Паршивая овца, заблудший сын, утративший доверие! Вот, кто я! Я больше не ее «зайчонок», не «Максимка», не «Максюша». Я — самый настоящий зверь и это не детская выдумка! Так мать сказала, когда узнала, что я натворил и какие от всего этого последствия. Нет, она не билась в истерике, не устраивала концерты на свиданиях, на которые приезжала, я все читал по ее лицу. Она расстроена и очень разочарована в своем сыне. А тогда, на суде, на какое-то одно мгновение показалось даже, что она меня стыдилась. Ей было больно, обидно и крайне неприятно слышать всю информацию, которую выставили на всеобщее обсуждение в качестве неопровержимых улик и доказательств. Это был…
Умышленный поджог, а я, ее «зайчонок», устроил все это на почве дикой неконтролируемой ревности к своей Мадине, которую обвинил в связях с богатым клиентом, часто посещавшим ресторан другого состоятельного «героя». Короче, не находясь в состоянии аффекта, а по злому умыслу и с явной целью навредить и обанкротить своего работодателя, ближайшего и драгоценнейшего друга новоиспеченного хахаля своей жены, я поджарил это заведение, в результате чего нанес невосполнимый ущерб хозяину, лишил его средств к безбедному существованию и травмировал трех официанток. Девчонки получили ожоги больших участков тела различной степени тяжести. А это, друг мой… Другая статья! Штрафом за неосторожное обращение с огнем и обязательными, или исправительными работами, или на худой конец краткосрочным взятием под стражу тут не отделаешься. Мне дали полный срок — два года, большую часть которого я отмахал, а то, что осталось, адвокат с отцом «заменили», с большим трудом вытребовали, выцыганили обязательными работами на соответствующее количество часов. Я буду мантулить без оплаты и трудового стажа — на добровольных началах и в свободное от основной работы время. Прикольно! Новый опыт! Только где и есть ли у меня на сегодняшний день какое-то официальное занятие, хоть какая-то работа? Думаю, что однозначно — нет!
— Морозов!
— Я! Осужденный Морозов… — быстро «представляюсь» и называю свою статью.
— С вещами на выход!
Похоже, мне пора. Поднимаюсь, поправляю одежду, пятерней прочесываю волосы и подхожу к увесистой двери. Слушаю скрежет ключа в замочной скважине и скрип несмазанных петель.
— Лицом к стене.
Выхожу и поворачиваюсь.
— Будем скучать, шеф, — с верхних коек громко раздаются голоса. Блатные полюбили мою стряпню и мое дежурство на кухне, отсюда и уважение. — Не говорим «Максим, возвращайся», но если вдруг где пересечемся…
— За мой счет, братва. Все будет за мой счет.
— Отставить разговоры, — охрана дверь закрыла. — Направо и прямо, — грозно отдают приказы, а я следую в указанном направлении. — Лицом к стене…
И так в общей сложности раза три-четыре, перед финалом моего тюремного коридорного выступления.
— Проверяйте вещи…
Часы, ремень, мобильный телефон — увы, разряжен, фотография с женой и сыном, и… Обручальное кольцо. Последнее отодвигаю в сторону, подальше:
— Забирай.
— Оно не мое, — отхожу от стойки и жду звукового сигнала открывшейся двери. — Чужое. Вы ошиблись…
— По описи числится за тобой.
— Сказал, что не возьму. Выкиньте. Претензий предъявлять не буду. Хотите забожусь, — и подношу большой палец к зубам, показываю по-блатному — сокамерники научили.
Охрана ничего не отвечает, лишь сочувствие читаю на отдельных минах. Ну-ну! От тюрьмы и от сумы, как известно, не стоит зарекаться. А влезть в дерьмо по уши, как оказалось, для таких талантливых, как я, ноль проблем. Достаточно было жениться на красивой беззащитной женщине, заделать ей ребенка, потом от ревности спалить к ебеням дорогой французский ресторан и вот ты греешь нары в течение почти двух лет. Не женитесь, парни! Никогда. Не надо!
— До свидания, — зачем-то говорю.
— Здесь не принято прощаться, — в спину мне доносятся разумные слова. — Не возвращайся, Морозов. Иди на волю и там живи. Здесь тебе не будут рады.
Спасибо за совет! Я вышел! Иду неспешным шагом к воротам, глазею по сторонам, рассматриваю тюремный двор, словно никогда тут не был, и все в новинку, псы лаем вторят моим негромким шагам. Подхожу на выход, караульный кивком головы указывает на калитку — все, я свободен, больше тут не задержусь!
Сегодня солнечный день, как по заказу. Великое событие — Морозов отмахал свой срок. Оглядываюсь по сторонам и замечаю вдалеке как будто знакомую машину и мужской крупный силуэт… Отец! Шевцов, мой названый отец, мы с ним не кровная родня, но почему-то только с этим «папой» я чувствую ту самую близость и единение душ. Он стоит, уперевшись задом о капот своей машины, дымит любимую сигарету и, вероятно, ждет. Кого или чего? С моря погоды? Тут разве что с вонючей городской реки! Кого здесь, на отшибе, в промке, может ждать заместитель начальника Седьмой пожарной части, полковник, передовик службы и отличник в своем профессиональном деле? Надеюсь, что меня и он приехал за отбившейся от Шевцовского стада тупой овцой — безрогим бараном-пироманом. Да за кем еще, Макс, проснись уже и глаза открой! Отец приехал за тобой. А мама?
Опускаю голову и ускоряю шаг, а когда между нами остаются какие-то жалкие сантиметры, Шевцов сам отталкивается от раскаленного металла, подается ко мне навстречу и захватывает в жесткий клинч:
— Сын! Здравствуй! Бл, привет, герой!
У меня нет слов! Он очень крепко держит, мощно хлопает по плечам, а я дергаюсь при этом, как припадочный, отец, как куклу меня трясет, периодически отстраняется, разглядывает с ног до головы, прищуривается, присматривается, словно в первый раз так близко видит:
— Макс, ты возмужал. Сильно! Тебе, прости, конечно, в этом направлении тюрьма пошла на пользу. Не пойми меня неправильно…
Да, юмор все тот же! У отца этого не отнять.
— Все нормально. Я понимаю, что ты хотел сказать. Устрашающе выгляжу?
— Взрослее — да, но не страшный. Оброс немного, — дергает за волосы. — Хорош, сын, сухой, поджарый. Как ты вообще? Здоровье, настроение?
— Нормально, — не знаю, что ответить на все вопросы, которые он мне задает. — Все нормально, пап. Вроде бы здоров, по крайней мере, «общественные тюремные лазареты» не посещал ни разу. Как там мама? Она…
— Я не сказал ей, что на полгода раньше выйдешь, не хотел давать надежду, Макс, пойми. Она и так очень сильно переживала. Вдруг сорвется и…
— Не сбудется?
— Ну, ты и сам все прекрасно понимаешь. Так, давай-ка быстренько в машину, — подталкивает в спину, практически пихает. — Давай, давай. Не стоит нам здесь задерживаться. Как говорят, плохая примета. Все вижу по глазам. Устал?
— Бессонные ночки выдались. Последние особенно. Пап? — хочу его о бывшей жене и сыне спросить и не могу. — Пап?
— М? Что, сына? Что хотел?
Нет! Пока не буду, немного подожду.
Вот это да! Как давно я не был…в машине. Дожился! Рассматриваю обстановку, как маленький ребенок, а ноги непроизвольно устанавливаю на места отсутствующих для пассажира педалей и слегка их… Выжимаю!
— Ремень, Максим, — отец кивком указывает на мое пока что противоправное «деяние». — Пристегнись, пожалуйста. С деньгами напряженка — такие штрафы я уже не потяну.
Молча, с улыбкой выполняю. Шевцов все тот же, не смотря на свои шестьдесят лет. Задира есть задира! Шустрый, верткий правдоруб:
— Мы продали твою машину, Макс, — оглядывается по сторонам и выезжает со стоянки. — Пришлось, прости, траты, траты, плюс компенсация и взятки…
— Я понимаю.
— Штраф сто двадцать косарей, судебные издержки, девчонкам оплатили лечение, одной — пластику, всем трем — восстановление. Мы…
— Думаю, что одной машиной тут не обошлось? — отворачиваюсь к своему окну, потому как определенно знаю, что он сейчас ответит, пожалуй, помогу. — Квартиры тоже больше нет и всей обстановки? А мои ножи? Надеюсь, хотя бы наборы остались целыми и невредимыми.
— Да, конечно, мы их уберегли, за это не переживай. Послушай, — Юра прокашливается, сейчас, по-видимому, будет сглаживать возникшие острые углы, — Максим, все будет. У тебя все наладится, восстановится, нужно подождать немного. Ты вышел на свободу, только десять минут прошло, отдохнешь, приведешь себя в порядок, встанешь на ноги, найдешь работу, спокойно доработаешь свой срок, если можно так сказать. Мы тебе поможем. Финансово и морально…
