— Ложись удобнее.
— Максим, только не засыпай, — словно умоляет меня.
— Еще ужин, кукла. Все помню. Обещаю быть в сознании.
— В другой раз. Сейчас хочу помыться и пойти спать.
— Надь, я на все твои ответил вопросы или что-то осталось без внимания и требует моих дополнительных включений?
— Пока все.
Ах еще и «пока»! Прелестно! Значит, это и не заключительный допрос!
— Надя?
— Да?
— А я могу остаться с тобой? В доме? Хотя бы на одну ночь.
Обдумывает решение? Вот же маленькая дрянь! Аккуратно вздергиваю Прохоровское болото и попадаю одной своей ладонью ей на теплую мокрую грудь. Замираем оба, словно в первый раз такое произошло.
Это — в первый! После очередной нашей размолвки. С кровью, подобием драки, слезами и потом…
Бесцеремонно, не дожидаясь разрешения и ее ответа, перекатываю мягкое полушарие и невзначай прищипываю маленький сосок.
— Ай!
— Хватит врать. Не больно ведь. Надь, так я могу остаться? — еще раз задаю вопрос. — Хотя бы на ночь.
— Да, — поднимает ко мне лицо и тянется губами за поцелуем, а я вжимаюсь затылком в спинку ванны.
— На-а-а-дя? — звучу, как будто бы предупреждаю, если она не перестанет, то мне придется в этой ванне ее и взять.
— Хочу тебя поцеловать.
Целует! Надька проявляет инициативу, а я поддерживаю, немного направляю. Сейчас совсем не напираю, просто даю себя ей в услужение, пусть резвится, раз есть желание. Так неуклюже, с осторожностью, по-детски, пробует мои губы, пытается протолкнуться, на себя мои по этому вопросу полномочия взять:
— Ммм! Тигрица, потише, потише. Поменьше рвения, а то на хрен загрызешь. Иди сюда, — разворачиваю и своими действиями фактически прошу раздвинуть ножки. — Давай, плотнее. Еще, еще…
Она елозит задницей по паху и однозначно понимает, что там «Максим готов и ждет».
— Ты… — щеки розовеют, а сама смущается.
А меня это еще больше заводит и распаляет. Если она немедленно не перестанет, то все прямо сейчас произойдет.
— Хочу, готов, думаю, что ты тоже не возражаешь…
Ресницы прикрывает, а головой укладывается на плечо. Это значит:
«Давай, согласна или я устала, ты меня затрахал, теперь хочу спать, пошли в кровать? Что?».
Просовываю руку между нами — как у нее там горячо. Вода, влага, наше с ней желание, чье-то слишком долгое воздержание сейчас сыграют с нами злую шутку. Мы разнесем всем к гребаным чертям!
— Ма-а-а-ксим, — стонет, голосом повторяя все мои движения. — Ты… Господи, как хорошо…
Осторожно проталкиваю палец внутрь — она дергается, но тут же принимает и словно всей плотью обволакивает меня.
— Узко… Влажно, там так горячо. Кукленок, ты как?
На одну минуту выхожу за тем только, чтобы протолкнуть теперь внутрь два пальца, неглубоко, всего лишь на одну фалангу. Пытаюсь развести их в стороны, растягивая ей плоть, а Надька шепчет:
— Глубже. Ма-а-аксим… Еще. Еще.
— Еще?
Она склоняется мне на плечо, осторожно облизывает ключицу, а затем прикусывает шейную артерию, словно пьет живую кровь. Блядь! Прохорова меня грызет, и сама без предупреждения глубже насаживается на скупую имитацию полового члена:
— Хо-о-рошо.
Я «подзываю» Надю, а она подкрадывается, идет лисой за мной, вращает бедрами, трется задницей, бьет итак разбитые колени о бортики ванны и жалобно о чем-то на моем плече ноет и скулит. Как у нее все плотно, тесно, крепко, там так туго, сжато… Там бешено, просто непередаваемо. Все взведено и ждет одного толчка!
— Надь, открой глаза…
— Нет…
— Надя!
— Ммм… Не могу. Макс! Разморило! Хорошо!
Ах так? Выхожу — нет, значит, нет, малыш! Такой вот у меня характер! Портить Прохоровой оргазмический кайф — мой персональный фетиш и пятилетний, долгосрочный, план. Она вдруг резко ударяет своей ладошкой по груди:
— Ты издеваешься, Максим? Что это такое? Идиот какой-то. Кто так делает? Кретин!
Шурует быстро под водой руками, словно ищет то, чего я только что ее лишил. Хватает в запале первое, что там ей подворачивается — мой стоящий член. Плотоядно улыбается, при этом приоткрывает рот, демонстрирует белоснежные зубы и даже показывает язычок.
— Попался, гад?
— Не смей! — пока предупреждаю, не иду на сверхкрайние меры, хотя непреодолимое желание уже стопудово есть.
Она сжимает ствол и осторожно двигает рукой, стягивая и ослабляя свою хватку — вверх-вниз, вверх-вниз. Чувствую, как прикасается к уздечке, затем обводит большим пальцем головку и венец, придавливает и опять по кругу продолжает.
— Прохорова! — сиплю. — Надька, прекращай!
— Морозов, заткнись, терпи, кайфуй и успокойся! — затем губами прикладывается к уху. — Только, мерзавец, не вздумай по-быстрому кончать.
И тут же недалеко отстраняется от меня. Успокойся? Легко сказать! Не переставая насиловать меня одной рукой, другой за шею подтягивает к себе:
— Что скажешь, Зверь? Голоден? Слишком? Страшно? — упираемся лбами и дышим друг другу рот в рот. — Хочешь внутрь? Хочешь спрятаться?
Сука! Стерва! Маленькая золотая дрянь!
— Замолчи! Да закрой же рот! — рычу и завожусь.
Если неосторожно дернусь, она «откусит», сбросит, прекратит терзать меня — я точно выйду на «свободу», но однозначно не сдамся, значит, пришло время брать инициативу в свои руки и седлать необъезженную норовистую кобылку.
— Иди сюда! Ко мне!
Резко поднимаюсь на ноги, вздергиваю ее и тут же разворачиваю спиной к себе.
— Руки! Надя, руки не стену!
Притихла? Как-то суматошно дышит, дрожит, скулит:
— Максим, ты что…
— Руки на стену, я сказал, засранка. Доигралась? Разбудила зверя, твою мать? Жди теперь, пощады точняком не будет. Раздеру, будешь верещать!
Упирается руками и с недоверием оглядывается на меня. Подмигиваю и тут же одной рукой провожу ей между ножек — Надька приподнимается на носках, неосторожно поскальзывается и чуть не падает плашмя:
— Ай!
Подхватываю и обнимаю за талию. Направляю член внутрь, легко проталкиваюсь и сразу замираю. Такая вот у нас игра!
— Ммм. Господи, Господи, Господи.
— Это вряд ли, кукла! Слишком много грехов. Тшш, тшш, чего скулим и воем? Мы пока ждем, ждем, ждем. Ты там как, Найденыш?
— Ну, — ерзает задницей на моем паху. — Ты издеваешься?
— Есть немного, ненасытная моя. Мне начинать или…
— М-а-акс…
Медленно и плавно, словно мы танцуем с ней, я веду, а Надька подпевает и считает наши с ней неспешные шаги.
— Ты красивая, зараза. Слышишь? — шепчу на ухо. — Красивая моя!
— Бу, — булькает что-то нечленораздельное в ответ.
— Откуда ты такая? — прикусываю влажный затылок.
— В наказание тебе дана…
Пока я тебя караю, Наденька! Сейчас придется потерпеть!
Мягко захожу в свое пике и тут же подаюсь назад, она тянется за мной и имя громко стонет:
— Ма-а-акси-и-имочка.
— Еще? — на всякий случай уточняю.
— Да, — сглатывает и откидывается на плечо. — Пожалуйста…
— Хорошо, кукленок. Еще!
Не останавливая свое движение, перемещаю одну руку вперед к девчонке на живот, а затем опускаю вниз — вот он, узелок наслаждения Надьки Прохоровой, маленькая вершинка, укрывшаяся под капюшоном от жадных глаз. Она тут же дергается, сильнее выгибается и подается задом ко мне, еще немного увеличивая глубину совместного проникновения:
— Надя, что ты творишь?
— Ммм.
— Знаю-знаю… Балдеешь, кукла? Нравится?
Твою мать! По-видимому, сегодня я позорно кончу раньше своей дамы. Ритмично, в такт своим толчкам тру раскрывшуюся для меня горошину и на хрен отключаю голову. Кукла корежится дугой и глухо стонет, словно страдает и желает побыстрее с моего члена соскочить. Обойдется — ничего у спешащей неразумной путного сейчас не выйдет! Не позволю!
Наденька, терпи!
Ах, как ярко, просто-таки до звезд из глаз! Бешено! Сука! Просто охрененно! Яростно! Я тараню ее очередью из слишком мощных и глубоких толчков. Грубо, но…
