— Кто зди-есь хозяин?

Народ ответил молчанием, лишь переглядываясь. От толпы отделился дородный мужик с квадратным лицом и густой бородой. Подойдя к визитёру, он сложил руки на груди и осведомился:

— А кто спрашивает?

— Ни-е твои-его ума дела, ди-еревенщина. Ольга Хшанская здесь проживает?

— Ну, ко ли не хочешь, говорить, кто ты, то и проваливай на все четыре стороны.

Ландскнехт ни сколь не смутившись такого обращения, что было силы прокричал:

— Ольга Хшанская! Марианна Хшанская! Если вы зди-есь, сови-етую выйти неми-едля!

— Проваливай, — гневно прорычал хозяин доходного дома.

— Что ж, пи-еняй на си-ебя, мали-енькая пройдоха! Я ещё вернусь, посмотрим, как вы заговорите!

Бородач было потянулся к шее ландскнехта, но тотчас отдёрнул руку, завидев острие шпаги, которая без моменталь вылетела из ножен. Ландскнехт вышел наружу и оседлав коня скрылся из вида. Шли минуты. Мы ждали, притаившись в засаде. Из обители паломников вышло несколько человек с факелами. Они ходили вокруг домов и пристроек, проверяя нет ли кого чужого. Затем из конюшни вывели пару осёдланных лошадей, и вот двойка всадников растворилась в подступающей ночи. Проскакав версту, они разделились. Я знал это потому, что мы контролировали обе дороги, ведущие от монастыря к доходному дому. Один отряд возглавлял я, второй Иляс.

Как было условлено заранее, всадников не тронули. Прошёл час, не более, когда со стороны монастыря послышался топот копыт. Я нервно переминался с ноги на ногу в снежном убежище, которое занимал вблизи дороги. Вооружённые до зубов и в хороших доспехах люди, нисколько не похожие на монахов, мчались во весь опор на выручку к паломникам. Я насчитал тридцать человек. То были очень скверные расклады, учитывая, что наше воинство вынуждено разделилось надвое. Спустя ещё половину часа, процессия, бряцая железом, и погоняя коней залихватским гиканьем двинулась в обратную сторону. У меня не было времени считать, прибавились ли к ним седоки. Пришла пора действовать: я дважды свистнул.

Перед всадниками внезапно рухнула огромная заранее подрубленная ель, перегораживая проезд. Под лошадиное ржание они остановились и уже было разворачивались, как с обратной стороны, упало второе дерево, запирая людей в ловушку.

— Именем святой Эвт, — прокричал мужчина. — Приказываю…

Он захлебнулся кровью, хватаясь за простреленную шею. Я быстро прочистил ствол мушкета, заряжая следующую пулю. Началась пальба, сопровождающаяся оглушительными взрывами. Ландскнехты вскрывали запрятанные до срока в плотную кожу клети с горящими лучинами, и подпаливая фитили гранат, метали их в толпу всадников. Через лес к нам уже бежали люди Иляса. Я знал, что они успеют, потому, что нам удалось самое главное — запереть вражеский отряд. Высокие сугробы не позволяли лошадям вырваться из западни. Ответный огонь не был эффективен. Заранее обустроенная засада, готовилась не один день, прямо под их носом. Гранаты рвались, разбрасывая картечь, ржали раненные животные, люди звали на помочь, а их били как мишени в тире. Когда выстрелы стихли, я отложил мушкет, и с пистолетом, да саблей наготове двинулся на поле боя. Снег хрустел под ногами, казалось бы, громогласно в опустившейся на лес тиши. Ландскнехты перебили всех, даже лошадей, не желая оставлять шанса кому-то спастись и привести подмогу.

Подойдя ближе, я увидел, что несколько человек были зарублены уже спешенные. Кто-то успел дойди до рукопашной, в надежде прорваться из окружения. За моей спиной мелькали факелы, но я не нуждался в свете. Среди лиц тех, кто лежал на дороге, я искал двух женщин, и наконец, обнаружил их. Обе были одеты в тёмные плащи с капюшонами. Ольга лежала ничком, раскинув руки в стороны. Я перевернул её, подняв, смахнул снег с лица. Она открыла глаза.

— Пожалуйста, пощади… — прошептала Хшанская бледными обескровленными губами.

Её ранили в живот. Я знал, что это смертельная пуля и Ольге не спастись. Но проследив за взглядом, понял, кому адресованы эти слова. Рядом, изображая убитую, лежала Марианна. Я откинул с неё плащ, обнаружив, что на девушку напялили стальную кирасу, которая сдержала пулю. Марианна глядела на меня взглядом, в котором страх граничил с готовностью ко всему.

«Я сделаю всё, что ты прикажешь, мой повелитель», — читалось в её юном взоре.

Без дорогого платья, сложной причёски, колье с драгоценностями, да вычурной каретой в придачу, она показалась мне даже привлекательнее, чем, когда мы виделись в последний раз.

— Умоляю, мормилай, пощади… — шептала Ольга, с каждой секундой теряя надежду на жизнь, вытекающую из кровоточащей раны.

— Амулеты, — скупо обронил я.

Её рука потянулась и указала на сумку под седлом убитой лошади. Открыв её, я едва не потерял дар речи снова. Руки обожгло от волнения, когда мне в ладони легли два амулета, с клубящимися тенями внутри камней в оправе. Вернувшись к Хшанской, я заглянул ей в глаза. Ольга была мертва. Марианна неотрывно глядела на застывшее лицо матери, подрагивая от холода и страха.

— Первое правило некроманта — уважать жизнь, — сказал я, вставая над ней. — Но я лишь некромант по неволе. У меня даже нет ярлыка, выданного инквизиторами, на право применять свои навыки.

— Прошу вас… — взмолилась она. — Умоляю…

— Я пощажу вас, — ответил я, кивнув. — Не сделаю то, что вы сделали с нами. Но мне нужно ваше тело… Для неё.

— Что?.. — опешила Марианна. — Для кого?! Нет! — взвизгнула она.

Но я опустил руки на её шею. У меня кружилась голова, кажется, из глаз лились слёзы, которых изувеченное тело лишилось многие месяцы назад. Я ревел и плакал в душе, проклиная себя и то, что делал, но руки держали крепко, пока Марианна не перестала сопротивляться.

— На постоялый двор, — скомандовал я, глядя на обступивших меня ландскнехтов. — Убить всех! Но в головы не стрелять.

Опьяневшие от крови и недавнего боя, они мрачным строем отправились делать то, что приказано. Амулеты легли в мои ладони. Рядом возник Иляс.

— Охраняй меня. Мы начинаем.

Я опустился в снег и закрыл глаза. Сознание возбуждённое и кричащее от ярости, боли, ненависти и стыда, скорби и жалости, радости и надежды никак не удавалось успокоить. Вдали слышалась стрельба, доносились крики людей. Но вокруг меня разверзался водоворот, затягивающий вглубь, с каждым витком. Тело объяло холодом, затем обожгло пламя. Чёрные тучи, затянули небо, скорбным плачем разносилась над миром уже знакомая песня.

Зимний ветер кричит, зимний ветер кричит,

Он рыдает и шепчет, взметая снега,

Наши мысли рассеяны, взгляды слепы,

Наши чувства под снегом упрячет пурга.

Заклинаю тебя, заклинаю тебя,

Вместо льва, пусть явится преданный пёс,

Что найдёт меня там, где никто не искал,

Ото сна пробудится, отрекшись от грёз.

И я очнулся ото сна, разлепив глаза, словно родившийся заново под чёрным небом Амбраморкс. Вокруг меня стояли десятки теней, вопиющих о спасении. Они ждали годами. Они боялись и не верили. Они тряслись от страха и дрожали от жажды, какую не унять водой. Но среди них, неистовым пламенем сверкала одна, чьё имя тотчас сорвалось с моих губ.

— Агата, — прошептал я, протягивая свой амулет.

— А ты надеть мой, — велела она. — И призови меня оттуда.

Её ладонь опустилась на мой лоб, её губы шептали какие-то слова… Я ничего не слышал! Боль, поднявшаяся в груди, сулила разодрать меня напополам. Чужой крик рвал барабанные перепонки, а мой рот выплёвывал древние и диковинные слова, читая никогда не ученный текст… Оглушённый и ослепший, мой разум выбросил тело на поверхность Прималвер. Я стоял на коленях, сжимая кисти Марианны… А она дрожала, словно в припадке, едва не подпрыгивая. Тела убитых вокруг меня шевелились. Мёртвые руки слепо шарили во тьме, ища опору, клацали зубы, а ноги били о землю, будто бы кадавры пытались бежать. Вдруг мои запястья сжали чьи-то руки. Я глянул вниз. Подо мной лежала Марианна. Широко раскрыв глаза, она в восхищении глядела на меня. Другое лицо, другие глаза, но я тотчас понял, что это она. Она. Не может быть никаких сомнений!