На следующий наш общий день я рассказал ей все, вернее все, что посчитал важным, нужным и «легким» в психоэмоциональном плане для уверенно беременной женщины. Например, слил, не задумываясь, ложно осторожную информацию о том, как с понтом познакомился с Антоном; продолжил сообщением о том, как вполне себе закономерное «знакомство» переросло в мальчишескую, затем мужскую дружбу; потом, естественно, поведал ей про наши тайны, гульки-встречи, чуть-чуть про первые сигареты и вскользь про «небольшие» бокалы пива, пока отец не видел; про девочек разляпал как бы между прочим, про дискотеки мне, как оказалось, нечего чикуите рассказать — я не танцор, немного про спортивные секции поговорил, и легким мимоходом упомянул про наш совместный отдых… Вроде все! Ах да, еще, конечно, про злосчастную встречу на троих на скотской крыше той высотки и про трагический финал Антохи. Забыл только упомянуть о том, что он нам как бы родственник и что его непреднамеренно намеренный уход вызвал охренительный разлад в моей семье и стойкую человеческую неприязнь закадычных друзей старшего поколения Смирновых. А окончательный склероз меня настиг, когда пытались как-то всплыть интимные подробности с Катей и стабильная финансовая помощь «не пойми чьего отца» девятилетнему ребенку. Тут я проглотил язык, слегка надкусив и немного прожевав. Да, как обычно, струсил, если честно. Не смог! И потом, она и без того прекрасно осведомлена о том, что у меня проблемы с расстегнутой ширинкой и женской контрацепцией. Как оказалось! Тихо-тихо! Надеюсь, что в ближайшем будущем нам с чикой не подбросят под дверь еще парочку сопливых малышей с отсутствующей биркой на пухлой ножке:

«В графе отец у соплячка жирный прочерк, так стань ему родителем, Сергей!».

О! Твою мать! Надо что-то с этим делать… Рассказать все, как есть и навсегда заглохнуть.

— Серж, очнись и выдай свое заинтересованное финальное слово.

Лешка, прислонившись к стеклянной витрине, внимательно разглядывает ювелирный стенд.

— Я ничего в этом не соображаю, — перевожу взгляд на выставку колец, ровно выстроенных на красной велюровой подушке. — Хотел ее с собой взять, но…

— Против? Упирается?

— Молчит, зараза, — хмыкаю и дергаю плечами. — Непонятно, если честно.

— Погоди-погоди. Это же девчонки. У них всегда так. Не делаем им предложение — «не любим, изверги, твари, мерзкие, противные сволочуги». А сделали — «теперь хочу подумать, вдруг не тот герой, вернее, не моего романа и, как обычно, набивший оскомину вопрос — а будет ли он искренне любить мою маму».

— Ты на этом собаку, что ли, съел, Смирняга? — вытаскиваю маленькое тоненькое золотое колечко без навешанных прикрас, безвкусных излишеств и дебильной мишуры, всего лишь с тонким рядом мелких прозрачных камешков по идеально гладкому ободку. — Как тебе?

Брат непонимающе дергает плечами и кривит губы.

— Мило. Просто и со вкусом.

— По-моему, очень нежное. У Жени хрупкие тоненькие пальчики, когда сжимаю ее руку, — непроизвольно улыбаюсь, — боюсь сломать и раскрошить, не дай бог, ее слабенькие хрящи. Она смешно попискивает и морщит носик. Понимаешь?

К чему я это все сказал? Не пойму. Пора завязывать с «ванильной лужицей». Старший положительно кивает, лыбится, как идиот, и, не моргая, предлагает:

— Желаешь, чтобы я кольцо примерил? — протягивает свой сосисочный мизинец к круглому отверстию.

Я тут же убираю руку:

— Ты обалдел, что ли? У меня есть ее размер, к этому походу я основательно экипировался.

— Интернет, что ли прошерстил? Экзамен на колечко заготовил? Серега-Серега, просто зашибись!

Что есть, то есть! Пока моя Женька спала, я аккуратно обмотал ее пальчик петлей-ниткой, затянул, зафиксировал, затем филигранно вытащил и все четенько измерил.

— Не веришь?

— Как раз наоборот, любезный. Не сомневаюсь, Серый, совсем не сомневаюсь, — Леха громко выдыхает и оглядывается по сторонам, словно приготовившийся к побегу злоумышленник.

Думаю, что это оно! Оно такое же изящное, как моя Евгения. Поднимаю руку и направляю кольцо на свет. Солнце захватывает обод в свой плен и играет лучами по граням мелких драгоценных элегантно ограненных зернышек.

— Великолепно. Пожалуй…

— А если о насущном и наболевшем? Как ее здоровье, Серж? Как там мой малюсенький племяш?

— Ты ставишь на мальчишку?

— Нет-нет, никаких пари. Это такое неблагодарное занятие и потом, ты ведь сам все прекрасно понимаешь. Отец не выдержит, чисто эмоционально, еще одну юную Смирнову. Он посчитает, что мы с тобой, любезный, сговорились и плодим только женский слабый пол — плохо, неприцельно стреляем. Батя чересчур измучен Дашкой, ну а Ксюшка к отцу пока только присматривается, ищет свой индивидуальный подход. И поверь, Серый, моя крошка его отыщет и нагнет батю своей сладкой ножкой.

— Не сомневаешься? В девчонке на сто пудов уверен?

— Абсолютно. Это всего лишь вопрос недолгого времени. Дочь нанесет свой смертельный удар, и дед будет однозначно повержен.

— Ага-ага. Так и что теперь мне прикажешь делать, если там девчушка?

— Старайся, Серый, лучше.

Застываю, глядя на Смирнягу, с открытым от охренительного изумления ртом.

— Надеюсь, это сатирическая шутка, Леша? Сейчас на пол ребенка я не смогу влиять. Поздно. Увы. Все состоялось.

— Я про следующего.

Охренеть! Иди ты! Нам бы с одним, нет, с двумя — себя предусмотрительно забыл, не посчитал, разобраться и… Пожениться! Садистка-чика не торопится с ответом.

— Так, как она себя чувствует? И когда вы думаете выйти из сумрака и объявить о том, что намерены произвести на свет еще одного Смирнова.

— Женя сегодня у врача, — вскидываю руку и посматриваю на время. — Мы договорились встретиться возле клиники, к которой она прикреплена, а там посмотрим.

— Туда тебе тоже проход закрыт, как я понимаю, мой мальчик?

— Не могу приказывать, Леха. Не могу. У нее свобода, а у меня полноценные права отца. До поры до времени, конечно.

И это истинная правда!

— Ага-ага.

Я подзываю консультанта и прошу оформить маленькое колечко для моей Эухении. Она так забавно злится, когда я вспоминаю испанский вариант ее прекрасного имени. Женька со свистом раздувает щеки, выставляет вперед ручонки и демонстрирует мне жалкое подобие женского холодного оружия — маленькие ноготки, стремящиеся проткнуть мои «бесстыжие глаза». А мне нравится этот чудаковатый вариант, я действительно кайфую — и да, я однозначно гад, готовый сто тысяч раз монотонно повторять:

«Эухения, Эухения, Эухения, Эухения…»,

пока, конечно, женская затрещина мне по затылку случайно не влетит, чему я, кстати, тоже буду безмерно рад. Она такая… Господи! К чему я? И что со мной опять?

— Сейчас куда? — брат громко вырывает мое сознание из сладостного заточения.

Неспешно выползаем с Лехой из ювелирного салона и собираемся разойтись по своим личным сторонам.

— У меня еще есть пару часиков в запасе. Покатаюсь, наверное, потом могу заехать…

— К Зверю, например? — заканчивает за меня.

Вообще-то не планировал, но как вариант!

— Не откажусь, если Макс сытно накормит.

— Там еще и поговорить перепадет. Давай-давай.

Усаживаемся по железным коням, синхронно отъезжаем и направляемся в Морозовский французский ресторан.

«Сереженька, я тут еще немного задержусь. Не сердись, пожалуйста, и не обижайся. Ты как?» — Женька пишет в нашем личном чате.

Ну как можно обижаться и губы дуть на беременную девочку? Но я не люблю мусолить пальчик, поэтому быстрым набором вызываю один-единственный забитый в такой позиции номер.

— Привет-привет, — Женя шепчет в трубку.

— Что случилось? — сразу сосредоточиваюсь на ее словах.

— Я тут под кабинетом, поэтому не могу громко говорить. Еще на часик, видимо, задержусь.

— У тебя там все нормально? — по-моему, я уже, как истинный отец, волнуюсь.

— Да-да. Тут просто…

— Ты хорошо себя чувствуешь? — перебиваю и недослушиваю ее слова.