Какой же он красивый... Темные волосы... черные глаза…

Медленно закрыла глаза, считая про себя до пяти.

Пора.

Высоко подняла подбородок, напуская ледяную надменность.

Игра началась, больше тянуть некуда... нельзя позволить себе передумать. На кону его жизнь... и жизнь его дракона.

— Зря пришли... — специально выбрала официальное обращение, подчеркивая между нами с каждой секундой становящуюся все шире и глубже пропасть.

Задела.

Поменялся в лице.

Как больно видеть своими глазами, как хрупкая нить наших судеб рвется под натиском какого-то пророчества.

Остановился, затаился, как хищник перед прыжком, готовый в любую минуту растерзать свою жертву. Я задрожала, стараясь ничем не выдавать свои истинные чувства.

— Отчего же зря. Забавно посмотреть на ту, которую для меня выбрала сама Матерь драконов. Я пришел. Оценил! От тебя требуется всего лишь раздвинуть свои прекрасные ножки и выполнить супружеский долг. Раздевайся.

Кровь отлила от лица, замедляя удары сердца. Я задохнулась, забывая, как дышать... и вообще жить…

Как же больно…

Сжала до хруста кулаки... впиваясь ногтями в кожу.

Но никакая физическая боль не шла в сравнение с той, что я чувствовала в груди.

Метка на животе раскалилась, я вся раскалилась, покрываясь липким потом. Но его тон помог. Я разожгла в себе ответную ненависть.

Сгорать дотла — так вместе!

И мы пылали, я видела огонь, плещущийся в глубине его глаз.

Тряхнула головой, щекоча длинными волосами спину, наблюдая, как он делает навстречу широкий шаг.

Нет... только не прикасайся... не хочу... не могу... потому что безумно желаю.

Ему нельзя до меня дотрагиваться.

Мой отчаянный шаг назад и громкое, но твердое:

— Нет!

Он застыл, а я, набрав в легкие побольше воздуха, потому что казалось, что мне совсем нечем дышать, вложила в свои слова правдивую ложь, из последних сил сопротивляясь искушению все прекратить. Но слова слетели с моих губ. Слетели, камнем падая в мое израненное сердце.

— Я говорю тебе НЕТ, дракон. Я не в силах тебе запретить воспользоваться моей беззащитностью и принудить меня возлечь с тобой на супружескую кровать. Но знай, если ты решишься на это, ты навсегда падешь в моих глазах и каждый мой век, прожитый с тобой, пройдет в ненависти к тебе. Решай. Но это тело, без моей души, без твоей любви, достанется тебе только силой!

Он опешил. Застыл, превращаясь в глыбу льда... криво усмехнулся, зло так, нехорошо.

— Души? Ты хочешь любви? Любви... к тебе?

И засмеялся... громко... хотя я видела сквозь смех его боль... мой отказ задел, ранил и убил, а значит, я сделала все правильно. Только почему совсем нет радости от содеянного? Почему хочется кусать кулаки, рыдая над прахом моей души?

Он быстро пришел в себя, натягивая уродливую маску безразличия. Презрительно сузил глаза, замораживая одним лишь взглядом. Равнодушно развернулся, не смотря больше в мою сторону, вышел, оставляя меня одну.

Все... с плеч скатился невероятный груз. Но меня продолжало тянуть вниз. Не чувствуя перед собой опору, я, совсем обессилив, рухнула на кровать. В груди пекло, я не могла залатать зияющую рану в груди. Ее пустота и бесконечность морозили тело. Я даже плакать не могла, поджав ноги к груди, сухими, как пустыня, глазами, смотря в одну точку. Я выиграла сражение, уступая противнику войну. Сколько лежала, неизвестно, но когда почувствовала легкое прикосновение, даже не вздрогнула, оставаясь безразличной ко всему.

Возле кровати стоял Ник.

— Ты молодец.

Я, еле шевеля языком, словно пьяная, прошептала:

— Ты слышал?

Он грустно улыбнулся и кивнул.

— Пошли полетаем, тебе и твоей белой красавице нужен простор.

Я устало закрыла глаза.

— Ее могут увидеть…

Он покачал головой.

— Я прикрою... нас никто не заметит... летим?

Императорский дворец

Он стоял напротив открытого окна и дышал, делая сначала короткий вдох, замирал на мгновение и через рот медленно выдыхал. И все ради того, чтобы хоть немного успокоиться. А лучше найти в себе те необходимые внутренние силы для последней битвы ради своего же будущего.

В нос ударил миллион запахов и вкусов. Он мог рассказать о каждом, расщепляя их до макроскопических частиц... но сейчас это умение его только злило. Оно ничто и никто без его зверя. Пустышка. Посмешище. Тогда как раньше способность чувствовать на огромном расстоянии запахи не раз спасала государство от нежданных визитов неприятеля. Раньше, но не сейчас...

Обнаженное тело обдувал вечерний теплый ветер, поднимая все волоски на коже. Но все это лишь гребаный суррогат, подделка, лишенная какого-то смысла.

Без настоящего ветра, который заставлял толстую драконью кожу дрожать, а глаза жгуче, но так привычно слезиться, он терял себя. Выл каждую ночь, крутясь на влажных, скомканных простынях.

И снова обреченная попытка достучаться, дозваться... Но в логове тихо, как в могиле, ни шороха, ни привычного движения грузного, мощного тела.

Никогда не думал, что его это коснется. Коснулось, и теперь хотелось сдохнуть от ноющего, отвратительного по своей глубине чувства пустоты.

Ничего не приносило радости — ни секс, ни власть. Он охладел даже к государственным делам и проблемам, которых накопилось столько... что и года разгрести не хватит.

Когда он впервые заподозрил неладное... помня до мельчайших подробностей тот самый день, он все еще пытался достучаться до дракона. Первую ночь мокрый от напряжения, с красными глазами от бесконечных попыток проникнуть в самую глубь и отыскать зверя, он верил, что это временно. Но когда не получилось на другой день и на следующий, сходя с ума от бессонницы и переживаний, он не выдержал и, чуть солнце окрасило горизонт, послал за целителем. Еще тогда он на что-то надеялся. Глупец.

Целитель долго водил своими кристаллами по его телу, с каждой секундой все сильнее хмурясь. А когда закончил, то слова стали излишни. Император и так все прекрасно понял, но отказывался принимать.

Дальше хуже. Днем еще хоть как-то увлекали заботы о государстве, а вот ночью... ночью был сплошной, бесконечный кошмар... Он с ужасом ждал время, то и дело поглядывая на наручные часы, когда его оставят в одиночестве и проснется его кара — огромная дыра в груди, высасывающая до дна его жилы, опустошая душу... Это невыносимая боль, ни с чем не сравнимая...

Он перестал спать, отказался от этой затеи, вместо сна проводя время в личном архиве. Именно там он отыскал среди фамильных рукописей да одинаковых до скрежета зубов биографий его именитых предков то самое пророчество.

Руки тряслись, когда он прикасался к своей пожелтевшей от времени находке, исписанной чей-то старательной рукой. Чернила казались красными, вернее рыжими, словно это вовсе и не чернила, а чья-то кровь. Да и почерк плясал, точно дракон, писавший эти строки, находился в крайнем возбуждении или отчаянии.

Что же они натворили...

Эта фраза постоянно крутилась в голове... все время, пока он тщательно изучал пророчество...

Как они смогла дойти до этого? Решиться. Неужели никто не подозревал о возможных последствиях?

Уничтожив белых, они истребили саму суть существования драконов на этой земле. Суть жить и творить ради и во благо своей пары.

Звери очень терпеливо ждали. Его дракон уж точно долго, но поняв, что все бесполезно... он... он исчез, растворяясь в бесконечности…

Но шанс был.

И он не давал окончательно опустить руки и, наплевав на все, уйти вслед за своим драконом.

А когда он узнал об истинности, прямо у него под носом, на балу, понял, что наконец... наконец Матерь драконов сжалилась над ним, и он сделает все, чтобы вернуть утраченное. Не только для себя, для каждого черного. Поэтому так легко и пережил мысль о вынужденной жертве. Ему было жаль генерала. Искренне. Но это не шло ни в какое сравнение с той виной перед белыми, которую каждый из них обязан искупить. И эта честь выпала на долю Верриона. Но на его месте мог оказаться кто угодно, даже он сам... Судьба сделала свой выбор.