— Гриш, все очень осточертело, просто край — настолько, что не передать словами. Устал, как попугай, каждому повторять, что бывших зэков неохотно приглашают на работу, а если уж совсем откровенно… Блядь! Да нас просто не берут. И дело даже не в номере статьи, по которой был осужден и отбывал наказание, а так просто по жизни сложилось. Отсидел-откинулся, значит, умеешь там выживать, заслужил какой-никакой авторитет на зоне. Ну, что ж, тогда иди, любезный, за новой ходкой, там государство и прокормит, за каким хреном сдалась тебе вольная жизнь. Это если вкратце. Тяжело, практически невозможно, начать все с твоего любимого чистого листа.

— Я понял, понял. Мне жаль, Максим. Но… Тяжело — не отрицаю, но не невозможно — стопудово. Ты погоди со своими выводами в отношении людей, не кипятись. Три вольные недели — это точно не срок. Все только начинается, братуха. Не пропадай и звони, а то я чувствую себя бабой, вешающейся тебе на шею.

— Извини. Блядь, — хмыкаю и продолжаю, — я только сейчас и делаю, что извиняюсь и оправдываюсь. Причем абсолютно неважно перед кем. Всем-всем насолил, всем-всем чего-то должен, хотя не помню, что когда-нибудь вообще что-либо занимал.

Стоп! Что за шум и возня? Ну, Прохорова, маленькая стерва! Мне чудится, или она намеренно громко хлопнула на своей территории дверью? Вот же дьяволова дочь…

— У тебя тут кто-то есть, Морозов? Ты не один? Я определенно слышал какой-то грохот, — Велихов поворачивается на стуле к выходу из кухни и прислушивается. — Гости?

— Кошка бродит. Видимо, к лотку пошла.

— А-а-а. Понятно. А какой породы эта тигрица? Пушистая или этот, как его, египетский «сфинкс», кот-экзот?

— Я в них не разбираюсь. Все есть — хвост, два уха, усы, как у Буденного, четыре лапы, острые когти, много шерсти и без конца орет, — выдыхаю и пытаюсь сохранять спокойствие и терпение в нашем разговоре. — Что ты хотел, Гриша? Ты сказал, что пришел по какому-то делу. Так вот, я слушаю тебя внимательно. Давай поближе к делу, я занят и жду отца.

Со вздохом отворачиваюсь и возвращаюсь к своему занятия — загружаю кофе, выбираю режим, затем упираюсь руками в стол и терпеливо, со стеклянным взглядом, жду сигнала о готовности.

— Я видел Влада, Максим, — думаю, что он пристально сейчас смотрит в мою спину, по крайней мере, так я лопатками это ощущаю. Гриша ждет моей реакции, поэтому продолжает вещать. — Вернее, он сам мне позвонил.

— У старика возникли какие-то юридические проблемы?

— Возраст и усталость, с остальным как будто бы порядок. Мечтает отдохнуть где-то на Канарах. Передавал тебе «вот такой!» привет. Поздравил заочно, через меня естественно, с неожиданным освобождением раньше срока, поэтому ждет своего друга и любимчика в гости. Если честно, — прокашливается и добавляет в голос какой-то дебильной загадочности, — то я был а-а-абсолютно уверен, что вы с ним виделись, поэтому был, скажем так, неприятно удивлен тем, что твой уважаемый учитель был не в курсе твоей свободы. Так вот! Я взял на себя смелость и заверил старика, что в ближайшее время ты его навестишь, и вы с ним обговорите детали вашей давней сделки. Если ты, конечно, не передумал и там все в силе?

Нет! Не передумал, только вот силы сейчас нет. Я — финансово нестабилен, если прямо говорить, то вообще, никто. Поэтому, безусловно, это — замечательная новость, но очень несвоевременная, даже жестокая и обидная. Очень! Знаю, что Велихов сейчас мне скажет, что заведение не ушло, не продано, а Владислав Алтухов пока усиленно стрижет купоны и все еще готовится нянчить целый выводок внуков. Ждет, когда Морозов созреет и дорастет до шеф-повара и, как минимум, совладельца этого уютного ресторана. На данный момент, в свете сложившихся «удачно» обстоятельств, мне на это все равно и, сука, все-таки обидно:

— Как у него дела?

— Ты знаешь, неплохо. Есть пусть небольшая, но стабильная прибыль, постоянные клиенты — люди ходят в заведение, даже семьями и поколениями. Крыши нет — чистый бизнес! Макс…

— У меня нет средств и на лбу клеймо. Ты ведь в курсе, Гриш, как никто! Я не могу взять кредит в банке, даже поручителя не имею — вышел из доверия, продать уже даже нечего, все ушло с молотка. Вот, — кручусь вокруг своей оси и развожу руками, — живу в доме у лучшего друга отца, но и отсюда, по всей видимости, скоро съеду — основные хозяева внезапно нарисовались. Вернусь к родителям, вспомню детство и любимый комендантский час, а также «не кури в окно», и «сделай тише музыку, зайчонок». По всей видимости, в скором времени меня ждет сопливое детство, и это в самом лучшем случае. Возможно, у меня даже не будет своей комнаты, с Димоном по очереди будем делить полуторную кровать.

— Макс, я тут подумал…

— Доброе утро!

И тебе, Надежда, не хворать. Велихов упругой задницей еще раз прокручивается на барном стуле, локтями и спиной упирается в кухонный стол, а затем вдруг резко выпрыгивает на пол и подкрадывается, виляя тощим задом к моей «младшенькой сестре».

— Доброе утро!

Ну, все? Соблюден протокол взаимной вежливости, можно дальше продолжать? Я не догоняю, что он хочет мне сказать о давней сделке с Владом, к чему этот разговор завел? Что я «мог бы»? Что я вообще сейчас могу?

— Гриш? Велихов? — окликаю. — Ку-ку!

Куда там! Самец распушил перья и пошел исполнять свой брачный танец. Вот неугомонный черт!

— Я — Григорий Велихов, можно — Гриша, — протягивает кукленку руку и у нее встречно спрашивает. — А Вы кто, как Вас зовут, прекрасная незнакомка? Ваше имя, если не затруднит?

Чего-чего? Он ее клеит, что ли? Ну, ты подумай! У него член на все двигающееся женского пола стоит? Всегда? Или до той поры, пока не обломали? Луженое здоровье и полное отсутствие какой-либо совести — в чужом доме, с неизвестной женщиной, в присутствии своего друга, а вдруг… Эта женщина со мной? Охренел!

— Надя, — «сестричка» прокашливается, задом отступает, к протянутой руке не прикасается. Вижу, что Прохорова волнуется и не идет на более близкий контакт — умница, с этим ловеласом так и надо. — Надежда Прохорова. Я думала, что тут другой человек. Прошу прощения! Я сейчас уйду и не буду вам мешать.

— Ну, нет! Посидите с нами. Макс?

— М?

— Сделай и Наденьке кофе, пожалуйста. Вы ведь не откажетесь, Надежда, со мной выпить чашечку эспрессо.

— Я бы выпила зеленый чай. Если можно, то с молоком.

Уверен, что на моем лице сейчас такой оттенок неприязни нарисовался, что ей бы сориентироваться чуть быстрее и шустро сбежать «из-за стола». Но нет! По-кошачьи нагло кукла заходит на кухню и молча благодарит галантного ухажера за отодвинутый стул. Умащивается и укладывает маленькие руки на стол, потирает ладони, а затем скрещивает пальцы в миниатюрный тощий замок. «Мы» чего-то ждем, кукленок? Вас должны обслужить? Не помню, чтобы в пажи к Вам набивался?

— На голодный желудок — однозначно нет. Мы позавтракаем, Надежда, а потом будет тебе зеленый чай с молоком, с томатным или березовым соком, с чем пожелаешь. Гриш, ты все? Может быть тебе пора? На выход?

— Может быть лучше мне уйти? Я могу подняться наверх и оставить вас вдвоем, — Прохорова на всякий случай уточняет. — Прошу прощения, что бесцеремонно вторглась…

— Надя, нет проблем. Сейчас по расписанию будет завтрак, а доблестный Велихов уже уходит. Григорий, время-деньги, ты согласен? Я думаю, что тебе уже пора. Ты же все поведал и передал, — нагло друга выгоняю, а сам рассматриваю женский внешний вид — переживаю за ее моральный облик.

Похоже, кукольные трусики и такие же штанишки высохли, потому что она сейчас как раз в них. Как говорится, слава Богу! Если бы Надя вышла в моем «исподнем», то сегодня весь бы город и даже область знали о том, что Морозов встретил женщину мечты, но не своей, к глубокому сожалению, а Гриши Велихова. Последний кент этим фактом, безусловно, в настоящий момент расстроен, и откровенно недоумевает над глупым женским выбором и по-черному завидует природному обаянию сидельца и все чаще задает себе вопрос: