Министр народного просвещения и пропаганды Геббельс в тот же самый день — 7 ноября 1941 года — выступил на многотысячном собрании национал-социалистической партии и объявил фюрера павшим за Рейх героем и мучеником. Членам партии было рассказано о героической гибели Гитлера на передовом рубеже восточного фронта, где он с пистолетом в одной руке и гранатой в другой принял неравный бой с тремя десятками предателей и диверсантов.

Живо, ярко, с демонстрацией фотографий и кинохроники, создавали совсем другую реальность, которая казалась не менее, а иногда даже более убедительной. В этой реальности, полностью соответствующей повестке борьбы сверхлюдей ариев с варварами и недочеловека, гибель фюрера была не просто трагедией, а великим подвигом. Гитлера превозносили уже не как исключительного гения германского народа, а как полубога, принесшего искупительную жертву и вознесшегося в Валгаллу.

Благодаря удаленности ставки в Виннице, и почти полном отсутствии живых свидетелей нападения и последующего похищения, удалось соблюсти секретность. На месте изготовили «доказательства» стопроцентно проверенные люди, фанатичные преданные Рейху и лично Гитлеру, что в итоге и определило добротность и невероятное разнообразие «истинных» свидетельств. Фальшивки оказались такого качества, что не поверить в них было крайне и крайне сложно.

Одним из главных свидетельств героичности фюрера стало его «предсмертное» письмо-завещание, тут же ставшее известным в народе и на фронте. Фото небольшого окровавленного листка с несколькими предложениями, написанными неровным подчерком, разошлись мгновенно. Рукой фюрера германская нация «призывалась» к продолжению беспощадной борьбы за Рейх.

И борьба продолжилась с еще большей ожесточенностью и яростью…

Немецкий ударный кулак из сотен тысяч гренадеров, сотен танков группы армией «Центр» продолжал продавливать оборону на московском направлении, медленно, но неуклонно приближаясь к столице. Один за другим пали Истра, Верея, Волоколамск, Можайск, Руза, Клин, Наро-Фоминск и другие города и посёлки.

Штурмовые части группы армией «Север», наступавшие на Ленинград, к концу октября заняли Тихвин. Железная дорога, по которой в том числе доставляли часть грузов к Ладожскому озеру, а потом и в сам осажденный город, оказалась перерезана. Все связи северной столицы с Большой землей оказалась перекрыты.

Продолжалась ухудшаться оперативная обстановка на Кавказе, Крыму, где линию фронта удалось стабилизировать лишь к ноябрю и ценой огромных потерь в живой силе и технике.

С особой силой оккупанты свирепствовали на занятых территориях. В захваченных городах, поселках ежедневно проводились показательные казни. Физически истреблялись любые признаки сопротивления, недовольства. При малейшем подозрении в нелояльности оккупационной администрации предавались огню целые села и деревни. В лагерях с военнопленными массово практиковались децимации, выборочные казни.

Берлин, Рейхсканцелярия

Большой Мозаичный зал. Почти полторы сотни метров пурпурного мрамора под ногами, на стенах и потолке. Ни люстр, ни мебели, ни встроенных ниш, и главное, ни единого окна.

Торжественная тишина. Весь цвет Германии — лидеры партии, имперские министры, генералы и адмиралы — склонил головы перед гигантским портретом фюрера. Минута прошла и к трибуне, отделанной кровавого цвета тканью, вышел тучный человек в белоснежной форме маршала авиации с золотым жезлом.

— Камераден [соратники], я скорблю вместе с вами, — развернувшись к портрету, Герман Геринг вновь склонил голову. Лишь двое суток назад в соответствии с иерархией в гитлеровской Германии принявший бразды правления, он старательно демонстрировал безутешное горе. В уголках его глаз застыли слезинки, глубокие морщины прочертили лоб. — Германский народ осиротел. Наш фюрер, герой…

Мрачнели лица собравшихся. Играли желваками генералы, еще пахнущие порохом передовой. С трудом сдерживали рыдания дамы, тщательно промачивавшие глаза кружевными платочками.

Лишь один человек выделялся, хотя и старался не показывать этого. На его лице не было эмоций, словно натянул каменную маску. Седовласый, с тяжелым взглядом из под кустистых бровей, глава Абвера Вильгельм Канарис казался вырубленным из цельного монолита. Абсолютное ледяное безмолвие и беспристрастность давно уже стали его частью.

— Герой… — одними губами повторил Канарис, все же не сумев сдержаться. Как ни скрывай эмоции, они все равно прорывались. — Герой…

Конечно, Хитрый Лис, как его прозывали друзья и враги, ни на йоту не поверил в то, о чем последние дни круглосуточно вещал Геббельс, а теперь подхватил и новый фюрер Геринг. Верить в героическую смерть Гитлера мог только самый последний идиот, ни капли не сомневался Канарис. Фюрер был откровенным трусом и самолюбивым эгоистом, который никогда не осмелился бы вступить в схватку или даже свести счеты с жизнью. Никогда, и это не обсуждалось.

— … В самом центре Берлина будет воздвигнута усыпальница, где в веках упокоится великий сын германского народа, — с невероятным пафосом продолжал вещать Геринг, нависая над трибуной. При этом отчаянно жестикулировал, то и дело вскидывая маршальский жезл, явно подражая в этом своему предшественнику. — Никогда прежде на земле не будет столь величественного здания…

При этих словах Канарис поджал губы. Про мавзолей для фюрера он уже слышал. Решение о возведение усыпальницы было принято еще двое суток назад.

— Гениально… Все-таки это гениально… — шептал глава Абвера, не переставая восхищаться осуществляемой операцией. Ведь, и его сотрудники приняли самое деятельное участие в том, что похищение фюрера превратилось в его героическую смерть. — Как жаль, что об этом никому нельзя рассказать. Какой увлекательный роман бы получился.

Каждый шаг был проделан в обстановке максимальной секретности. Больше двух сотен непосредственных исполнителей было ликвидировано в ходе подготовки и проведения операции. Утечек не было и не могло быть. Для всего Рейха Адольф Гитлер стал мучеником, погибшим в неравной схватке с десятками диверсантов и предателей. Стал иконой, которая еще более укрепила решимость рядовых немцев идти за новым фюрером.

С трудом дождавшись конца мероприятия, Канарис одним из первых покинул рейхсканцелярию. Быстро спустился по мраморной лестнице.

— Все, что ни случается, все к лучшему, — к удивлению адъютанта, предупредительно открывшего дверь роскошного адмирал-бенца, его шеф вдруг широко улыбнулся. Кивнул и махнул рукой. — Давай домой, Фридрих. Мне нужно подумать.

Подумать главе Абвера, и правда, было о чем. Сейчас, когда Гитлера не стало, можно было вернуться к его давней идее о сепаратном договоре с англичанами. Фюрер с его мессианской идеей о мировом Рейхе был непреодолимой помехой, и никогда бы не принял предложение о мире с Англией и в дальнейшем о совместной борьбе против Советского Союза.

— Конечно же, к лучшему, — качнул он головой, откинувшись на спинку сидения автомобиля. — Теперь мы точно сможем договориться…

Ему, убежденному англофилу и сторонника единой англосаксонской цивилизации, было больно смотреть на происходящее. Они никогда и ни за что не должны были воевать с Соединенным королевством. Напротив, Германия и Великобритания есть естественные союзники в борьбе с мировым варварством. И только такой глупец, как бывший ефрейтор, неожиданно ставший рейхсканцлером, мог не понимать этого.

— Геринг не помеха… Этот боров никогда не имел никакого соображения Дальше своего носа не видел и не видит… Он и любой другой фюрер сделает то, что скажет Крупп и компания.

Крупный бизнес с радостью поддержит договор с Британской короной. Связи немецких сталелитейных и банковских королей с английскими и американскими коллегами ни для кого не секрет. Ходатаи от самого Круппа уже давно оббивали пороги рейхсканцелярии, но до сегодняшнего дня совершенно безуспешно. Им тоже нужна была война, но такая, когда их заводы и шахты работают в полной безопасности.