— Спасибо, баба Дага, — только и смог сказать я.

— Так не на чем, Дима. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Да и то, получается, не для тебя, а для внучки своей. Сперва всё пыталась понять, какой тебе резон и профит в той свадьбе. А потом поняла. Никакого. Но для друзей и родных ты ни сил, ни времени, ни денег не то, что не пожалеешь — даже считать не станешь.

— Не стану. Меня Серёга за это ругает постоянно, — согласно кивнул я.

— Серёжа за это тебя уважает так, как никого, наверное, — неожиданно ответила Ворона. — Он, почитай, только о тебе и говорит: «Дима то, Дима сё». И подвести тебя боится. Только ему не говори.

— Не скажу, конечно, — я опять сперва молча кивнул, а потом вспомнил, что она не увидела этого.

— Они как-то с Тёмой разговаривали, тихо, но у меня слух-то, как и нюх, хорошие. Мне фраза понравилась, что ты, может, и талант во всякую странь вляпываться, но не подлый, не жадный, не трус и не предатель. Головин сказал — вообще таких штук семь за всю жизнь встречал, но осталось, почитай, трое. А Серёжка признался, что было у него искушение как-то там что-то с документами нахимичить, ты б не понял никогда ничего, и не догадался даже. Но я, говорит, вдруг как будто физическое отвращение к самой этой мысли почувствовал. Так что повезло тебе с друзьями, Дима. Сам честь по чести живешь, и люди тебя такие же окружают.

— Спасибо за науку, баба Дага, — помолчав, ответил я. — Раз довели Боги с хорошими людьми рука об руку идти — значит, так тому и быть, спасибо им. И тем, кто идёт, и тем, кто их мне посылает по дороге. А свадьба будет такая, какой сроду не бывало, это я тебе обещаю!

Головин ругался так, что на лимоне дрожали листья:

— Да ты спятил что ли вконец⁈ Этой хреновине, как я понял, цены нет, а ты решил её просто так отдать⁈ Задарма! Там сколько ни дай — мало будет, а ты вообще за так⁈

— Не ори, а? Неправильно ты считаешь. Криво. Сам же сказал: сколько ни дай — будет мало. Значит, надо менять. На что-то сопоставимое. Хотя бы примерно, плюс-минус два лаптя. Вот я и меняю.

— Объясни тогда, умный ты наш и до боли оригинальный, на какие такие сопоставимые вещи ты собрался менять ценность, за которую все музейщики мира друг другу бороды вырвут и съедят? — язвительно попросил он.

— Сколько стоит счастье, Тём? А восторг? А детские улыбки, тем более на лицах у взрослых? — поднял я глаза на него.

— Тьфу на тебя, идеалист проклятый. Опять уел, — он перестал нарезать круги вокруг меня и уселся рядом на ступеньку. — А не кинут?

— Если кинут — я расстроюсь. Очень, — ровно ответил я.

— В гробу я видал — тебя расстраивать, — его аж передёрнуло. — Искренне надеюсь, что эти твои контрагенты тоже так думают. Павлик сказал, по поисковым запросам если смотреть — ты теперь за кордоном очень популярный персонаж. Того и гляди — пришлют Джеймсбонду какую-нибудь по твою душу.

— А на всякую их хитрую разведку у нас есть контрразведка, ещё хитрее, гора-а-аздо, — протянул я, хмыкнув, глядя на Головина, который гордо расправил плечи и вскинул нос к синему испанскому небу.

Павлик, которого давно знал Тёма, оказался начальником Второвских очкариков или головастиков, в общем — той самой уникальной группы анализа. Звонкий Илюха, запомнившийся мне по полёту в Новгород, был его заместителем, но работали мы теперь напрямую. Михаил Иванович, прослушав ту пару моих идеек насчёт будущего мероприятия, внезапно проникся и дал «зелёный свет» на привлечение своих сотрудников. Это воодушевляло. Его ребята могли всё, и всё остальное тоже, просто надо было немного подумать. «Вдуматься», как всегда говорил их начальник группы. Этим он очень напоминал мне оранжевую плюшевую куклу Кубика из детской передачи «Улица Сезам», которую недолюбливал мой младший брат, а мне приходилось смотреть с ним вместе. Так вот, помимо синего, жадного и вечно голодного Коржика, здоровенного и всегда позитивного, словно под препаратами, Зелибобы и розовой Бусинки с противно-визгливым голосом, там был Кубик. Который на любой вопрос начинал отвечать так: «Если вдуматься…». В точности так говорил и главный аналитик.

Он, например, выяснил, что одна мега-популярная певица родом из Австралии уже несколько лет пыталась выстроить свою родословную. Пока добралась только до бастарда одного из известных английских родов, но туманная история Альбиона дальше её не пускала никак. Внезапно распаковавшийся в ходе обсуждения архив рассказал, что корни титулованных британцев тянулись за Ла-Манш, притом довольно далеко. Настолько, что, получив красиво оформленную и железобетонно, насколько это вообще можно было сделать, аргументированную историю семьи, певица с удовольствием согласилась посетить историческую родину предков и выступить на небольшом концерте, посвященном свадьбам моих друзей.

Он же как-то дознался, что вокалист одной из моих и Серёгиных любимых с детства групп, помимо экстремальных видов спорта, разведения пчёл, охоты и коллекционирования редких гитар, увлекается ещё и старинным оружием. Один пистолет из тайника Волк-Ланевских под красно-серым камнем и два клинка с гравировкой из болотного бидона-амфоры, фото которых он увидел, привели увлечённого человека в крайне возбуждённое состояние. Проще говоря, он почти полностью перешёл на слова из четырёх и пяти букв родного алфавита и аж затрясся. И поклялся страшными словами, что коллег своих, датчанина, мексиканца и сына ирландца и филиппинки, тоже убедит приехать. Ну, то есть все они, разумеется, были настоящими чистокровными американцами, но внутренний реалист требовал смотреть не по верхам, а глубже. Вокалист завершил реплику крайне эмоционально, заявив, что класть он хотел на всех диктаторов всего мира, и что он слишком стар, чтобы бояться чего бы то ни было. И, чуть сбавив обороты, уже вежливо, справился о том, с кем можно обсудить несущественные мелочи, вроде гонорара, страховок, проживания и прочего «ол зат шыт»(1).

Через некоторое время я поймал себя на мысли о том, что вся эта заваруха стала напоминать мне старый анекдот, про то, кому нужен зять президента США, если он глава швейцарского банка. Внутренние скептик и фаталист, кажется, прокляли меня и перестали со мной разговаривать, после того, как я пригласил на свадьбу одного канадского певца, тупо взяв его на «слабо́». К тому времени я уже чуть поднаторел в общении со звёздами мирового шоу-бизнеса, и голоса в трубке, слышанные мной ранее только из динамиков колонок и наушников уже почти не вгоняли меня в панический ступор, как в самом начале подготовки к этой, как начал говорить Головин, «адовой, мать её, свадебке». Разговор с канадцем запомнился.

— Здравствуйте, Майкл! Меня зовут Дмитрий, ваш контакт мне передал мистер Фостер. Он обещал предупредить Вас о моём звонке, — вежливо и культурно начал я. Хотя Тёма и говорил, что с моим именем только и звонить, что англичанам с американцами. В их понимании «Дмитри» — это же то же самое, что «блади рашен, гэнгста, коммьюнист энд олигак»(2).

— Привет, Дмитри! Рад слышать! Как Вы? — ну да, ну да, «чо, им всем интересно, как у меня дела?».

— Спасибо, Майкл, всё отлично, а как у вас? — но порядок быть должен, мы же «мать их джентльмены», как сказал Тёма. Он про мать вообще последние три-четыре недели очень часто вспоминал.

— Отлично тоже, спасибо! Не знаю, чем Вы взяли старика Дэвида, но он звонил дважды и требовал принять Ваше предложение, даже если мне придётся приплатить! — и захохотал, видимо, крайне довольный своей шуткой.

— И о какой сумме идёт речь? Сколько Вы готовы отдать, чтобы попасть в наше шоу? — скучным голосом уточнил я. Что ж, иногда нужно использовать и плохую репутацию земляков.

Смешливый канадец подавился следующей, видимо, заготовленной заранее, шуточкой.

— Шучу, Майкл, просто шучу. Вы — тот, кого я хотел бы услышать на свадьбе друзей, а Богам было угодно сделать так, чтобы я мог себе позволить это. — Давний, ещё в университете наработанный навык думать и строить фразы на английском вернулся после третьего, вроде бы, звонка, под удивлённым и недоверчивым взглядом Тёмы.