— Надь, спок… — вот и все, что папа успевает крякнуть мне в ответ, потом частые гудки и тишина. Вызов сброшен, а мой «дозор» с Морозовым, по-видимому, только начинается! Ночь однозначно будет трудной, наверняка в самом кошмарном сне невообразимой!

— Отстань! Уйди, убирайся вон из моего дома!

Максим настойчив до неприличия. Думаю, что если не открою замок, не выйду и не избавлюсь от него, то он просто выломает эту дверь и сам сюда, что называется, с ноги, по праву сильного, войдет. И вот тогда, тогда мне точно будет худо — маленькое замкнутое пространство, развешенное нижнее белье, мои чечеточные зубы, руки, испуганные и безумные глаза, а на «десерт» — голые ноги и такой же зад! Я его… Боюсь! С детства! Вернее, где-то с его половозрелого возраста, когда он сильно руки стал распускать — на мне не было живого места, где бы зверь не побывал. Мое маленькое тело — его своеобразный фетиш, что ли? Он обнимал за талию и опускался ниже — я отскакивала и дичилась, щекотал под мышками, чтобы за грудь потрогать — очевидную цель такого действия озвучивал открыто и даже не скрывал. Я поняла, что зверь — гиперсексуальный извращенец, и он настроен только на одно — разогнать на полную катушку свой и мой гормон.

— Максим, — высовываю дрожащий речевой аппарат наружу.

Прошу о помощи, у меня больше не осталось выбора — я замерзла, устала и хочу спать. Вот-вот заплачу, мне бы хоть какую-нибудь одежду — что у него тут есть? Может что-то женское, от какой-нибудь давней подруги? Надеюсь, что с этим поможет, но куда там! Он без зазрения совести откровенным и голодным взглядом таращится на мои бедра, колени и щиколотки. Стыд меня сжигает, а ему, похоже, на это наплевать! Этот гад наглым взглядом меня дальше раздевает!

— Надь, как в детстве, кук… — улыбается. — Тут ничего такого, я все понимаю, не страшно… С каждым бывает… Это вполне нормально, тем более ты слабенькая в этом отношении, тебе достаточно сильно посмеяться или…

— Заткнись, заткнись, козел. Перестань!

Не даю ему договорить, а о том, что раньше подобное тоже было, вообще не хочу вспоминать. Все неприятное, постыдное и грубое в моей недолгой жизни связано только с ним! Ему смешно и весело? Забавляется? Идиот! Если Морозов приходил в наш дом, в гости, по случаю, на какое-нибудь знаменательное торжество-событие, то все это обязательно заканчивалось моим добровольным заточением в своей комнате с крупными слезами на глазах или с тихим плачем в подушку, а потом, естественно, — задушевным успокаивающим разговором с матерью или отцом. Макс — язвительный мальчишка, парень, впоследствии мужчина, он издевался, подшучивал, подкалывал… Он доводил меня до бешенства и белого каления… Господи! Да! Да! Вот именно до этого жалкого и унизительного состояния… Он — энергетический вампир, питающийся исключительно моим хорошим настроением!

— Прохорова, не совращай меня своими голыми ногами и худосочным задом…

Ему, видите ли, не на что смотреть! Да ты, мерзавец, Макс! Не смотри — чего тогда уставился? У меня стройные, пусть и не супердлинные, ноги и отличная попка. По фигуре я — вся в мать! Так отец говорит, а мой отец — самый умный, добрый и красивый, не то, что некоторые.

Уходит? Замечательно! Это тоже по-Морозовски, обидел и ушел — сделал дело и гуляет смело. Стою, как неприкаянная на перепутье в холле второго этажа, в каком-то своем ритме переступаю с ноги на ногу — танцую индивидуальный степ, при этом дергаю рубаху, затем зачем-то зажимаю и перекрещиваю ноги, словно я «еще не все». Что мне теперь делать? Куда он ушел? А главное, куда мне…

— Надень пока это, женщина, — с откровенной издевкой в голосе швыряет мне в лицо какой-то серый клубок. — Сейчас еще не лето, а в доме холодно. Не хватало завтра тут соплей, помимо твоих мокрых мелких трусиков.

С бесцеремонным видом ухмыляется, провожая очевидное падение мной не пойманных носков. Я наклоняюсь за упавшим на пол щедрым «теплым предложением» и предсказуемо выпускаю полы рубашки. Морозов-гад смотрит на демонстрируемую мной картину, на оголившиеся бедра и ягодичные окружности, на выскакивающую из разворота грудь. Еще чуть-чуть и Макс выкрутит себе шею.

— Ты не мог бы перестать пялиться, ты меня смущаешь, это неприятно, я к такому не привыкла…

— Нет! Не мог бы! И даже не собираюсь, а тебе рекомендую — «привыкай»! И еще, кукленок, у меня есть встречное предложение — сгинь с глаз моих долой, прикройся чем-нибудь — прояви женскую смекалку в самом деле. Мне что, учить тебя? Ходите, как сучки, голыми телами соблазняете, а потом в насилии нас обвиняете. В ванной есть банные полотенца, замотайся в тряпку и внутренностями передо мной не сверкай. Ты приперлась сюда с не пойми каких делов и устраиваешь здесь секс-показ своих прелестей. Это, как минимум…

— Мой дом! — ору. — Я в своем доме! В доме, подаренном мне моим дедушкой! Моим де-душ-кой!

— Но живу в нем я, Надежда, — он издевается, и взгляд с моей фигуры в целом не спускает. Глазами трогает мне шею, затем ими же массирует грудь — соски встают и об этом громко заявляют, трутся о швы бюстгальтера и пекут. — Значит, правила нахождения здесь устанавливаю я. Выгнать тебя в ночь, к сожалению, не могу — у меня есть совесть и остатки сочувствия к вашему нежному и слабому, исключительно на передок, полу, поэтому прикройся и все! На сейчас этого будет вполне достаточно.

— Хам и грубиян! Это очень странно! Тебе не кажется? Твое присутствие, придуманные правила. Ты вообще кто? Завтра тебе придется отсюда убраться, какие бы ты тут порядки не развел.

— Еще посмотрим! Твой отец меня сюда пустил, разрешил пожить, я не стал отказываться, он был очень убедительным…

Отец? Врешь, Морозов, врешь! Он мне сказал, что в доме производится ремонт и это все затянется надолго. Папа никогда бы так не поступил со мной.

— Что с одеждой, Макс? Я попросила, а ты, — сую ему под нос его же носки, — только это принес. Все? Больше ничего не сможешь предложить? Или…

— Я одет, кукленочек, меня ничто не беспокоит и все очень устраивает. Как говорится, с этим полный порядок, а вот на твой пятьдесят шестой размер, естественно, ничего нет. С такими тетками я не имею ничего общего. Гуд бай, мини-пигги, крошечка!

— Я сорок второй ношу…

— Да пофиг! Не утруждайся с объяснениями, все равно в этом ни хрена не понимаю, но женские брюки от мужских штанов-подштанников все же отличаю. Мне нечего тебе предложить, ну, кроме вот этих носков. Извини. Полотенце ты и сама в состоянии выбрать!

Нечем крыть! Я раззявила рот от изумления и наполнила влагой глаза. Но вместо слез и слов негодования за меня громогласным продолжительным урчанием отвечает желудок — пищевой предатель. Я очень сильно есть хочу — просто дрожь в конечностях и помутнение рассудка! Испугалась, затем замерзла, разнервничалась, накричала — стрессанула, а теперь надо повысить уровень упавшей глюкозы в крови. Я сегодня на своей обычной диете — утром родительский завтрак и, как бы, все! В обед, как прогулочная лошадь, заточила кем-то всученное яблоко, но это не полноценная еда — простой и чересчур легкий и внезапный перекус! В сегодняшних вечерних грандиозных планах было добраться в этот дом, заказать чего-нибудь из вредного и калорийного — пиццу или суши, а в настоящем будущем — голодная, холодная, голая и очень злая женщина с бунтующим нутром препирается с непоколебимым упрямым и наглым мужиком:

«Приятного аппетита и спокойной ночи, Наденька!».

Такое урчание Максим, естественно, не оставляет без своего внимания.

— Ты ела что-нибудь? Надь? Ты голодная? — как-то внезапно участливо спрашивает. — Кукленок, Наденька?

Ему не все равно? Обо мне беспокоится? Не верю! Хочет свое эго потешить и доказать, что мужик-добытчик! Вот и все!

— Не смей так называть меня, Морозов. И, вообще, тебе какое дело до моего рациона? — опустив глаза, шепчу.

— Прохорова, — Макс хищно прищуривается, шипит в лицо словами, теперь уже основательно повышая тон. — У тебя со мной личные, индивидуальные, непреодолимые разногласия и проблемы или ты со всеми такая дикая и неуверенная? В глаза мне смотри! Сюда! Я немного выше! НАДЯ! — рявкает, а затем склоняет голову, как эдемский змей — ищет жертву для своего пронзительного взгляда. — В глаза, Прохорова! Я пока только спросил, по-моему, нормально, без подъебов, попытался проявить с тобой обыкновенную вежливость и внимательность. Я спрашиваю об этом, потому что могу накормить бесплатно, если не побрезгуешь моей стряпней…