— У нас есть целый день, чтобы провести его снова вместе.

Изабелла.

Настало время правды.

Мы едем молча. В машине, затянутой туманом вечернего холода, не слышно ни единого звука, кроме низкого гула мотора и легкого шелеста колес по асфальту.

Я не смотрю на Влада — не могу.

Если хотя бы на мгновение взгляну на его лицо, я не смогу удержаться, и эта молчаливая, бесконечная тишина рухнет в грохот.

Злость, такая непередаваемая, такая густая и жгучая, наполняет все мое тело, разъедает изнутри.

Эта злость — моя последняя защита, она сильнее слез, она горькая и острая, как кинжал.

Слезы уже высохли, они давно ушли, а вот злобное недоумение и чувство предательства остаются.

Оставались.

Ведь я все еще не могу поверить, что всё это правда.

Мы были счастливы… или я просто так хочу думать?

Эти два месяца с Владом были для меня как сказка — яркая, полная обещаний и надежд, словно мы были обречены на любовь, на то, чтобы быть вместе. Но теперь, когда всё закончилось, эта сказка превращается в кошмар, а я хочу стереть его из памяти, вычеркнуть все эти мгновения, когда мы смеялись, держались за руки, были неразлучны.

Я смотрю в окно.

Деревья, быстро сменяющие друг друга, как кадры старого фильма. В них нет ни чувства, ни надежды — только пустота и холод.

В голове мелькает тот момент, когда мы прилетели домой, в Москву, на этот холодный, прощальный месяц. Всё казалось таким простым и естественным, мы были такими близкими, но в какой-то момент всё разрушилось.

Стоило нам приземлиться в Москву, как я ощутила, как всё внутри меня резко меняется.

Казалось, что в тот момент, когда колеса самолета коснулись земли, всё волшебство Италии — то тепло, те незабвенные дни, когда мы были вдвоем, забыв о времени и мире — исчезло, как дым.

Вместо уютного итальянского солнца, которое согревало нашу кожу, нас встретила холодная, неумолимая московская зима. Словно реальность ударила меня по лицу, растерзав все те мгновения, которые казались настолько реальными и живыми, что я боялась их потерять.

Влад заметил перемену в моем настроении, когда мы вышли из самолета. Он был рядом, всегда рядом, и его внимание, его заботливый взгляд не ускользнули от меня.

— С тобой всё в порядке? — спросил он, его голос был полон беспокойства.

Владислав аккуратно помог мне сесть в машину, мягко закрыл дверь, словно боясь, что я могу разбиться от малейшего удара.

Он снова был тем Владом, что всегда стремился узнать меня, чтобы в итоге влюбиться в меня. Но не было уже того трепета, что я испытывала в Италии, и это причиняло мне боль.

Когда дверь машины закрылась, монстр направился к мужчине, стоявшему в ожидании рядом. Тот что-то сказал, а Влад коротко кивнул.

Я же сидела, стараясь расслабиться, но все, что я могла делать, это избегать мыслей о том, что мне пришлось пережить перед похищением. Эти воспоминания были как острые, ледяные шипы, которые вонзались в меня с каждым новым взглядом.

Но самое главное, что меня тревожило, что сжимало грудь в ледяную хватку, — это вопрос, который не покидал меня: зачем мы вернулись домой?

Неужели всё действительно заканчивается?

Неужели мы скоро разойдемся, как два чужих человека, и наша сказка завершится?

И эта мысль больше пугала меня.

Что больше я не буду нужна Владу Кадогану.

— Принцесса-ведьма, ты как? — его голос вернул меня в реальность. Влад сидел рядом, его большие пальцы нежно проводили по тыльной стороне моей ладони, как бы успокаивая меня, пытаясь вырвать меня из мрачных мыслей.

Я поворачиваю голову и пытаюсь улыбнуться, хотя это получается с трудом. Взгляд его черных глаз всё так же проницателен, он видит меня насквозь, и я не могу скрыть ни своей тревоги, ни своих страхов.

— Всё хорошо, — говорю я, хотя сама не верю в свои слова. — Волнуюсь, что снова не понравлюсь твоей семье.

Моя улыбка становится чуть шире, но она не достигает глаз. Я хочу, чтобы он поверил, что я не переживаю, что я справлюсь, что всё будет как раньше, но внутри меня зреет огромное сомнение.

Влад внимательно изучает меня, его взгляд становится чуть глубже, как будто он пытается понять, говорю ли я правду или нет. Он всегда был таким — он видел то, что скрывалось за моими словами, за мимикой, за моей маской спокойствия.

После чего его лицо расплывается в улыбке, но она полна нежности, и, может быть, даже чуть-чуть любви.

На ту часть любви, на которую Влад способен.

Он одобрительно кивает, как бы утверждая, что он верит мне. И это удивительное ощущение — когда Влда делает что-то маленькое, что заставляет меня чувствовать, что всё будет в порядке.

Всё будет хорошо.

— Ты нравишься мне. Остальное не важно, — его слова не просто успокаивают, они вбирают в себя нечто большее — признание, которое звучит как обещание. Влад Кадоган верит в нас, верит в меня, и я ловлю это чувство.

Оно даёт мне силы.

Или все это притворство?

Я киваю ему в ответ, не в силах выдавить из себя больше, чем это простое движение. Мы сидим рядом, почти в тишине, только наши руки, переплетённые вместе, всё ещё напоминают о том, что между нами есть связь.

Связь, которая, возможно, сможет пережить всё.

Несмотря на все.

Влад наклоняется ко мне, и его губы касаются моих в коротком поцелуе, как бы подчеркивая, что это всё не просто слова, а обещание, которое он сдержит.

— Всё будет хорошо, — шепчет он, и его голос, несмотря на всю внешнюю уверенность, всё равно звучит мягко, почти как утешение.

После чего он откидывается на спинку сиденья, расслабляется, и я кладу голову на его плечо. Мои пальцы все ещё заплетены с его. Это была единственная реальность, которую я могла принять — его присутствие.

Тихо и спокойно.

Мы молчим, но данное молчание это не пустое, оно наполняется чем-то важным. С каждым дыханием, с каждым мгновением, мы ощущаем, что всё действительно будет хорошо. Не важно, что нас ждёт впереди. Важно, что сейчас мы вместе.

Спустя некоторое время мы оказались перед огромной кованой дверью, украшенной изысканными узорами, с лёгким налётом вековой пыли. Дворецкий, стоявший рядом, с уважением открыл её, и мы шагнули внутрь. Сцена, развернувшаяся перед нами, была неожиданной и немного необычной.

Лина, в широких брюках и жилетке в тон, как всегда уверенная в себе, командовала двумя братьями, стоящими на стремянках. Один из них, Тимофей, держал в руках часть букв, а другой, Матвей, — концовку длинной фразы.

Марк, стоящий в деловом костюме в том же цвете, что и одежда Лины, с выражением строгого наблюдателя наблюдал за процессом, периодически кидая взгляды на свою жену и младших братьев, словно пытаясь прочитать их мысли, как обычно это делает Влад.

У меня даже мелькнула мысль: неужели Марк и Лина в парном образе? Это выглядело как нечто большее, чем просто семейная сплоченность — они снова вместе?

В руках второго брата семейства виднеется огромный букет моих любимых шикарных роз. Малышка Лили улыбается, видя нас, и тут я замечаю, что у нее огромный торт с живыми цветами.

— Ли, мы уже в пятый раз перевешиваем эту надпись! — ворчит Тим, поднимая буквы и стараясь найти им идеальное место. Его недовольство было почти детским, словно он был на грани того, чтобы сломать их и забыть про всё.

Я подношу к губам указательный палец, показав жест, который обозначал, что мы должны быть тихими. Влад, как всегда, понял без слов. Он обнял меня за плечо и кивнул Лили, поддерживая меня, чтобы девочка молчала.

— Да, Ли, я не думаю, что Владу очень важно, как висят эти чертовы буквы, — сказал самый младший брат из семейства с лёгким юмором в голосе, всё так же не пытаясь скрыть усмешку.

Марк, услышав это, мгновенно повёл взглядом по комнате, и его лицо стало чуть более строгим, когда он обратился к подростку:

— Не груби моей жене, Матвей, — голос Марка был резким, но под ним скрывалась забота, как всегда, когда дело касалось Лины.