Стон срывается с меня, заглушенный ее грудью, в которую я утыкаюсь лицом.

Делайла откидывает голову назад, обнажая горло, и с ее губ срывается стон, пока она не прикрывает рот ладонью.

Я не даю нам обоим ни секунды, чтобы привыкнуть к ощущению, все слишком резко, слишком хорошо, слишком охуенно.

Сжав ее мягкую талию, я резко отхожу назад, а потом рвусь вперед, загоняя Делайлу все глубже по кожаным сиденьям, пока она не тянется назад, вцепившись в дверную ручку, чтобы не удариться головой о внутреннюю обшивку.

— Грей, Грей, Грей… боже…блядь! — шепчет она, сжав глаза, прикусывая нижнюю губу, чтобы не сорваться на стон.

Но я ненамного лучше. Она такая чертовски узкая, горячая и влажная, что сжимает мой член своими стенками, не отпуская, принимая меня, пока я вырезаю себе место внутри нее.

Глаза сами закатываются, когда мое тело напрягается, а по позвоночнику пробегает искра экстаза, но я заставляю себя открыть их, чтобы увидеть, как грудь Делайлы подпрыгивает в такт моим жестким толчкам.

Прижимая одну ладонь к сиденью, другой рукой сжимаю ее сосок, поднимая ее тяжелую грудь.

— Эти красивые сиськи. Все время о них думаю, дрочу на них. Хочу трахнуть их, измазать своей спермой и слюной, и втиснуть себя между ними… Ты позволишь мне, Делайла? Дашь мне трахнуть твои красивые сиськи как-нибудь?

— Да, да, блядь, дааа!

— Открой глаза, красавица. Мне нужно видеть тебя.

Когда Делайла открывает глаза, они мутные, уголки ресниц слиплись от влаги. Этот взгляд вызывает во мне что-то первобытное. Я тот, кто заставил ее так выглядеть, и хочу быть единственным, кто делает это с ней.

Из ее груди вырывается слишком громкий стон, ее бедра сжимаются вокруг моей талии, а киска пульсирует, но я знаю, что ей хорошо, но не так охрененно, как могло бы быть.

Перестроившись, я тяну ее вниз, пока она не оказывается в моих бедрах, одной рукой прижимаю ее внутреннюю сторону бедра, разводя ее ноги шире, а другой прикрываю ей рот, чтобы приглушить ее стоны. Мне вообще-то плевать, насколько громкая она, она могла бы орать хоть на весь салон, но я знаю, что Делайла будет смущаться, если подумает, что водитель нас слышит.

— Потрогай себя, Делайла.

Ее тонкие, немного холодные пальцы протискиваются между нашими телами, задевая мой член всякий раз, когда я выхожу из нее.

Ее тело снова сжимается вокруг меня, а вторая рука хватает мои пальцы, которые прикрывают ей рот, с такой силой, что на моей коже проступают белые пятна.

— Отпускай. Позволь этому случиться.

Ее влага заливает мой член, все тело Делайлы напрягается и замирает, а потом начинает содрогаться. Она кусает мои пальцы, размазывая слюну, ее глаза широко распахнуты, прикованы ко мне.

Я сжимаю зубы, чувствуя, как волны удовольствия прокатываются по мне с дикой силой, яйца сжимаются. С громким стоном ее имени я разряжаюсь внутрь, больше не в силах сдерживаться.

Когда я прихожу в себя, пот уже начинает остывать в складках кожи и на шее, а я смотрю на Делайлу так, будто вижу ее впервые. Она — чертово воплощение красоты: большие блестящие глаза, растрепанные волосы, смятая одежда.

Целуя мои искусанные пальцы в знак извинения, Делайла убирает мою руку от своего рта и садится, встречаясь со мной на полпути для нежного поцелуя.

У меня возникает отчетливое ощущение, что она хочет что-то сказать, хотя я не уверен, что именно, поэтому молчу, ожидая слов, которые так и не приходят.

Когда мы отстраняемся, слышен влажный чмок — моя сперма стекает из ее тела на сиденье.

— Не переживай, — говорю я, поправляя ее белье, а потом натягиваю свои брюки. Мы меняем места, чтобы не сидеть в луже, и теперь сидим спиной к все еще закрытому перегородочному окну, ощущая плавное движение машины по улицам.

Делайла снова устраивается у меня под боком с довольным вздохом, переплетая наши пальцы, пока наши сердца возвращаются к нормальному ритму.

Я запоминаю это ощущение, пока машина плавно катится в сторону Бэйсуотера. Делайла выходит первой, щурясь на слабом солнечном свете, и я следую за ней, поднимаясь по ступенькам и облокачиваясь на стену ее квартиры, пока она роется в сумке в поисках ключей.

— Хочешь зайти?

Я протягиваю руку, чтобы убрать завиток ее волос за ухо.

— Я бы с удовольствием, но не хочу тебя перегружать.

— Я не перегружена, я просто…

— Может, тебе нужно время, чтобы все обдумать?

Делайла кивает, ее глаза ищут в моем лице хоть какой-то намек на недовольство или раздражение. Но она этого не найдет.

— И это нормально, красавица… Мне сегодня было очень хорошо.

Она улыбается, и все ее лицо просто светится.

— Мне тоже, Грей.

— Отлично. — Я краду у нее еще один поцелуй, задерживаясь на ее губах, вдыхая аромат ее духов в последний раз. — Ты позвонишь, когда будешь готова?

— Обещаю.

Ее обещание звенит у меня в ушах всю дорогу до дома. Я все еще могу представить, как она уютно устроилась рядом, прижимаясь ко мне своим тихим, уверенным присутствием.

Когда я захлопываю дверь, Хадсон уже на кухне, готовит что-то масштабное. Запах курицы и соевого соуса щекочет ноздри, и у меня урчит в животе, хотя я ел всего полтора часа назад.

— Хочешь порцию? — спрашивает он, увидев меня.

— Пожалуйста.

Разложив по мискам курицу с овощами, мы садимся на диван, а на экране тихо идет последний футбольный матч.

— Ну и как прошло?

Я не могу сдержать улыбку.

— Офигенно. Она мне реально нравится.

— А ты ей?

— Да, вроде бы.

Хадсон кивает, снова обращая внимание на игру, а я нанизываю на вилку кусок курицы, задумчиво жуя. Свидание с Делайлой прошло на ура, лучше, чем я мог себе представить, но есть одна вещь, которую она сказала, и которая не выходит у меня из головы, грызет меня изнутри.

— Она рассказала мне, почему не ходит на свидания.

Хадсон в ответ лишь что-то буркает, не отрывая глаз от футбольного поля.

— Ее бывший был знаменитым игроком в регби. — Вилка Хадсона с грохотом падает в миску. Теперь у меня есть его внимание. — Он ее жестоко подставил, и еще и пресса сильно прошлась. Ее до сих пор это задевает.

— Бывший?

— Нет, все это дерьмо со СМИ и с известностью, по-моему.

Хадсон смотрит на меня, как будто у меня выросла вторая голова.

— Это может стать проблемой?

Я пожимаю плечами.

— Ты ей рассказал?

Я качаю головой.

— Грей, какого хуя?!

— Чего?! — Я поднимаю руки, чувствуя, как еда комом оседает в желудке. — Как, блядь, я должен был ей сказать после того, как она рассказала мне про своего бывшего? Что мне надо было сказать? Типа, извини, что он разбил тебе сердце и пресса разорвала тебя в клочья, но есть шанс, что это снова произойдет, если мы будем вместе, потому что меня до сих пор иногда вспоминают в желтых таблоидах? Из-за того, кем я являюсь… или кем я был?

— И что она скажет, когда я расскажу ей, что был профессиональным пловцом? А? Все думали, что я поеду на сраные Олимпийские игры, пока не сломал ногу и не порвал все связки в том несчастном случае, а потом мои страдания целую неделю были на первых страницах газет. Ты думаешь, мне надо было прямо там и тогда засадить нож еще глубже и вывалить это все на нее? Делайла бы убежала к чертям, и я бы ее не винил.

Хадсон пару секунд смотрит на меня, а потом кивает.

— Да, может, и не стоило тогда. Но тебе придется ей рассказать, если все продолжит становиться серьезным.

Я делаю глубокий вдох, грудь сжимается, становится невыносимо неудобно. Я начинаю слишком много думать, а это совсем на меня не похоже.

— Знаю. Думаю, я пойду поплаваю, проветрю голову.

Я уже наполовину вышел за дверь, когда он крикнул мне вслед:

— Если я не проснусь к твоему возвращению, возьми с собой на работу оставшуюся лапшу.

— Спасибо.

Хадсон действительно спит, когда я возвращаюсь, волосы все еще мокрые, мышцы ноют, но голова уже на месте. Я расскажу Делайле, когда почувствую, что момент будет подходящим. До тех пор… да кому я вообще интересен сейчас? Всем давно пофиг, что происходит в моей жизни, и, надеюсь, таблоиды тоже забили. Последний раз меня фотографировали, когда я зашел в кофейню на прошлое Рождество.