— Я тоже не понаслышке знаком с военным искусством, — усмехнулся Гудериан. Всем своим видом показывал свое отношение к теоретикам. Себя-то он мнил настоящим практик от военного дела. — Один только вид моих панцеров разгонит тысячи даже десятки тысячи окруженцев. Во Франции я совершал ежедневные марши под сотню километров, и лягушатники целыми полками разбегались или сдавались в плен.

Командующий чуть не задохнулся от возмущения, хотя и старался не подавать виду. Сказывалась прусская косточка военного в четвертом поколении. Фон Клюге служили еще тогда, когда и самой Германии в помине не было. А этот выскочка смеет при нем делать настолько безапелляционные заявления.

— Вы, господин, генерал видимо совсем не читали последние сводки, иначе бы имели совершенно иное мнение! — ледяным тоном произнес фельдмаршал, беря со стола несколько бумажных листов с печатным текстом. — Если у вас в войсках не хватает времени для ознакомления со сводками, то потрудитесь ознакомиться с ними здесь и сейчас.

Скривившийся Гудерина взял бумаги. На лице, правда, было написано полное отторжение. Мол, на кой черт мне ваши бумажки, когда я на земле все это вдоль и поперек исползал.

— Если кто-то еще не ознакомился со сводками службы охраны тыла, то напомню, — издевательски проговорил фон Клюге, отводя взгляд от Гудериана. Ясно чувствовалось его удовлетворение от того, что удалось при всех ткнуть этого выскочку лицом в его же некомпетентность. — За последние двое суток в тылу резко выросло число нападений на наши войска и гарнизоны. Партизаны настолько обнаглели, что начали нападать и на действующие части. Только за вчерашнюю ночь было убито сто сорок пять немецких солдат, за сегодняшнее утро — еще шестьдесят семь. Причем сделано это исключительно холодным оружием. И в таких условиях вы, господин генерал, столь пренебрежительно отзываетесь о службе охраны тыла…

По итогам совещания было принято решение о продолжении активной обороны на линии Лепель — Витебск с целью уничтожения советских механизированных соединений. Второй танковой группе генерала Гудериана, словно в насмешку, предписывалось выбить противника из предместья г. Лепель и совместно с 19-ой, 22-ой и 61-ой пехотными дивизиями вермахта взять в котел действующую на этом направлении крупную группировку советских войск.

— Уверен, тесное взаимодействие с нашей пехотой, господин генерал, научит вас такому ценному качеству военноначальника, как терпение и внимание к деталям, — громко произнес фон Клюге, пристально посмотрев на Гудериана. И надо было видеть вспыхнувшее бешенством лицо последнего, которого, получается, прилюдно оскорбили. — А теперь прошу проследовать в вверенные вам подразделения. Оперативная обстановка продолжает оставаться напряженной.

Генерал Гудериан с такой силой хлопнул дверью, что она едва с петель не слетела. Стремительно сбежал по лестнице, быстро пересек улицу и вскочил в командно-штабную машину.

— В дивизию! — хлопнул он по приборной доске перчаткой. Офицер для связи, сидевший на переднем сидении, даже бровью не повел, словно каждый видел своего командира во взбешенном состоянии. Понимал, что для своего здоровья сейчас лучше помалкивать. — Живо!

Машина с буксом рванула с места, ныряя в ближайший переулок. За ней, стараясь не отстать, летел грузовик с охраной.

— Связь со штабом!

Гудериан все никак не мог успокоиться. Прилюдная выволочка, устроенная командующим, все еще стояла перед его глазами, а каждое слово фон Клюге звучало в ушах. От испытанного унижения генерала едва не трясло. Жутко хотелось все отмотать назад и высказать фельдмаршалу все, что накипело.

— Я сказал: связь со штабом! Сколько можно ждать⁈

Офицер связи, только что корпевший над рацией, уже протягивал ему наушники с микрофоном.

— Штаб на связи, господин генерал.

Гудериан едва не вырвал у него наушники.

— Дежурный⁈ Соединить с генералом Лемельзеном! — командир 47-го моторизованного корпуса находился в его личном резерве, но сейчас ему нашлась работа. — Генерал⁈ Гудериан на связи! Для твоих панцеров есть работа! Ты ведь жаловался, что они уже застоялись в тылу? Так вот, поднимай корпус! Пришло время иванам преподать так, чтобы они драпали до самой Москвы! Ха-ха!

Напрямую ослушаться фельдмаршала фон Клюге Гудериан не мог, но косвенно, в обходную, попробовать мог. 46-ой и 27-ой усиленные моторизованные корпуса будут действовать согласно распоряжению командующего, и сдерживать русские танки, а 47-ой корпус ударит им во фланг и окончательно сокрушит все боеспособные соединения.

— Где у тебя передовые части? Деревня Сувалки? Какое дурацкое название! Там штаб 17-ой танковой дивизии? Передай им, что скоро прибуду и лично поставлю задачу…

Во всем этом и был генерал Гудериан, по праву заслуживший громкое прозвище «Гейнц-ураган». И дело было не в его природной строптивости или нетерпении, которых, если честно, хватило бы и на двух, а то и трех человек. Просто он искренне верил в то, что говорил, продвигал и реализовывал — подвижная война, стремительные марши моторизованными соединениями, молниеносные удары по противнику ударными танковыми группами. Все остальное, к чему апеллировали его оппоненты-генералы и фельдмаршалы, — неторопливое, последовательное наступление, создание качественного превосходства над противником, крепкие тылы — считал уже отжившими методами, отголосками прежней великой войны. Будущее военного искусства он видел именно в тесном сочетании двух принципов — стремительность и ударная мощь. А воплощением всего этого стали знаменитые панцеры, легкие и средние немецкие танки, прокатившиеся по всей Европе с севера на юг и с запада на восток.

— Скажи танкистам, что через несколько дней они уже будут в Смоленске, а в конце месяца в Москве. Пусть готовят шампанское… Или я не генерал Гудериан!

— Прибавь газу, а то иваны сами разбегутся! Ха-ха!

Настроение у генерала стремительно улучшалось. Обида на командующего, конечно же, еще теплилась где-то внутри него. Но все это уже затмевалось будоражащими картинами ближайшего будущего, в котором он, командир знаменитой танковой группы «Гудериан», в дыму и огне въезжает на танке сначала в Смоленск, а потом и в саму Москву. Где-то там в мыслях маячил и фельдмаршальский жезл, который Гудериан, естественно, уже не раз примерял на себя.

— … Сувалки… Действительно, дурацкое название. Все у унтерменшей, не как у людей. Названия сел и деревень похожи на случайный набор букв… Сколько до места?

— Около двух часов, господин генерал. Дальше дорога совсем плохая, от дождя все размыто…

И правда, как съехали с основной дороги, сразу же застряли. Прошедшая перед ними колонна нарыла такие колеи, что машина Гудериана то и дело садилась на брюхо. Оттого дорога продлилась не два часа, как обещал офицер связи, а все три часа с небольшим.

— … Подъезжаем, господин генерал.

Густо покрытая грязью, машина выбралась на песчаный грунт и сразу же прибавила ход. Грузовик с охраной безнадежно отстал. Тяжелую машину то и дело приходилось толкать.

Впереди среди березняка показались покосившиеся бревенчатые избенки. Прибыли, значит.

— Где командир? — Гудериан спрыгнул с машины, не дожидаясь ее остановки. Начал оглядываться по сторонам в поисках офицеров. — Командира ко мне! Разыскать немедленно!

Офицер связи, тоже выбравшийся из машины вслед за командиром, недоуменно бродил от дома к дому. Все было брошено, покинуто. Вокруг ни единой души. У колодца стоял броневик с торчащим из него стволом пулемета. Рядом дымила походная кухня, из закопченного бака которой торчал здоровенный половник. Казалось, повар куда-то отошел и вот-вот вернется назад, к своему рабочему месту.

— Куда, черт побери, все запропастились? Олухи…

Выругавшись, Гудериан зашагал в сторону застывшего под раскидистым дубом танка. На корме боевой машины лежал промасленный комбинезон и грязное исподнее, внизу стоял тазик с водой. Похоже, экипаж готовился к стирке.