Сижу на кухне, разложив на огромном столе фотографии из «Прованса». Их слишком много — так получилось, абсолютно не специально. Я снимала практически без перерыва и все подряд. В тот вечер, там, в старом ресторане, я, наконец-то, была тем, кем должна быть, и занималась своим любимым делом, а не угождала или заносила хвосты всем подряд. Каждый снимок бережно, практически одними кончиками пальцев, поднимаю, затем ближе, к самому носу подношу, там внимательно рассматриваю, чему-то даже улыбаюсь, словно вспоминаю запечатленный момент, и спокойно в сторону откладываю. И так уже четыре часа с постоянной скоростью, монотонно нудно и без перерыва. Заняла обеденный стол и не думаю с него слезать.

— Надь, ты совесть-то имей? Сколько можно тут молиться? Мы с папой ужинать хотим, — мама со спины подходит. — Время шесть вечера, отец голодный, да и я не прочь червячка заморить, а ты тут все медитируешь. Кукла, ты хоть ела? Господи, Надежда! Это кто, наш Максим?

Да! Так получилось! Но, скорее всего, вышло специально — зверь обозначил свое присутствие на каждом моем фото, словно эксклюзивно позировал, гад.

— Да.

— Он весьма фотогеничен или моя доченька — талант, — мама, в отличие от меня, с фото не церемонится, берет первый попавшийся снимок, встряхивает и начинает его чересчур внимательно…

Созерцать? Этого еще только не хватало!

— Мамочка, перестань, пожалуйста, — пытаюсь забрать эту фотографию. — Пожалуйста, отдай.

— Надь, ты там отдохнула, я смотрю. Все очень живо, весело, задорно. Тебе там понравилось? — сознательно отводит свою руку — мне не добраться до цели, затем как будто отрывается на одно мгновение от снимка и, глядя мне в глаза, по-доброму спрашивает. — Ты, детка, ожила? Немного воодушевилась? Ты два дня совсем другая…

— Да. Немного, мам. Но этого так недостаточно. Теперь опять застой и меня после такой убийственной дозы определенно в скором времени начнет ломать.

— Не начинай, не раскисай, — разглядывает пеструю картину, разложенную на столе. — Это что, Смирнов? Алексей? Когда успели встретиться? Боже! Андрей! — отца ультразвуковым писком подзывает. — Андре-е-й, иди сюда! Какой красивый парень! Хорош наш «малыш Смирнов»! Однозначно, ловелас, расхититель женских сердец! Сколько юных и неосторожных вдребезги разобьет, ай-ай-ай! Андре-е-е-й!

Да! Смирнов красавец — этого у Лешки не отнять. А сейчас еще и возмужавший, слегка надменный и в отношениях заоблачно высокий. С ним трудно! Он — саркастическая язва желудка, достойный сын своего сильного отца.

— Покажи, — папа бодро подключается к разговору. — Холеная чертяка. Вернулся со своих выставочных мероприятий? Надеюсь, с наградами, а то там, у Смирновых, будет нешуточный скандал?

— Угу, — спокойно отвечаю, попутно собирая разбросанные живые кадры ребят. — У него есть очень достойные результаты, папа. Практически гран-при, да плюс еще новые заказы и контракты. Очень красивые вещи, тот самый штучный товар — ручная тонкая работа по металлу и, самое главное, эксклюзивное количество. У Лёшика — талант. Смирняга точно далеко пойдет…

— Он-то пойдет, а вот Смирный, видимо, сляжет опять со стрессом? Хотя, чего он взъелся на пацана? — отец крутит фотографии, берет степенно еще, и еще, и еще. — Очень интересные снимки, Надь. Только все черно-белые, детка, а в цвете есть?

— Нет, увы. Не люблю радужную палитру. И потом меня интересует освещение, а свет выходит на первый план только на черно-белой фотографии…

— Надя, Надя, кукла, не читай мне лекции, я наслаждаюсь конечным результатом и задаю простые вопросы, не требующие таких развернутых ответов. Расслабься, — поворачивает голову к маме, подмигивает ей и словно сообщает. — Зверь — модель! Вероятно, непризнанная, но однозначно он на каждой фотографии. Какова финансовая составляющая его позирования, ребенок?

— Общий бизнес, папа, — отважилась наконец-то рассказать.

Почин положен, Надя! Теперь главное — не отступать.

— С кем общий бизнес? Ничего не понял. Он что, теперь твоя модель? — слышу в голосе отца иронию и даже неприкрытый смех. — Прости, твою мать, парень докатился?

— Нет-нет. Максим предложил начать свое дело, — еще активнее собираю вещи и стыдливо опускаю глаза. — Он хочет купить именно этот ресторан, вроде бы нынешний владелец желает передать за денежные средства, естественно, свое детище любимому и талантливому ученику. То есть, ему!

Отец отодвигает высокий стул и, ворча, на него усаживается:

— Пусть ему, наконец-то, хоть в чем-то повезет. Пора очухиваться и начинать работать. Таким, как Макс, опасно погружаться в тотальное безделье. Его эти обязательные работы — смешное времяпровождение для здорового молодого мужика. Галь, будь добра, налей водички, если не затруднит.

— Он предложил… — осекаюсь, потому как не знаю, что следует дальше сказать.

— М? — берет стакан с водой, протянутый матерью. — Спасибо, птенец. Я слушаю, слушаю тебя, детка. Что предложил? Кому?

— Мне, пап. Максим предложил мне быть совладелицей, наравне с еще двумя пайщиками. У него финансовые проблемы и фактически непогашенная судимость, он не имеет своих средств, а из натурального товара остались только руки и его кулинарно-поварской талант. Он хочет нам себя продать, что называется, с потрохами, но за деньги, которые позволят выкупить у владельца это заведение. Пап, может я неправильно все поняла, но…

— И?

И? Он сейчас о чем спрашивает? Что я решила в этой связи? Или чего я добиваюсь своей пространной речью? Молчу и выставляю в авангард недоумевающий взгляд.

— Что ты решила? — уточняет.

— Я не знаю. Пап, я не понимаю, как я ему смогу помочь и в чем, вообще, могу быть в этой области полезной. Я только есть могу и облизывать столовые приборы, и я не самостоятельная единица, а там нас будет четверо — это если с Максом, конечно. Там Алеша Смирнов, Григорий Велихов — адвокат Морозова, сам Максим и я. Господи, не знаю, ничего не знаю! Это что-то из области недостижимого, как погружение в бездну или полет в черную дыру! Утону в пучине или в макаронину превращусь на очередном космическом горизонте событий…

— Тшш, тшш, сохраняем эмоциональное спокойствие, девочки мои. Давайте, наверное, поужинаем, а затем на основательно заполненный желудок послушаем ваш генеральный план «друзья», — окидывает взглядом кухню. — Птица-галка, что мне закинешь в пасть? И желательно сделать это, как можно быстрее, иначе рискуешь без своей филешечки остаться…

— Сегодня рисовый суп и макароны по-флотски, муж. Рабоче-крестьянский ужин, Прохоров. Не раскатывай губы на что-то экзотическое, — мать остужает пыл отца. — Вот дочь займется ресторанным бизнесом, там и отъешься на деликатесах, приготовленных персональным высококлассным поваром.

Кажется, понеслась? Теперь я стану притчей во языцех?

— Мам, пожалуйста, перестань. Об этом рано говорить, тем более что я не знаю, ничего еще не решила, и, если честно, думаю, что стоит, пока не стало слишком поздно, отказаться.

— Помоги мне с ужином, куколка. А то твой отец объест нам сейчас всю голову. Собирай свое мужское дефиле, — еще раз бросает взгляд на фото Алексея и Максима. — Отличные ребята, просто загляденье. Андрей, что скажешь?

— Спорно. Я в такой «красоте» совершенно ни хрена не смыслю, в мужиках не разбираюсь…

«Надежда, я прошу тебя, дай знать, когда готова будешь что-нибудь внятно сказать по нашему вопросу! Надя?» — очередное сообщение от Максима.

— Ответь, — папа тут же замечает мобильную звериную истерику, — кукла, не хорошо молчать. Это пытка и то самое неуважение. Да, Галь?

— Я… — мама определенно что-то знает, но стесняется сказать. — Что, Андрей? Это все к чему?

— Я не молчу. Просто я не знаю, что ему ответить, пап. Он дал мне всего лишь два дня на размышления, а я так и не смогла принять какое-либо решение. Срок короткий, а ситуация серьезная, тем более там большие деньги…

— Надя, если дело только в этом, то, — отец откидывается на спинку стула и плотоядно рассматривает материнский зад — я тут же опускаю голову, — прежде чем куда-нибудь вложится, нужно видеть план-проект развития, всю документацию, финансовые риски неплохо было бы просчитать и…