А дальше — всё, как в песне поётся: «конец простой: пришёл тягач, и там был трос, и там был врач»*. Только вместо тягача нас ждал вертолёт, стоявший на какой-то специальной сборной площадке — я и не знал, что такие бывают. Тёма рассказал, что при необходимости на болотах, суглинках и неустойчивых грунтах они очень выручают. Мы курили, сидя на краю этого рукотворного острова, развёрнутого буквально на берегу Горнего озера. Рядом медики обрабатывали руки Михаила Ивановича, хотя как по мне — последний штрих с медвежьей слюной им было не переплюнуть. Но раз уж по протоколу предусмотрен осмотр первого лица на предмет полученных травм — лезть без толку. Империя мощного старика работала как часы, что с ним, что без него, и во многом это было связано именно с неукоснительным исполнением правил. Что логично и резонно, конечно.

Нам, остальным, другие в это время мазали обмороженные лица и пальцы жирной вонючей дрянью. Тёме выдали какой-то ортез, чтобы закрепить колено — врач, обкалывая ногу, сказал, что, скорее всего, мениск порван. Неприятно очень, мягко говоря, но не смертельно. В контексте нашей лесной прогулки — совершенно точно. Четыре тела загрузили на борт первыми, положив ближе к кабине пилотов. Мы расселись по своим креслам после. Чёрный вертолёт донёс нас до аэродрома, кажется, быстрее, чем доставил сюда, к озеру — минут за десять. Хромая, шипя и охая, выгрузились и поковыляли к самолёту побольше, с разделённым кругом на фюзеляже, на котором прилетел откуда-то Второв. Кажется, это было две-три жизни назад. Сам мощный старик задержался в салоне вертолёта. Он клал ладонь на грудь каждого из четверых погибших и что-то говорил. Прощался и благодарил за службу, наверное. О том, почему троим повезло, а этим — нет, у меня не было ни единой мысли, кроме: «так Боги управили». И, кажется, я наконец-то начинал чувствовать места, куда нечаянным богачам не стоило совать любопытную серую морду.

Весь полёт до Херес-де-ла-Фронтера я проспал. Тёма растолкал меня, когда самолёт уже никуда не ехал, и смолкли моторы. Вчетвером мы спустились по трапу, пройдя мимо замершего экипажа во главе с командиром воздушного судна. На земле нас ждал привычный и почти родной Раулито, который при виде Михаила Ивановича вытянулся и сделал серьёзное лицо. Хотя Тёму, вышедшего первым, он встречал какой-то звонкой местной хохмой. Мы спустились и погрузились в космолёт, стоявший прямо возле трапа — видимо, у отдельных лиц не было необходимости бить ноги даже по «зелёным» дипломатическим коридорам. Мне же это было только на руку — я ноги сбил ещё на Новгородчине, и за время перелёта они меньше болеть не стали.

Мы выходили из машины возле кафе дона Сальваторе. На улице светило яркое солнце, и было предсказуемо тепло и хорошо. Открылся задний борт, и подиум со ступеньками выехал как раз в сторону океана, поэтому его мягкое дыхание ощутили ещё в салоне. После ледяного ада днём это было просто неописуемо приятно и замечательно, невероятно, у меня аж в глазах защипало. Я повернулся к веранде и увидел всех своих. На глазах жены были слёзы, а руки она держала прижатыми к груди. Точно так же стояли рядом Лена, Мила и Бадма. За перилами скрывалась баба Дага, но судя по тому, что можно было разглядеть между балясинами — в той же позе. Лорд смотрел на нас, разинув рот, будто забыв напрочь все манеры, привитые ему чопорными островитянами в альма-матер. Рядом с ним с такими же лицами стояли Ваня Второв и Антон. Они все явно волновались за нас. Я вспомнил про четыре чёрных мешка в салоне Ка-62, которые к тёплому морю не полетели. В глазах защипало ещё сильнее.

Раздался топоток маленьких ног, и с крыльца слетели два визжащих ураганчика — Аня и Маша. Мы с Михаилом Ивановичем поймали дочерей, я традиционно подкинул свою к заходящему солнцу, только медленно, невысоко и всего один раз, а он опустился на колени и целовал Марию Михайловну так, будто не виделись они несколько лет.

Отпустив дочь, он шагнул вперёд, глядя на замеревших на веранде наших.

— Спасибо вам, родные, — громко сказал он и поклонился. Мы с Головиными повторили движение синхронно, всей шеренгой.

У Нади с утра всё из рук валилось. Стоило мужу выйти за порог — со стола будто сама спрыгнула его любимая чашка. И раскололась не как обычные глиняные, на черепки, а разлетелась вдребезги, так, что пришлось подметать, а потом мыть пол и выкидывать тряпку. Ещё и палец порезала. Глубоко. Как раз возле обручального кольца.

Серёга проснулся от испуганного вскрика Милы. Влетев в ванную комнату, откуда донёсся звук, увидел её, застывшую напротив зеркала. Которое крест-накрест пересекали чёрные трещины.

— Оно само, Серёж. Просто взяло и лопнуло, — дрожащим голосом прошептала молодая Ворона.

А с первого этажа раздался голос старой:

— Дети!

Лорд с невестой слетели по лестнице, как никогда до этого. Но баба Дага просто сидела у открытого окна, будто глядя задумчиво в садик за ним.

— Пойдёмте к Волковым в гости. Надо там быть. Накапай мне капель, Мила — душа не на месте, — попросила она.

У Лены Второвой остановились дома все часы, даже электронные, и даже какие-то невероятно модные и дорогие, настольные, которые подарил мужу очень известный часовых дел мастер. Константин Юрьевич уверял, что его подарок вечный и скорее Земля остановится, чем встанут эти часы. Гении — вообще народ самонадеянный. Но когда из рук выскользнула и грянулась об пол, осыпав ноги осколками, рамка со свадебной фотографией, которую она часто держала, вспоминая тот счастливый день, стало ясно — быть беде. Лена крикнула детей и побежала к Наде. Они как-то удивительно быстро сдружились, несмотря на не очень большую разницу в возрасте и очень большую — в социальном статусе мужей.

Женщины сидели на тёплых ступенях крыльца. Лорд подпирал плечом лимонное дерево рядом, крутя в руках бесполезный телефон — ни мой, ни Тёмин номера не отвечали. Баба Дага вместе с прибежавшей следом Бадмой, на которой не было её привычного лица, да и вообще никакого не было, сидели в теньке. Дети растерянно замерли рядом. Никто не разговаривал, словно боясь нарушить неосторожным словом висевшую тревожно-зыбкую тишину.

Вдруг голос Старой Вороны резанул по ушам и заставил вздрогнуть каждого:

— Дети! Мила, Серёжа! Ко мне! Беда!

Последнее слово она договаривала уже почти в уши склонившихся над ней Ланевских.

— Мила, держи за руку меня, крепче держи! Смотри, как я учила. Ищи нити, хватай, не упусти! — голос прерывался и с каждым словом хрипел всё сильнее. Будто бабка готовилась вот-вот перейти на привычное родовое карканье.

— Волк, бери след, иди за ними, пока не ушли совсем!

— А я не умею, — растерялся было Лорд.

— Умеешь, просто не пробовал в этом теле никогда! — отрезала старуха. — Глаза закрой, носом води, дыши да чуй — чего там уметь⁈ И помни: когда Волк внутри тебя след возьмёт — не мешай! Твоя задача — к ним нас привести, сами мы не доберёмся. Далеко ушли мальчики, ай-яй-яй, да как же так, Дима, как же так?..

— Бабушка, да где же это они? — едва не плача простонала Мила.

— За Кромкой они. Позвал их кто-то оттуда, вот теперь и узнаем, к добру или к худу, — Дагмара тяжело дышала, сжимая одной рукой ладонь внучки, а другой — пальцы бледного Ланевского.

— Что это? — хрустальный колокольчик звякнул на такой высокой ноте, что стало ясно — обещанная беда нашлась.

— Кой чёрт вас понёс туда, дурни⁈ — бабку начало трясти, будто в ознобе, — ни одного живого Бога в мире не осталось, кто ж вас оттуда вытащит-то теперь?

— А кто это горит⁈ — вскрикнул Лорд, не открывая глаз.

— Надя, Лена, Бадма — сюда! Обнимите меня крепче! — прохрипела баба Дага, — так тогда попробуем. Вы глаза закрывайте и держите ниточки, что вам Мила даст. Крепко держите — на том конце жизнь мужа!