Черный вертолёт завис над полем, как привязанный, едва не касаясь колёсами травы. Выпрыгнули сперва семеро «тяжелых», в штурмовых комплектах, разбежавшись во все стороны и замерев на одном колене. Следом шагнул эрудит и умница в обычном чёрном камуфляже, протянув руку Второву. Михаил Иванович из люка выскочил с грацией и энергией, ничего общего не имеющими с его возрастом — со спины я б ему и сорока́ не дал бы. После него, по однозначному жесту Тёмы, спрыгнул я, едва не подвернув ногу на какой-то не то кочке, не то кротовой куче. Последним машину покинул младший Головин, хлопнув по борту в момент отрыва от него. Громадина вертолёта в тот же миг взмыла вверх. Смотрелось это очень эффектно, как в кино. Только в кино снег и прелая трава в лицо не летели, и уши не ломило от гула лопастей.

До берега шли цепочкой, практически гуськом, только четверо из первой «семёрки» попарно вырвались вперед и оттянулись назад, встав в вершинах прямоугольника, внутри которого шагал наш караван. На озере лежал лёд, но даже на первый взгляд было видно, что ещё тонкий, непрочный. Ветер гонял по тёмному зеркалу позёмку, выкладывая, сметая и рисуя заново странные узоры, будто на заиндевелом стекле, только размерами значительно больше. Листьев на деревьях и кустах почти не осталось, ёлки и сосны на противоположном берегу темнели совсем по-зимнему, а трава и рогоз с нашей стороны были серо-жёлтыми. В остальном всё выглядело совершенно так же, как во сне. Дойдя до точки, где я тогда сидел спиной к лесу, махнул Тёме. Тот буркнул что-то себе за воротник — и все встали, как вкопанные. Я прошёл пару шагов от озера, повернулся к нему лицом и замер. Было ощущение, что чего-то из сна всё-таки не хватало.

Вдруг вокруг защёлкали затворы или предохранители, а я резко вспомнил, о чём забыл рассказать Головину. Они с братом плавно перетекли с разных сторон из-за спины Второва, оказавшись перед ним, причём я опять не смог заметить, как это произошло. Два одинаково равнодушных зрачка двух одинаковых Стечкиных смотрели куда-то за меня, причём линии огня, кажется, были опасно близко. И, судя по лицам их владельцев, случись необходимость — они и сквозь меня пальнули бы без проблем.

— Не стрелять! — крикнул я, разводя руки и выставляя их вперёд, словно планировал как фокусник остановить или поймать девятимиллиметровые подарки, что вот-вот должны были отправиться в путь со скоростью за триста метров в секунду.

— В сторону! — братья рявкнули хором, и, клянусь, ещё месяц-другой назад я рванул бы выполнять команду так, будто шёл на рекорд. Нет, не шёл даже — бежал, отрываясь от земли.

— Не стрелять! — повторил я, с удивлением услышав в своём голосе незнакомые ноты. Это был даже не реалист, что уже проявлялся до этого в критических ситуациях. Тут было что-то помощнее, чем Фауст Гёте. Тон был гораздо ниже привычного, и, казалось, давил на уши даже мне.

— Объясни! — раздался из-за спин Головиных точно такой же голос Второва. Сами братья переводили глаза то на меня, то за меня, но стволов от цели не отводили.

— Это комитет по встрече. Нельзя его убивать! — уже спокойно выговорил я, опуская руки.

— Ты знаешь, что у тебя за спиной? — тоже уже без нажима, но будто бы с интересом спросил мощный старик.

— Конечно, знаю. Медведь там стоит. Бурый. Молодой. Морда хитрая, как у Головина младшего, только сейчас, видимо, ещё и растерялся чуть-чуть. Он такой большой делегации не ожидал и не видел столько народу никогда, наверное, — ответил я.

— Дима-а-а, — угрожающе начал было Артём, но я вытянул руки ладонями в его сторону и прервал:

— Да, знаю, каюсь, виноват. Забыл я про него. Он тоже был во сне. Как раз к дубу меня и проводил.

— Опустить оружие, — звякнул сталью в голосе Фёдор, и сам подал пример. Я не слышал, чтобы предохранители вставали в исходное положение. А вскинуть стволы обратно эти деятели могли явно быстрее, чем за секунду. Но уже хоть что-то. Я медленно опустил руки и повернулся к лесу передом.

Медведь смотрел на меня из тех же самых кустов, и на морде его было всё сразу: и интерес к такой большой компании и новым запахам, и опаска по отношению к ним же, и некоторая обида на меня — в прошлый раз нормально же общались, чего это тут чуть не началось?

— Прости, земляк, совсем из головы вылетело! — повинился я перед зверем. — Веди давай, мы догоним!

Тот негромко рыкнул в ответ что-то ругательное, словно из лексикона министра иностранных дел. По-крайней мере, скептик и фаталист с медведем согласились, буркнув хором: «ещё какие!».

Мишка повернулся так же неуклюже, как и в прошлый раз, обернулся, посмотрев с укоризной, прорычал что-то типа: «ну валяйте, раз пришли», и отправился в лес, задевая ветви кустов. Я пошёл следом за ним, махнув рукой, мол, не отставайте. Подходя к следам на кромке леса, нечаянно сравнил размеры. Ширина лапы была вполовину больше моего американо-еврейского скорохода. Слабопредсказуемая память гуманитария извлекла откуда-то сведения о том, что при таких размерах следа зверь может весить больше двухсот кило. Я вздохнул, глубоко и прерывисто.

— Тоже развесовку прикинул? — хмуро спросил Тёма, неслышно появившийся прямо за спиной.

— Ага, — грустно кивнул я.

— А командовал ты им — любо-дорого смотреть, дедушка дурень. Кто там следующий у тебя в списке? Слоны? Динозавры?

Я лишь снова повторил глубокий вздох искренне раскаивающегося человека, обреченного на общение с людьми, отягощенными суровым военным прошлым и чувством юмора не особо легче.

На краю памятной поляны, откуда во всей красе был виден громадный исполин Дуб, я остановился. Справа от меня поднял наверх левую руку, сжатую в кулак, Артём.

— Чего замер-то? — в правой у него находился так никуда и не девавшийся пистолет, глядя дулом в землю.

— Сейчас мишка вон под тот куст завалится. Выстави своих по периметру, чтоб не подошёл никто, — проговорил я, глядя на медведя, докосолапившего до дерева и замершего, будто прислушиваясь, задрав морду к ветвям. — На поляну пойдём только мы с Михаилом Ивановичем. Про большую обзорную экскурсию уговора не было.

Головин привычно прищурился и забормотал что-то снова в воротник, дублируя какие-то команды, наверное, левой рукой. «Тяжёлые» рассредоточились вокруг почти без звука, стоило только зверю устроиться под кустом. Он водил большой башкой из стороны в сторону, морща нос — видимо, кто-то встал с наветренной стороны.

— Готов, Дима? — спросил кардинал, оказавшись рядом. Братья стояли за его спиной, сканируя пустую поляну с откровенно недовольным видом. Я на их месте тоже довольным не выглядел бы — а ну как этот нечаянный ещё чего-нибудь из сна забыл?

— Да. Пойдём, — я повернулся лицом к Дубу и поклонился, коснувшись земли рукой. Второв повторил движение на четверть секунды позже. Чтоб я так смог в его годы. И чтоб они для меня настали.

Мы прошли по поляне, хрустя подмерзшими листьями. Медведь будто замер. Остановившись в двух шагах от дерева, не доходя до корня-кресла, вздымавшегося над землёй, я сказал:

— Нужно подойти и прижать к стволу ладони и лоб. У меня так сработало. С востока, вот отсюда, — и указал рукой. Мне показалось, что под толщей коры я различаю тонкие линии веточек плетёного щита-корзиня, закрывшего когда-то дупло-саркофаг. И только сейчас задумался над тем, что это слово обозначало «поедающий плоть».

Второв кивнул, показывая, что всё понял. Потёр ладони, будто старый, добрый и мудрый доктор-педиатр, который знал, что больному ребёнку неприятно касание чужих холодных рук, подул в них, согревая, и шагнул к дубу.

Я ждал чего угодно. Скептик мне все уши прожужжал о том, что дед до крайности подозрительный. И что он затянет сейчас что-то на персидском. Или на иврите, мало ли. И что его бойцы натащат хвороста и спалят дуб к чертям вместе с нечаянными проводниками в мир древних мифов и тайн. Под конец, кажется, даже реалист устал слушать всё усугублявшийся бред, и отвесил параноику леща сродни тем, какими учил младшего брата умница и эрудит. А мощный старик всё стоял без движения, касаясь тремя точками бугристой коры. Левая рука его попала будто в какую-то щель между её наплывами, и пальцы словно терялись в складке. Я попытался разглядеть облачка пара, которые должны были по идее показать, что наше приключение продолжает пока идти именно по нашему плану, но не смог. Правда, и ветерок начал подниматься. Да крепко так, сразу со всех сторон. Так не бывает посреди глухого леса.