— На-а-а-дь! Узнаю любимого ворчуна Андрея. Перестань! Чего заводишься и атмосферу накаляешь?

Я резко отхожу от мамы, отворачиваюсь и направляюсь к врачебным и процедурным кабинетам.

— Ты куда? Надя, я прошу остановись. Ты в положении, по всей видимости… Нервная и депрессивная какая-то! Шалят гормоны, малыш?

— Кто тебе такое сказал? — останавливаюсь и ловлю спиной резко затормозившую родную женскую фигуру. — Кто? Я что, разве это в трубку произнесла, сообщила по секрету, или как вообще понять твои предположения? Мам…

— Просто, обычно женщины сюда приходят на плановый осмотр или по причине…

— Возможно, женского нездоровья, мама. А не только по беременности и предстоящим родам. Ты забылась от счастья, что скоро станешь бабкой? Так я еще не сказала заветное слово «да», хотя все так настойчивы.

Надеюсь, Господи, что пока! Скажу, скажу… Ведь обещала!

Настойчивость Максима — напускная, как говорят, до поры до времени — рано или поздно, при положительном решении этих доблестных врачей, Морозов запросто перестанет ждать и не простит меня, а семь дней назад сказал, что и «пощады никогда не будет».

— С чего ты взяла? Надь! Ей-богу, что с тобой? Какое еще нездоровье? Что за чушь ты тут несешь? Выйди, пожалуйста, из режима «Андрей Прохоров» и приди, наконец, в себя. Да, я посчитала, что дочь пригласила меня на первую видео- и звукотрансляцию маленького бармалейчика, которого ты под сердцем прячешь. Извини пустоголовую мать, если была неправа и как-то невзначай обидела тебя. Хотя, если честно, я ничего не понимаю. Ты считаешь, что больна? Что за причина, повод, подозрения?

— Мы живем, — понижаю звук до слухового минимума и смягчаю тон нашего с ней разговора практически до сахарного сиропа, — с Максом половой жизнью. Активно, регулярно. Постоянно. Мы… Ты понимаешь…

— Это твоя жизнь! И со мной об этом разговор не стоит даже начинать. Решают двое — ты и Макс. Вы — пара, у вас, по первому сложившемуся впечатлению, уверенные отношения, и вы — не дети, оба — взрослые и совершеннолетние, а я, как, впрочем, и твой отец, прекрасно отдаю себе отчет в том, что между вами происходит. Не надо посвящать меня, нас с папой, в свою личную жизнь, малыш. Этого от тебя никто никогда не требовал и требовать в дальнейшем не будет, не собирается. За это можешь не волноваться и не переживать. Я тут зачем, Надежда? Не пойму. И потом, — мама берет меня под локоть и отводит в сторону, быстро убирает с полосы движения, — все, что касается личного, решают ЛИЧНО, в твоем случае — С НИМ! Итак, я тут зачем теб…

— Возможно, у меня бесплодие, — всхлипываю и осторожно вытягиваю руку из женского, но очень сильного захвата, опускаю голову, прижимаю подборок и под нос мычу. — Не беременею… Я… Не получается! У меня не выходит.

— Надь…

— Мама! — поднимаю свое уже заплаканное лицо и звучу, словно о чем-то умоляю, но не могу больше в себе это держать. — Не беременею! Понимаешь? Ни разу. Чисто. Пусто, — прикладываю руку к низу живота, — тут никого.

— Надя! — она шипит и смотрит исподлобья на меня. — Замолчи. Отставить, кому сказала, эту никому не нужную истерику. Ты хоть понимаешь, что говоришь, что тут выдаешь и, прости, пожалуйста, к чему высшие силы мира закликаешь? Хватит!

— У нас давняя связь, мама, — я развязалась, теперь совсем не затыкаюсь. — Мы не вчера с ним встретились, мы знали друг друга…

— Замолчи! Что за мысли? Твою мать!

Мама рычит и косит на меня взглядом — она очень зла. Такое с ней случается довольно редко. Ну, что ж, по всей видимости, по доведению любимых родителей до белого каления у меня тоже в наличии определенный талант.

— Шесть лет. Уже. Мы с ним. И тут, — еще раз прикасаюсь к женской кладовой, — ни разу! Ни единого! Ни чуть-чуть, ни каких-либо поползновений.

— Что? — родительница прищуривается. — Что еще за шесть лет?

— Наш срок.

— У Морозова срок два года — это я точно знаю, потому как сама подписывала показания и видела номер статьи, по которой он осужден. Что ты молотишь? Лишь бы самой понервничать и меня расстроить, и напоследок еще и позлить. Так получается? На это действо младшая Прохорова сегодня настроена? Ты…

— Ты не поняла?

— Меня это не касается. Не хочу понимать. Надя! Я повторяю, в тысячный раз — вы с Максимом вместе, вы с ним пара, вот и разбирайтесь сами. Не вмешивай сюда лишнюю меня. Но, — она протягивает руку к моему лицу и трогает выбившийся локон из пучка, — про беременность, удачную и не очень, нормальную и с патологией, про бесплодие и совместимость, поверь, пожалуйста, я знаю достаточно. И то, что ты тут нагородила…

Телефонная трель — нежный мелодичный колокольчик. Уверена, что там уведомление о доставке «1 сообщение от контакта Максим». Опускаю взгляд — все так и есть:

«Найденыш, ты вернешься? Скучаю тут без тебя. КЛТ».

Опять! КЛТ! Кукленок, люблю тебя! Он ждет моего ответа и строго запрещает сбегать или уходить. Да я и хотела бы ответить, но, если у меня в наличии женские проблемы, то поступить так с Максом не смогу — этому мужчине нужен сын! Нам двоим нужен общий, долгожданный для кого-то, ребенок! Тут без вариантов — однозначно.

— Что там такое? — мама замечает, что я отвлекаюсь на телефон. — Ответь, если это важно, детка? Кто пишет? Отец?

Отрицательно качаю головой.

— Он?

— Угу, — безобразно шмыгаю носом, быстро убираю набежавшие слезы, и мгновенно отключаю звук.

— Надя, доченька. Слышишь меня? Успокойся, пожалуйста. Это такая выдумка. Глупая, абсолютно бессмысленная, бестолковая. Ну, я не знаю, как до тебя достучаться и донести. Господи, — она очень тяжело вздыхает, — Господи, Господи, узнаю твоего отца, его тяжелый характер и упрямое поведение. Ты вся в Андрея, вся, вся, до кончиков своих волос. Просто жуть какая-то. Такая же впечатлительная и упертая. Надежда, так ведь нельзя! Ты себя погубишь, просто изведешь. Нам нужен здесь Максим, не иначе…

— Нет, мамочка. Давай справимся без него.

— Хорошо. Начнем с начала. Зачем мы здесь, кукла? В чем цель этого нервного визита, ребенок. Ты…

— Просто хочу знать. Понимаешь? Это важно! Очень-очень важно! Мне нужно это. Хочу получить гарантии или подтвердить диагноз. Хоть что-нибудь, чтобы избавиться от этого, как от долбаного наваждения.

— Бесплодие так не устанавливают. Такие вердикты, приговоры, жесткие и мерзкие, не ставятся по щелчку пальцев или по твоему очень страстному желанию. Тут нужно тщательно обследоваться, — она заглядывает мне в лицо, — ПАРЕ! Не женщине или мужчине по отдельности, скрываясь друг от друга! А именно ДВОИМ! Ты должна…

— Есть же анализы. Я в сети, на форумах читала. Мамочка, пойми, родная, любимая моя, если это все из-за меня, то я не выдержу — умру или…

— Закрой рот, глупая моя! Значит так, — мама возобновляет наше продвижение по коридору. — Куда идти? Кто твой врач?

Молча, не произнося ни звука, рукой указываю на нужный кабинет.

— Ты записана сегодня на прием или это экспромт и, — мама приглядывается к табличке на двери, — уважаемый эксперт не в курсе, какой ему сейчас достанется нервный экспонат?

Мама тихо смеется и громко вздыхает. Понимаю, что она тоже устала от меня.

— Да. Я предварительно записалась и подтвердила в регистратуре.

— Он репродуктолог? Здесь, — указывает рукой на дверь, — не указана его специализация, малыш. Поэтому…

— Гинеколог-эндокринолог.

— Понятно. Значит так,…

Она разворачивает любимую «золотую куклу Прохорова» к себе лицом и, глядя прямо мне в глаза, командным тоном выдает:

— … сегодня, дорогая и любимая дочь, просто плановый осмотр. Просто! Как обычно! Никаких вынужденных гормональных анализов, никаких биопсий, лапароскопий, всякой инвазивной чуши. Я — мать, а значит, пока еще имею право голоса, хоть тебе уже и много лет. Консультация и обычный прием. Привет-пока, все ли у меня в порядке, УЗИ, жалобы, осмотр. Все! Я сказала!

— Мам… — как будто я напрашиваюсь на все те жуткие процедуры, о которых вечерами в тайне от Максима читала, пока он был занят или спал. — Пожалуйста, это важно… Я думала, что ты меня поддержишь, поэтому и позвала тебя. Максим не поймет, и он — мужчина…