Галя поднимает руку с винным бокалом, накручивает алкогольный шторм и издевательски отвечает:
— Ты ж не пьешь, Юрочка? С чего бы такой интерес к представленным напиткам?
— По-моему, у Камушка материнское помрачение и однозначно красненькое или я ослеп на старости лет? Что-то сестричка распоясалась и вышла из повиновения? Она злится, бесится и строит козни? Андрей? Мой дорогой друг, заметь, как сильно портят человека власть и занимаемая должность, как они порабощают слабые и неокрепшие натуры-души, каковыми являются все представительницы женского рода. Пора в этой связи какие-то меры принимать!
Прохоров степенно утвердительно кивает.
— Все, как всегда, задира. Но у Прохоровых полный паритет и иногда, — подмигивает тете Гале, — патриархат. Птенец, что скажешь?
— Без сомнения, — и салютует мужу бокалом. — Ты совершенно прав, мой патриарх Андрей!
— Значит, будем продолжать в том же цвете. Леди, родная? Чего ты так застыла? Марина, будь добра, отомри! Все по плану, по действующей инструкции, согласно нормативу. Дети уже здесь, сейчас будет ужин. Я ведь прав, мой брат и старый друг?
— Задира, ты правее, чем мое правое…
Тетя Галя толкает Прохорова в бок, тот резко замолкает и в знак согласия направляет руки вверх.
Надо отдать должное таланту моего отца в искусстве общения. Тут без сомнений. Он умеет разряжать обстановку. Легко, непринужденно, как бы играючи и заигрывая с напряженной публикой, быстро и резко отводит в сторону удар. Твою мать! Словно пластырь одним рывком содрал. Все в шоке, контужены известием, но уже отходят, ровно дышат, отгоняют накативший стресс и вселенский страх. Все, кроме нас с кукленком — мы с Надей в этот раз совсем не пострадали. Тут просто и логично — мы это помутнение в мозгах и сдвиг пространства вызвали, поэтому сегодня, здесь, в отчем доме у кукленка будем за все нечаянно содеянное по полной огребать. На этот вечер сюрпризов и неприкрытых удивлений, мы с Надеждой — та самая добровольно выбранная мишень.
— Чего вы замерли? Что тут такого? Дети, наконец-то, вылезли из своего подполья и открыто демонстрируют свою любовь. Любовь же? Надька? А? Чего застыли? — Юра не унимается и сам себя, по-видимому, назначает тамадой.
— Да, — Надежда шепчет, при этом судорожно перехватывает мою руку и скрещивает наши пальцы. — Я так рада всех видеть. Просто нет слов, прошу прощения. Это, действительно, самый настоящий сюрприз…
Поднимает взгляд на меня — ждет одобрения или разрешения?
— Мы встречаемся давно. Так получилось. Вы просто узнали об этом сегодня, но это не значит, что мы скрывались, просто не афишировали и подходящего повода как-то не было…
— Давно-недавно. Какая, в сущности, разница? Иди сюда, Максим! — Шевцов теперь пытается меня обнять, но я, увы, не отпускаю свою Надю.
Поднимаю наши руки и показываю, что с братанием и отеческими объятиями пока придется подождать.
— Кукла, ты как? — Андрей с улыбкой задает своей дочери вопрос. — Что-то ты какая-то не такая? Галь, погляди? Она как будто не родная нам.
— Что ты придумываешь? Иди сюда, ребенок.
Надя нехотя осторожно выпутывается из моего захвата и подходит к своей матери:
— Мамочка, привет! Спасибо, папуля, что пригласил. Приятно и так необычно…
Похоже, затянувшееся приветствие и шоковая встреча сдвинулись с той самой коридорной мертвой точки, и мы всей дружной компанией переходим на новый уровень семейной игры. Наконец-то все как будто нормализовалось, мой кукленок точно отошел от шока, я тоже, вроде в этом доме больше не скрытая от родительских глаз персона — обстановка душевная, спокойная, располагающая к пятничным посиделкам и праздной болтовне.
— Максим, поддержишь нас с Юрцом на кухне?
Прохоров спрашивает у профессионального повара? Еще бы! Почему бы и не помочь предполагаемому будущему тестю, если моя избранница надумает наконец-таки дать положительный ответ?
— Да, конечно, Андрей Петрович.
Я подстраиваюсь под его неуклюжий хромающий шаг, и мы неспешно следуем на кухню.
— Я думал, мы с тобой договорились, — прищурившись, шепотом напоминает, — просто «Андрей». Я — серьезно, Макс. Перестань! Расслабься! Все свои! Смирновых только вот не хватает. Да и мамы наши, конечно, немного подкачали, но тут, как всегда. Женщины! Что с этих нежненьких, впечатлительных и чересчур ранимых взять?
— Юр, — оборачивается к загадочно улыбающемуся отцу. — Что там у Смирного? Был не очень многословен, когда я ему звонил. Дышал, сопел в трубку, отнекивался, мол, в другой раз, Андрей…
— Климов тяжело заболел. Максим пробивает больницы, лекарства, аппараты. Пытается помочь семье. Ты ж его знаешь… Давай не будем сегодня, Проша, о грустном. Ей-богу, так задрала эта служба и жизнь. Баста! Были бы у меня внуки-внучки, я бы закинул великое спасение мира и посвятил всего себя своей обожаемой родне.
— Все очень неожиданно. Мы, — прокашливаюсь и зачем-то оборачиваюсь на оккупированную материнским вниманием мою Надю, — не ожидали с кукленком, то есть, с Надеждой, что сегодня тут будет такой аншлаг и внимание…
— Кукленок? Все хотел спросить, — Андрей издевательски смеется. — «Кукленок» — издевательская погремуха! Как ей? Это что-то новенькое! Смешное прозвище! Она разрешает так себя называть? Надя долго с «куклой» уживалась, а тут… Кукленок!
— Я об этом не спрашивал, само вышло и уже приклеилось — не отодрать, да она и не спорит…
Если уж откровенно, я думаю, Надька от этого прозвища уже основательно торчит, но об этом ее отцу не надо знать.
— Так! Сын мой! — Юра налетает сзади, обхватывает меня обеими руками и практически заскакивает на загривок, ломает спину и скручивает в бараний рог. — Что там? Как дела? Вы? Мы? Бл, Проша, охренеть! Кто бы мог подумать? Ты помнишь, как они несмышленой голозадой детворой нам давали жару?
Все! Прелестно! Понеслась! Нет, это не смотрины или сватовство. Это тот самый долгожданный уютный вечер родительских воспоминаний. Слишком длинный, по-семейному теплый и очень задушевный, потому что родной.
— Максим, — мама поймала меня на кухне при очередной смене блюд. — Ты как, сынок? Как твои дела? Как ресторан? Как твоя кухня? Ты ничего не рассказываешь, редко звонишь…
Я хотел бы чаще, но, видимо, нас с ней на вынужденном расстоянии держит по-прежнему моя неуверенность, прошлая с ней грубость и мой стыд.
— Все хорошо, нормально, мама. Как обычно. Работа, безусловно, нравится, наверное, потому что работаем на себя. Коллектив подобран мной лично, так что там вообще к ребятам претензий нет. А кухня? В данный момент я пересматриваю меню — к Новому году, на праздничную ночь, хочу внести некоторые изменения, мы… Отчаянно пытаемся пробиться. Стараемся и не отступаем. И, ты знаешь, у нас кое-что выходит и неплохо получается.
— Ты с Наденькой? Я весь вечер за вами наблюдаю. Господи, — прикладывает руки к своим щекам, смешно придавливает лицо и уточкой вытягивает губы, — кто бы мог подумать! Ну кто? Максим Морозов и Надежда Прохорова! Вы — красивые ребята. Молоденькие и… Господи! Немного смешные, невинно неуклюжие. Мы вас смутили, да? Надя, бедненькая, теперь сидит с Галей, не поднимая глаз.
Что ей ответить? Что еще сказать? После моего освобождения мы практически не видимся с матерью — все как-то мельком, впопыхах, в моменты родительского наставления или осознания-прощения, или в торопливые минуты, когда они с отцом в моей домашней камере проведывают меня. Я — плохой сын, неблагодарный, видимо, такой гнилой ребенок… Сука! Но:
— Мам, я очень хочу тебя обнять.
Она молча расставляет руки и ждет меня. Я подхожу, заключаю ее в свои тиски и осторожно приподнимаю. Она как будто ойкает, затем кряхтит и тихо приговаривает:
— Максим, Максим. Теперь вижу, что «все нормально»! Теперь спокойна, что ты не обманываешь, не врешь мне. Расскажи хоть что-нибудь, сынок. Мы так давно не виделись, зайчонок.
Зайчонок! Совсем не Зверь, а трусливый жалкий заяц — вот кто я, Надежда! Детское смешное прозвище, словно из той, прошлой, беззаботной жизни. Я не виделся с Шевцовыми… Давно! Мама права. С ней — семь дней, с Димкой — пять, с отцом — всего лишь три, а вот с Наташкой — два полных года с небольшим, в количестве трех месяцев! Я всегда считаю эти наши «дни». Не знаю, что это? Сыновий, братский долг или что-то не в порядке с совестью. Но не останавливаюсь и такой подсчет однозначно веду…
