Старик вздрогнул, с удивлением опустив взгляд на грудь. Плед медленно сполз с его плеч, а на белой ночной сорочке растекалось тёмное пятно. Голова Флавиана качнулась вперёд и повисла. Руки Иляса расцепились, освобождая моё горло. Я отполз в сторону, оставляя за собой багровый след на полу. Он глядел на меня, а я на него. Старый друг нелепо и словно бы даже боязливо, не веря себе, раскрыл рот и сипло проговорил:

— Ты как?

— Вытащи из меня железку, тогда пойму.

Изменившись в лице, он бросился ко мне и трясущимися руками извлёк рапиру из раны.

— Сейчас, Лёха, погоди, я чем-нибудь перевяжу.

— Не надо, — буркнул я. — На нас всё заживает, как на собаках… Даже быстрее.

— А-а-а, — протянул он, застыв передо мной.

Иляс выглядел как ребёнок, который нашкодил, но знал, что родители его не накажут. Он криво улыбался, не в силах что-то сказать. Я прекрасно его понимал. В такое трудно поверить сразу же: ты — свободен. Ты забыл о надежде, и вдруг — свободен…

— Где старик хранит деньги? — спросил я, кряхтя, поднимаясь.

Рана уже затягивалась, я это чувствовал, но знал и то, что болеть она будет долго. А я отвык от физической боли. К хорошему быстро привыкаешь, особенно, когда хорошего в твоей нежизни не так много.

— Позади тебя тайник, — ответил Иляс.

— Открывай, мы заберём всё. Деньги нужны даже мертвецам.

— Понял, я мигом! — с готовностью отозвался он.

Пока Иляс хлопотал, стаскивая со стены картину и открывая сейф, я следил за ним, испытывая смешанные чувства. Я был рад видеть старого друга, и в то же время, теперь не знал, могу ли доверять ему в новых обстоятельствах.

— Что тебе говорил про меня Арон? — спросил я.

Иляс остановился. Он как раз вытаскивал из тайника призывно позвякивающую отделанную перламутром шкатулку.

— Много чего, — ответил он глухим, но уже восстанавливающийся голосом. — Что ты предатель, что тебе нет дела до нас, что, едва освободившись, ты забыл о друге и о нём, об Ароне.

— И ты верил в это?

Иляс поставил шкатулку на пол и воззрился на меня, глядя очень печально.

— Там никогда не заходит солнце. Но оно и не светит. Оно чёрное, Алексей.

— Я знаю.

— Нет, не знаешь. Хочешь скажу, как мы выучились считать прожитые дни?

Я молчал. Его лицо натянулось, словно кожа вот-вот лопнет.

— Когда происходит выброс, из разлома выходят кошмарные твари — охотники. Их можно убивать, можно от них прятаться, но каждый раз они оживают и появляются заново. Однако тех из нас, кого поймали охотники, уже не вернуть. Мы никогда не встречали их снова. Выбросы происходят каждый день. Один раз в день, Лёша. Знаешь, сколько выбросов пережил я?

— Я могу посчитать. Это не сложно.

— Подсчитать то несложно! — взревел он, подскакивая ко мне и хватая за грудки. — А прожить нет! Почти тридцать лет! Тридцать лет, Лёша, я ждал, когда ты вернёшься!

— Иляс, послушай…

— Нет, это ты послушай меня, Яровицын! — прорычал Гатчевой скаля зубы перед моим лицом. — Я ждал тебя тридцать лет! Не смей сомневаться в моей верности.

— Прекратить истерику, лейтенант! — твёрдо, но спокойно ответил я, сбрасывая его руки со своего воротника. — У нас полно дел, а новая война уже на пороге.

На лице Иляса напряглись желваки, а глаза хищно сузились, но он поборол эмоции, и истово хлопнул себя в висок пальцами, отдавая честь.

— Выгребай всё ценное, и побыстрее делаем ноги. Выстрел наверняка слышали. Я внизу, проверю улицу. Чёрный выход есть?

— Да, в палисадник на другой улице.

— Встречаемся там.

Оказавшись на воздухе, я прислушался. Улица спала, хотя мне удалось различить движение в одном из домов напротив. Кто-то ходил вдоль окон, приглядываясь, благоразумно не зажигая свет.

«Наверное, бдительный слуга, проверяет, нет ли опасности. Может, и пронесёт».

Достав из-за пазухи оправу амулета Арона, я с сожалением бросил её в снег. Конечно, я не собирался останавливать никакое восстание. Амулет нужен был мне для того, чтобы контролировать взбесившегося проклятого, который вздумал со мной соперничать.

«Он хотел найти амулет Мытеи сам, в обход меня. Не верю, чтобы Агата поручила это и мне, и ему. Я чем-то мешаю Арону. Он чувствует во мне угрозу, а от того ненавидит. От того ли, что я некромант? Не исключено, что всё так. От него следует избавиться, но способ придётся выбрать другой. Амулет больше не восстановить».

Появился Иляс, таща на спине увесистый мешок.

— Не пропадать же добру, — ответил он, заметив мой взгляд.

Мы бросились наутёк, оставив за спиной разорённое гнездо последнего некроманта Крампора. Снег усилился, что было на руку, поскольку следы моментально заметало. Для того, чтобы не попасть впросак с внушительной суммой награбленного в серебре, драгоценностях и даже золоте, мы разделили сокровища Флавиана на пять частей, каждую из которых запрятали в снятых комнатах в разных концах города. Настало время подготовки к последней части моего плана, самой опасной и безрассудной. Шли дни, мы не спешили, сознавая, что цена ошибки — смерть и нас, и тех, кто ждал по ту сторону мира теней.

— Я думаю, что монастырь Эвт, что под Крампором — это штаб ордена Пера и Луны, — сказал я, разложив перед Илясом карту. — Это огромная и хорошо защищённая цитадель, не особо похожая на обычное пристанище монашеской паствы. При монастыре доходный дом для паломников. Там должна прятаться Ольга Хшанская. Я в этом уверен. Амулет Агаты у неё.

— Агаты?

— Мытеи, — поправил себя я.

— Почему она прячется именно там?

— Она бежала от меня. Есть подозрение, что во многом эта женщина действовала не по собственной инициативе, а по указке и с одобрения ордена. Поэтому ей дали защиту.

— Как нам тогда туда попасть?

— Попасть туда непросто. Наверняка орден хорошо охраняет свои тайны. Нужно заставить Ольгу саму выйти ко мне.

— Нам не под силу такое вдвоем, — вздохнув сказал Иляс. — Чистое самоубийство.

— Не под силу, — согласился я. — Но у нас есть целое состояние, чтобы нанять тех, кто поможет.

— Наёмники, конечно, станут рисковать жизнями. Но их честь продаётся и легко может сменить хозяина.

Я улыбнулся.

— То верно лишь отчасти, Иляс. В Крампоре есть один трактир, где собираются те, кто только и делает, что рискует жизнями за деньги. Мы заплатим столько, сколько они не смогли бы скопить и за всю жизнь. Отдадим половину и посулим ещё столько же. За такой куш, друг мой, они вывернуть на изнанку чёртов монастырь.

— И всё же… Скольких ты наймёшь? Человек пятнадцать, ну, пускай, двадцать. Если брать больше — пойдут слухи. Враг узнает о нас раньше… А пятнадцать… Этого недостаточно, чтобы штурмовать хорошо защищённую крепость… Кроме того, ты сам назвал её цитаделью.

— Доверься мне, друг.

На следующий день Иляс отправился рекрутировать головорезов, готовых на всё, лишь бы быстро разбогатеть. Трактир Гарнизон не подкачал. Мы наняли двенадцать мордоворотов, забавно растягивающих гласные с характерным акцентом.

— Всё-таки не доверяю я этим ландскнехтам, — проворчал Иляс, расставшись с половиной состояния Флавиана. — Того и гляди, снимутся с места, да ищи их потом.

— Тогда мы найдём их и поквитаемся, — равнодушно заметил я.

— Согласен, — кивнул Иляс.

Прошло два дня. Был тихий безветренный вечер. В огнях доходного дома при монастыре Эвт горел свет. Первый этаж полнился народом, и весёлый гомон разносился далеко по округе. Приют для паломников стоял в трёх вёрстах от монастыря, дабы миряне не смущали монашеских особ своим видом. И хоть здесь не подавали вина или хмельного мёда, в обеденной царило веселье. Паломники праздновали приход весны, готовясь к молитвенной декаде перед началом посевной. В просторном общем зале было не протолкнуться. Мужчины в шутовских коронах с искусственными рогами ели от пуза, набираясь сил в преддверье поста. Женщины, одетые в белые сарафаны, вплетали в волосы цветные ленты и пели, затягивая то заунывные, то весёлые, а порой и бравурные народные песни. Когда в дверях появился человек в широкополой шляпе и при шпаге, разговоры и песни стихли. Неизвестный обвёл зал наглым взором и громко гаркнул: