— Я прочитала твое письмо. В среду я свободна, если хочешь поговорить?

— Я бы с удовольствием. У меня уроки плавания до твоего времени в шесть, но…

— Я могу встретить тебя в кафе? Я пока не готова вернуться в воду на этой неделе, еще нет, так что…

На заднем фоне слышен резкий свист и звук движущегося поезда.

— Извини, я как раз еду домой на поезде. Сегодня воскресенье, и…

— Семейный ужин Милленов, помню.

— Да, — соглашается Грей с заметной улыбкой в голосе. — Я не был там пару недель, потому что… — Он прерывается на полуслове, нить разговора сбивается, но он продолжает, будто наши разногласия не висят в воздухе. — Хадсон буквально тащит меня туда, но будет хорошо увидеть всех. Я с нетерпением жду встречи с тобой в среду.

Я неопределенно мямлю в ответ, играя с сережкой, пока застежка не щелкает.

— Будет приятно поговорить.

Как только я попрощалась с Греем, сразу же звоню Аурелии по видео, покусывая внутреннюю сторону щеки, пока звучат гудки.

— Все в порядке? — спрашивает она сразу же. — Тебе нужно, чтобы я вернулась? Мы можем…

— Грей оставил мне письмо.

— Письмо?

— Да, — подношу бумагу к камере, чтобы она ее увидела. — Оно было вложено в книгу, которую я ему дала.

— И что там?

Я читаю письмо вслух для сестры, и после того, как заканчиваю, мне срочно нужен стакан воды — во рту пересохло.

— Ну, скажи что-нибудь, — умоляю я, когда она слишком долго молчит, просто смотря на меня через пиксели экрана.

— Я… этот парень по уши влюблен в тебя.

У меня перехватывает дыхание.

— Ты так думаешь?

— Я знаю, — она улыбается, убирая блестящую прядь волос за ухо. — Он же буквально сказал тебе это у двери. Он сказал, что влюбляется в тебя, что уже влюбился, но хотел, чтобы эти слова прозвучали особенными. Ты слышала его, ты знаешь, что в глубине души он влюблен в тебя, Делайла, его письмо это только подтверждает. И почему бы ему не быть? Ты потрясающая, ты красивая внутри и снаружи, тебя легко любить.

— Ох, перестань, — машу рукой перед лицом, чувствуя, как щеки начинают пылать, а глаза снова наполняются слезами. — Я просто эмоциональный развал.

— Так, ты с ним поговорила? Или сидишь тут, отговариваешь себя, и мне нужно вернуться туда и надрать тебе задницу?

— Я ему позвонила.

Аурелия улыбается так широко, ее радость просто заразительна.

— И что он сказал? Что ты сказала?

— Мы встретимся в среду в кафе спортцентра.

— Ты уже знаешь, что собираешься ему сказать?

Я смотрю вниз и пожимаю плечами.

— Не совсем. Ну, вроде как. Но я хочу услышать и его. Мне страшно до чертиков сделать этот шаг, признаться ему, как много он для меня значит, но я не хочу сидеть здесь и думать о том, что могло бы быть, или упускать свой шанс на счастье только потому, что боюсь облажаться. Облажаться в отношениях. Не быть достаточно хорошей. Не дать себе быть любимой. Я так сильно этого хочу. Я так сильно хочу его. И, думаю, я должна себе этот шанс — прыгнуть и попробовать. Облажаюсь или нет.

— Я так чертовски горжусь тобой, Делайла, — говорит она, и еще один поток слез бежит по моим щекам.

— Я тоже собой горжусь, — отвечаю, чувствуя, как эта истина проникает в мои кости, в мое сердце.

Мой желудок просто кишит бабочками всю среду.

Я едва могу сосредоточиться на рукописи передо мной, так и не смогла выполнить все сообщения с почты, и буквально вылетаю с нашего еженедельного совещания, когда часы показывают конец рабочего дня.

В метро, как обычно, тесно от пассажиров, но на этот раз к ним примешивается металлический запах дождя, впитанный в кожу, и пластиковый аромат дождевиков и зонтов, которыми люди пытались спастись от внезапного ливня. Сентябрь уже полностью вступил в свои права, стирая каждый след жаркого летнего солнца, которое еще несколько дней назад висело в небе.

Отряхнув капли дождя, которые я собрала по пути, захожу в автоматические двери спортцентра, улыбнувшись женщине за стойкой.

Воздух уже пропитан хлором, тяжелым и густым, перемешанным с теплым духом, который я теперь ассоциирую с этим местом — чем-то душным и липким, но при этом каким-то образом притягательным.

Я сажусь в почти пустом кафе, прислушиваясь к непрерывному жужжанию соковыжималки и громкому смеху, доносящемуся из коридора, ведущего к раздевалкам.

Через приложение заказываю чайник чая на двоих, с молоком и сахаром, и начинаю осматриваться в ожидании — кто придет первым: мой напиток или Грей.

Женщина спускается по лестнице из тренажерного зала, ее волосы пропитаны потом. Ее спортивная сумка ударяется о бедра, обтянутые леггинсами, когда она поворачивает в сторону кафе. Поймав мой взгляд, она улыбается в ответ, быстро заказывая ягодный смузи у баристы за стойкой.

Я поворачиваю голову и выглядываю в окно, которое выходит на бассейн. Сегодня тут многолюдно, почти все дорожки заняты пловцами, каждый двигается в своем темпе. Детский бассейн пуст, за исключением одинокого надувного круга, покачивающегося на воде, но я замечаю, как по стенке уже выстраивается группа детей, полных нервного возбуждения. Один маленький мальчик, с ярко-оранжевыми нарукавниками и очками на лбу, радостно машет высокому спасателю.

Спасатель, которому он машет, подходит ближе, заслоняя мне вид, но я вижу, как он присаживается на уровень ребенка, жестами что-то объясняя, отчего мальчик взрывается диким смехом.

Только когда он выпрямляется, вытягивая шею, чтобы взглянуть на часы на стене, и поворачивается в сторону кафе, я понимаю, что это Грей.

Он смотрит прямо на меня и тихо машет рукой.

Я машу в ответ, чувствуя, как мое сердце начинает биться быстрее от одного его вида. Улыбка Грея поднимается на один уголок рта, и я наблюдаю, как он что-то говорит другому спасателю на смене и затем начинает сокращать расстояние между нами.

— Привет, — выдыхает он, источая запах хлора и свежей мяты, садясь напротив меня, и его длинные ноги случайно задевают мои колени под небольшим столом.

— И тебе привет.

Грей открывает рот, чтобы заговорить, но его перебивает чай, который я заказала. Пар поднимается от носика простого керамического чайника.

— Здесь тепло, — говорю я, поднимая чайник одной рукой и удерживая крышку указательным пальцем другой, наливая янтарную жидкость в чашку, стоящую ближе к Грею. — Но на улице холодно и мокро, поэтому я взяла чай на двоих. Ты не обязан пить, если не хочешь, просто мне нужно было что-то, чтобы согреться, так что…

Грей просто смотрит на меня, помогая приготовить наш чай с нужным количеством молока и сахара.

За спиной слышен визг ребенка, а потом громкий всплеск воды. Я оглядываюсь на бассейн, прослеживая взглядом непрерывный ритм движения воды и буйков, разделяющих дорожки пловцов.

— Делайла…

Я снова смотрю на Грея, его рука лежит расслабленно на столе. Моя рука дрожит от желания прикоснуться к его, переплести наши пальцы и почувствовать, как его большой палец гладит мои костяшки, как он всегда это делает, когда держит меня за руку. Мое тело, мое сердце, моя душа… они все тянутся к нему. Этот мужчина передо мной, я чувствую его своим, моим. Но сначала мне нужна вся правда. Грей знает, как я устроена — мой слегка навязчивый подход к планированию, мою трудовую этику, мою борьбу с тем, чтобы открыться для любви.

Я знаю части Грея — его семейные ценности, его любовь и страсть ко всему, что связано с плаванием, его большое золотое сердце, которое он носит нараспашку, — но я не знаю всего. Пока что.

— Если у нас что-то получится, мне нужно знать все, — говорю я. — Начнешь с самого начала?

Глаза Грея, твердые и уверенные, не отрываются от моих, пока он кивает.

— Я люблю плавать, быть в воде столько, сколько себя помню. Уже в детстве было ясно, что у меня есть способности для соревнований, но я особо об этом не задумывался, пока не стал подростком. Моя мама… — веки Грея дрогнули, но он не опустил взгляд. — Моя мама заболела раком груди, когда мне было четырнадцать. Это случилось внезапно, неожиданно. Одна минута — она на кухне, готовит нам завтрак, отвозит нас в школу, целует на прощание, хотя мы корчились от смущения, боясь, что это увидят наши друзья. А в следующую минуту она уже лежала на больничной койке, совсем не похожая на себя, бледная, как простыня, волосы становились все короче с каждым визитом. Она болела почти два года, и мы были… потеряны. Полностью. Мой старший брат Ноа, ему было семнадцать, когда началась первая химиотерапия, он помогал отцу и взял на себя роль, которую исполняла мама. Он получил водительские права только для того, чтобы нам с братьями не приходилось ездить в школу на автобусе.