненый. — Мы с Петром посидим… а вы давайте. Времени немного.

— Час-полтора, — Алексей Михайлович ненадолго задумался. — Там дальше сложный участок дороги, леса и болота. Леса-то ладно, а вот болота опасны… насыпи порой размывает, проходчиков немного, поэтому там поезд вынужден будет сбросить скорость.

— Думаете…

— Думаю, им нужно будет как-то уходить. Через три часа мы должны прибыть в Суднево. Перед самым городом участок прямой, хороший, так что там состав обычно прибавляет… мы ж это обсуждали, Пётр Васильевич. Там и остановить сложнее, и скрыться. Правда, я надеялся, что они всё же дотянут до Горлынки, но, верно, решили не рисковать. Или терпения не хватило… прошу, господа. Молодой человек.

Это было адресовано персонально мне. И вот чего отвечать?

— Не смущайте мальца. Он у нас политесам необученный… — Еремей вышел первым и меня за спину задвинул.

— Это зря. Вежливость никогда не будет лишней.

Колёса отбивали ритм. Тень держалась рядышком, хотя теперь я знал, что её никто-то, кроме меня и ещё, возможно, Еремея, не видит.

Во всяком случае дама, выглянувшая из следующего купе, тень не заметила. А та скользнула под ноги, крутанулась и двинулась дальше. Правда, теперь она шла неспешно, принюхиваясь. Я очки приподнял. Так и есть, едва заметный след вился по ковру.

Кто ж это натоптал-то опричною силой?

— Алексей Михайлович! А я вас ищу!

— Что-то случилось, Мария Егоровна?

— Случилось… надобно поезд назад повернуть.

— Боюсь, это невозможно…

Тень приподнялась, едва не уткнувшись клювом в высокую причёску дамы. А потом опустилась на ноги и, крутанувшись, порысила дальше.

— Там что-то… такое… нехорошее, — я снова остро ощутил недостаток образования. Пыль? Мусор? След? Как описать.

— Но нам нужно! Сереженька занемог! У него жар! Аннушка волнуется… — голос дамы становился выше и выше.

— Позволите глянуть?

— А вы разве доктор⁈ Нам нужен доктор! Я ведь говорила, что нельзя ехать с детьми и не брать с собой целителя…

Тень заурчала, и я дёрнул Еремея за рукав, заставив отступить.

Купе.

Почти такое же, как то, в котором изволил путешествовать Алексей Михайлович, разве что диваны застланы пушистыми пледами. На одном высится гора подушек, среди которой затерялась кукольного вида девочка. Она сидела, прижимаясь к толстой женщине, и сосала палец. Нервно. Быстро. Взгляд её был устремлён на второй диван, где вытянулся мальчишка лет шести-семи с виду.

Ну, мне так кажется.

У изголовья устроилась молодая женщина, которая теперь отжимала тряпку в миске, то и дело поглядывая на мальчика.

— Там… дрянь. Из тени, — тихо сказал я Еремею.

— Вы не понимаете! Нам срочно нужно поворачивать. Сереженьке дурно…

— Мария Егоровна! — в вагон почти вбежала Лизонька. — Что случилось⁈

— Случилось? Что случилось? — голос дамы сорвался на визг. — Это ты спрашиваешь? Где ты была, дрянь⁈ Почему бросила детей? У Сереженьки жар…

И вызван он отнюдь не простудой.

Глазами тени я видел дымку, что окутывала мальчишку. Она обжилась в нём, в животе, откуда и растекалась по всему телу.

— … а тебя вечно не найти! Это Аннушка могла терпеть подобную беспечность, милочка…

— Мама, — дверь купе приоткрылась. — Сереже стало хуже…

— Нам надо глянуть, — Еремей перехватил Алексея Михайловича. — Парнишка, может, заразился чем… с той стороны.

Внимательный взгляд.

И кивок.

— Анна, берите свою матушку и отведите её к отцу, — когда Алексей Михайлович командовал, даже у меня возникало желание подчиниться. — Мы пока посмотрим…

— Я знаю одного отличного целителя! Он едет как раз этим поездом! — влезла Лизонька.

Чтоб тебя…

Могла ли она…

Нет, это же ребёнок. Или… могла?

— Это старый друг семьи… он сопровождает мою кузину… он целитель…

— Мама…

— Господи, да откуда здесь взяться нормальному целителю⁈

— У него диплом петербуржского…

— Не важно, хоть какой…

— Идите за целителем, — решился Алексей Михайлович, развернув Лизоньку к выходу. — Найдите кого из нижних чинов, чтобы проводили… а мы пока…

Тень, урча, встала на задние лапы.

Она обнюхивала мальчишку и, быстро, часто работая языком, подбирала ошмётки тумана, его окружавшего. Но вот дальше не лезла, словно… разрешения ждала? Точно. Разрешения. И на меня оглядывается, разве что хвостом не виляет.

— Проследите, Мария Егоровна, — Алексей Михайлович махнул Еремею. — Мы пока сами посмотрим… у меня и артефакты есть, если что.

Дверь в купе он закрыл раньше, чем оторопевшая дама сунулась внутрь.

Да, всё то же. Разве что девчушка тянет шею, чтобы разглядеть… что?

А вот толстая женщина уже стянула с мальчишки рубашку и старательно обтирает тощее тело его.

— Твою же ж…

Я вижу сыпь, что расползается по животу. Её чуть больше слева и сам живот в этом месте вспухает. Причём сыпь эта странноватая, такая, тоненькими бугорочками, что выпирают изнутри.

— Потница, господин, — голос женщины дрожит. — Потница…

— Уберите…

— Поздно, господин… Сиси, покажи ручки.

И девочка протягивает ладошки, на которых проступают мелкие пока бледные пупырки.

— Я вот тоже…

Сыпь у женщины лишь на пальцах, но кажется, и этого хватает.

— Уходите, господин, — она поднимает глаза. — Уходите, пока и вы… делайте, что должно. Господь да смилостивится. Аннушка…

— Что должно? — шёпотом спрашиваю, потому как выражение лица Алексея Михайловича мне категорически не нравится.

Теперь он испугался? Растерялся?

Всё и сразу?

— Карантин, — произносит он глухо. — Поезд надо останавливать… и подавать сигнал. Есть протокол… чтоб вас всех… — и благородные, оказывается, умеют выражаться.

А я понимаю.

Всё понимаю.

Поезд останавливается.

И ждёт… помощи? Если против этой заразы существует лекарство. Только мальчишка не доживёт. Я вижу, как тень разъедает его изнутри. И готов поклясться, что у него, в отличие от девочки и няньки, зараза проникала не через кожу.

Он что-то съел.

Или выпил.

— Нельзя останавливаться, — говорит Еремей. — Они этого и ждут.

— Мы не имеем права двигать заражённый поезд к людям.

— А остановишь и паника поднимется… пусть телеграфируют. Дадут запасной путь. Есть ведь, куда.

Я снова дёргаю Еремея. Тень волнуется, она уже тычется клювом в живот мальчишки, поглядывая на меня с нетерпением.

— Я… — не знаю, могу ли говорить. Ещё больше выдавать себя.

И вопросы возникнут.

Но… дерьмо. Я не убийца детей. Не ангел, местами и вовсе последняя скотина, но не убийца детей. А промедлить — это убийство. И я мысленно спускаю тень.

[1] Самокат. 1894. №1

Глава 12

Каждой семье, каждому отдельному человеку и каждому возрасту необходим автоматический питатель свежим воздухом и дезинфектор лёгких. Для укрепления и обеззараживания лёгких, зева и носоглоточной полости, для ограждения себя от насморков, бронхитов, жабы и чахотки. Без целителей и лекарств! Единственный в России склад. При редакции журнала «Спиритуалист» [1]

«Спиритуалист»

Хорошо, что её не видят.

Очень хорошо.

Это жутко выглядит, когда тварь берёт и просто засовывает голову внутрь мальчишки. А потом её тело, вцепившись когтями в плед, начинает будто ввинчиваться внутрь, и только суставчатый хвост мелко подрагивает. Паренек же, до того лежавший тихо, выгибается, раскрывая рот в безмолвном крике.

— Держи, — приказывает Еремей женщине, которая тоже готова закричать, но уже совсем не безмолвно. И сам придавливает плечи мальчишке. — Сейчас… попробуем… убрать эту погань.

Тень высовывается, вытягивая за собой длинное тонкое нечто, больше похожее на клок спутанных волос. Как-то я у Ленки из слива похожий достал. Только эти ещё и шевелятся. Впрочем, тень пошире разевает клюв и эта волосяная пакость исчезает в её пасти. Правда, волосы всё тянутся и тянутся.