— Что? — спрашиваю. — Что не так? Тебе смешно? Ты обозреваешь жалкую картину? Что? Максим?

— Не хочешь, чтобы я уходил, Найденыш?

— Не хочу и абсолютно не скрываю этого. И потом, — скрещиваю руки на груди, — не вижу в этом никакого здравого смысла. Допустим, ты ушел, и что…

— Мы оба успокоимся, приведем себя в порядок, умиротворим чувства.

— Я и так умиротворена. Ты на свободе — это самое главное, а на остальное мне плевать.

— Там колоссальный штраф, Надежда. И я должен извиниться…

— У меня есть деньги, Максим, и я извинюсь за тебя, за вас. Мне не трудно.

— Ну, сука! — он опять бьет руками по рулю, машина робко сигнализирует о причиненной боли вытьем клаксона. — Ты издеваешься? Опять? Что, правда, ни хрена не догоняешь? Надя? Мы ведь только полчаса назад, казалось бы, этот момент обговорили и на тебе, «Зверек», женщина пойдет поклоны бить и мусорить баблом.

— Что? — осторожно и негромко уточняю.

— Заплатишь? Извинишься? Что дальше? Может ляжешь с ним в кровать? Последнее — в виде бонуса или долбаный задел на будущее, потому как я не остановлюсь с мордобоем этой твари, если он появится у нас или где-то рядом, в своем ближайшем окружении, я вдруг вдали замечу эту скотскую рожу, то сразу говорю, что за последствия не отвечаю…

Морозов резко затыкается и по выражению моего лица читает вызванный им, наверное, по неосторожности, откровенный шок.

— Надь?

— Ты сказал сейчас, что я решаю все проблемы через постель… М-м-м… — мычу и остро реагирую именно на это предположение, на все остальное мне начхать.

Он тоже понял, что слегка погорячился, но всем известная народная мудрость гласит: «Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь». Поздно откатывать назад и о чем-то теперь здраво рассуждать.

— Ты сказал, что я могу лечь с ним в кровать? — не глядя дергаю ручку, открываю дверь и практически вываливаюсь задом на асфальт. — Ай!

Шлепок! Удар! По-моему, я даже слышу громкий хруст! О, Господи, как больно! Ударилась, убилась, растянулась перед ним на слегка подмерзшую землю у ворот своего собственного дома. Всхлипываю и пытаюсь встать на ноги, но странная слабость не дает мне сделать ни одного шага — растекаюсь, морщусь, корчусь, сжиживаюсь и на спину ложусь, прикладываясь затылком об оледеневший асфальт. Господи! Только не перед ним. Не замечаю больше Зверя на водительском сидении, зато всем телом ощущаю его присутствие рядом со мной. Приподнимает и сразу же пытается удобнее перехватить, чтобы в руки взять.

— Пусти меня, — выкручиваюсь и размахиваю верхними конечностями. — Не трогай! Не запачкайся об меня. Приклеится репутация — вовек от грязи не отмоешься. Потом, правда, привыкнешь, наконец смиришься и перестанешь глаза перед людьми опускать. Послушай умудренную таким опытом падшую женщину. Пусти, сказала!

— Надь… Я не то хотел сказать, абсолютно не об этом, — он настаивает на своей помощи и пытается меня поймать. — Перестань! Не надо!

— Тебе пора! А то таким, как ты, порядочным мальчикам будет слишком поздно возвращаться домой, в теплую кроватку, а вот мы, ночные бабочки, как раз выходим на промысел — не страшно, сейчас перед праздниками как раз тариф поднимут, вот тогда мы, жрицы любви, и заживем. Сейчас вот только, — еще раз пытаюсь выровнять свои нижние неустойчивые конечности, — поднимусь и зайду в дом, а там закину в сумку упаковку презервативов и пойду отмазывать вас с Лёшиком перед всей столицей. Сейчас-сейчас, — отбрасываю его руки. — Прочь! Не тронь! Замажешься — будет маленькому мальчику противно. Он ведь не проявил должное джентльменство и не предложил своей руки. А почему?

— Успокойся! Хватит! Я тебя услышал! — шипит в затылок. — Замолчи! Кому сказал!

— А почему? А почему? — выкрикиваю громче. — Все просто, ведь в ту минуту он тупо грыз себя!

— Надежда! — Максим все-таки вздергивает меня, подхватив под мышками, аккуратно ставит на ноги и прижимает спиной к себе. — Прости меня, кукленок, — шепчет в ухо. — У тебя шапочка немного съехала, набекрень теперь. Можно поправить, кукленок?

— Попробуй только! Что за прозвища? Еще раз так назовешь, я тебе пальцы выкручу! Грабли свои убрал! Сейчас позвоню своему сутенеру, он вмиг тебя отделает — на своих отсвечивающих нарах будешь гнить с разбитым рылом, Зверь, — рычу в ответ. — Отпусти, Морозов!

Он подхватывает меня под коленками и устраивает с комфортом на себе — домой поеду на руках. Забавно! Только ведь отчаливать хотел, а сейчас что изменилось? На руках таскать будет, ухаживать, сопли и зад мне подтирать? Жалко маленького ребенка стало?

— Этого добивалась? — теперь сально ухмыляется иуда. — А? Что притихла? Отвечай!

— Сейчас хочу, чтобы ты ушел.

— Уйду, не переживай. Сегодня не останусь. Я на таком взводе, что разнесу тут все к чертям. И тем более у тебя ночной «промысел» намечается. Не забывайте только детки предохраняться. От нежелательной беременности или от ЗППП, или от гнева будущего официального мужа. От последнего — вдвойне!

Подкалывает? Язвит? Цинизм, сарказм и дебилизм свой демонстрирует. Старается поразить?

— Так ты еще и неуравновешенный, и драчливый, и грубый…

На все мои эпитеты в перечислении Максим утвердительно кивает головой.

— … а на финал, ты — откровенный хам, и оригинальная сволочь…

— Оригинальная сволочь? Это как?

— Зэк поганый! Хулиган! Поджигатель! Уголовник! Я все отцу скажу! Пусти меня, — я завелась и окончательно потеряла нить здравых рассуждений, обзываю и пугаю мужика в два раза выше и мощнее маленькой, по сравнению с ним, меня.

— Чего ты завелась? Где ключ? — стоим теперь у калитки и чего-то ждем. — Надя? Я спрашиваю…

— Поставил и пошел отсюда на все четыре стороны, козел! — сдираю с пальца «знак любви и верности», через его плечо закидываю растерзанную бумажку за спину, и мельком замечаю зарождающийся шторм в родных глазах. — Все! Развод! Девичья фамилия! Раздел имущества! Пошел вон! Вылетел стрелой из моего дома!

— Заткнулась и достала ключ, коза.

— Сейчас! Ха-ха-ха! Разбежалась! Отпусти! Поставь!

Он прислоняет нас к забору, придавливает телом, тем самым держит меня на весу, и нагло перебирает пальцами в карманах моей куртки.

— Охренел? — хлопаю по его рукам. — А ну-ка, прекрати! Руки от меня убрал!

— Ключ, я сказал! — рычит и не прекращает лапающие поиски. — По-хорошему пока прошу! Ключ, Надежда!

— Обойдешься! Ты ж у нас тюрьму прошел, значит, открыть терем сможешь и без официальной отмычки. Шуруй сильнее, ловкач.

Максим замечает ремешок моей сумки и тут же запускает внутрь дамского аксессуара нос и руку.

— Карманник! Пироман! И неудачник! И надо же — все в одном флаконе! Похоже, кто-то выиграет джекпот. Повезет же какой-то дуре.

— Что?

— Не запомнил? С памятью проблемы или пробелы в образовании? Какое слово разъяснить, Максим?

Он отпускает меня, но не выпускает, а раскладывает моей спиной по всей дверной плоскости, тут же выдирает сумку и вытряхивает все содержимое на землю.

— Ты обалдел? Перестань!

Он присаживается и сразу же подбирает нужный ему предмет — маленькую кожаную ключницу.

— Собирай, — приказывает мне, а сам вставляет ключ в скважину и отпирает калитку. — Что застыла? Собирай свой драгоценный скарб. У меня спина болит. Тебя таскать, потом бороться, а на финал еще выслушивать истеричный бред «женщины с низкой социальной ответственностью». Последнее, блядь, как оказалось внезапным откровением! Вот это новость!

— Я ослышалась? Ты меня назвал… Шлюхой? — наверное, сейчас я выпучиваю глаза.

— Могу повторить неоднократно. Собирай и заходи домой. Я загоню машину и…

— Нет, дорогой, — хромаю во двор. — Сегодня, именно сегодня, я хочу побыть одна. Ты мне тут вообще не нужен. Так что, нет!

— Да, любимая. В таком неуравновешенном состоянии я тебя точно не оставлю, — он, видимо, замечает мое шаткое в прямом смысле положение. — Кстати, как твой зад? Работать сможешь? Все-таки подмахивать — это не на диване бревном лежать…