— Вась, чего сегодня привёз? Надеюсь, не про уборку хлопка в Узбекистане? — Кудяков поймал за рукав совсем молоденького оператора, хотевшего прошмыгнуть мимо. Подмышкой у того как раз была бобина с плёнкой зажата. — Чего молчишь? Заснул что ли?

Оператор, шмыгнув носом, остановился.

— Не-ет, Наджип Загидуллович, не сплю, — а у самого глаза красные, воспаленные. Ясно, что сутками приходится на кинопередвижке. по нашим дорогам трястись. Где уж тут поспать. — Сегодня какого-то Халдея показывать буду.

— Еврея что ли? — у председателя брови взлетели вверх.

— Не знаю, имя вроде русское — «Евгений», — Василий показал на бобине с плёнкой наклейку. — Это военный корреспондент из Москвы. Дали команду его показывать, мы вот и показываем… Э-э, пойду я, а то люди вон уже шуметь начинают.

Через полчаса, как с колхозной конторы бухгалтер и табельщики пришли, наконец начали показ. Щелкнули выключателем, туша свет. Зажужжал аппарат, и по белому полотну на стене сначала побежали серые линии, а после появилась картинка.

— Товарищи, фильм расскажет о военных буднях энской части, — оператор начал по бумажке читать заготовленный текст. — Вы увидите, как бойцы Красной Армии повышают мастерство владения оружием, боевой техникой. Это и подготовка оборонительных укреплений, и уничтожение немецких бронетранспортёров и танков, и установка мин.

Едва на экране появилось какое-то поле, где десяток коротко стриженных парней внимательно слушали командира с орденом Красной Звезды на груди, как в зале повисла мёртвая тишина. Люди с жадным любопытством и заданной надеждой всматривались в лица бойцов, а вдруг узнают кого-то из родных. Ведь, почти у каждого из них кто-то — отец, брат, сын или дядя — ушел на фронт, и с концами.

— … Здесь расчёт орудия учится готовить позицию, укрытие для личного состава, — продолжал озвучивать оператор, не забывая крутить ручку аппарата. — Вчерашние мальчишки на глазах превращаются в опытных артиллеристов, готовых обрушить на врагов настоящий смертельный дождь из свинца и пороха.

Следом уже показывал небольшой полевой аэродром с замаскированными самолётами. Камера крупным планом выделила небольшой окоп, обложенный мешками с песком и торчавший оттуда пулемётный ствол. Оттуда же выглядывала и голова наблюдателя в каске. Сразу чувствовалось, что бдел.

— … Наши советские лётчики готовятся к вылету, чтобы снова точным попаданием поразить немецкий поезд с техникой и солдатами. Опытные механики перед вылетом проверяют технику, заправляют горючим, заряжают пулеметы.

Зрители продолжали смотреть, затаив дыхание и не произнося ни единого слова. Хотя эмоции на их лицах были красноречивее всяких слов. Мужики, особенно постарше, качали головами, женщины не скрывали слез. Все понимали, что эти мальчишки на экране могли уже быть мертвы.

— А сейчас вы увидите съёмку яростной атаки наших бойцов… Вот разрываются вражеские мины и снаряды, немцы наступают, бросают в бой танке. Эта высота слишком важна…

Изображение немного дергалось, но это ничуть не мешало. Сразу видно было, что корреспондент тоже находился в окопе под артиллерийским огнём.

— … Враг подошёл очень близко. Ещё немного, и его штурмовики ворвутся на наши позиции…

Напряжение нарастало. Тишина стала звенящий. И вдруг в углу кто-то грязно выругался, но на него тут же зашикали.

— И тогда командир взвода выскочил из окопа.

Люди увидели, как невысокий командир с орденом на груди легко «взлетел» на бруствер. Он стоял вполоборота к зрителям, хорошо была видна его правая рука с револьвером.

— Он обернулся к бойцам и крикнул: «В атаку! За Родину, за Сталина! ». И все поднялись, как один.

Командир на экране обернулся в их сторону. Корреспондент крупным планом «взял» его искаженное лицо. Оно «горело» яростью, жуткой силой. Казалось, боец сейчас сойдет в зал и их тоже позовет в атаку.

— Ой! — вдруг раздался приглушенный женский возглас. С места кто-то поднялся и вытянул в сторону экрана руку. — Сынок! Равиль!

Оператор недовольно дёрнул головой. Ведь, предупреждал, чтобы была тишина и ему не мешали. Но тут такое началось, что он за голову схватился.

— … Люди, это же Рава! Глядите, один в один наш дурень! — уже закричал какой-то мужик с искренним удивлением в голосе. Тоже вскочил на ноги и показывал на экран. — Вот тебе и бабушка, Юрьев день!

— Вы посмотрите, посмотрите, он же сержант! — орали с другого конца зала. — Вона лычки какие! А орден⁈ Откуда у него орден-то?

Оператор, конечно, пытался навести тишину, но без толку. К нему присоединился и председатель, тоже принявший махать руками и кричать громче других. Только галдеж лишь громче становился. Уже кричали и мужики, и бабы. Свистели мальчишки, также узнавшие односельчанина в том героическом командире.

— Тихо! А ну тихо, мать вашу! — Кудяков поднялся на сцену и с силой затопал по деревянному полу, отчего по залу пошел громкий утробный гул. — Все рты закрыли! Бабы, кому я говорю⁈ Заткнулись!

С трудом, но кое-какое подобие тишины все же удалось установить. Пришлось даже свет включить, который и осветил красные возбуждённые лица людей в зале.

— Василий, давай-ка еще раз этот кусок про командира запусти! Только останови, когда он на нас смотреть станет.

Парнишку кивнул и начал возиться у аппарата, подкручивая пленку. Наконец, дав отмашку из-за света, вновь запустил фильм.

— Стоп! Хватит! — в нужный момент Кудяков взмахнул рукой. — А что, похож. Фигура его, и лицо… Вот тебе и дурень косорукий.

Председатель растерянно вытер платком пот со лба. Точно никак не ожидал такого. Думал уже, что этого дурачка куда-нибудь подальше «законопатили».

— Смотри-ка, до сержанта дослужился и целый орден заработал. Герой, оказывается…

Выходит, дурачок-то совсем и не дурачок. Сейчас посмотришь, а он очень даже ничего. Статный, крепкий, подтянутый. Гимнастерка, как влитая сидит, словно специально на него шили. Орел, настоящий орел. С этими мыслями Кудяков глянул в зал и понимающе крякнул. Незамужние девки так на экран глядели, что только слюна с губ не капала. Парни от них не отставали. Завидовали.

Увиденное все никак у него в голове не укладывалось. Как сельский дурачок, что годами пас стадо и двух слов не мог связать смог стать командиром и заслужить такую награду? Что же там такого случилось?

Продолжая думать об этом и после завершения всего этого, Кудяков и домой пошел. В дороге все «переварить» пытался.

— Бывает же так…

Перед домом присел на лавку, чтобы дух перевести и еще обо всем этом подумать.

— Бать?

Из ворот вышел сын и тоже сел рядом. Снял с головы кепку, начал ее мять в руках. Лицо при этом какое-то странное было, непонятное.

— Я ухожу завтра. Ты матери скажи, а то она плачет, остановится не может…

— Айтуган, ты чего? — не понял председатель. Папироса, что хотел затянуться выпала из пальцев. — Куда собрался? В район что ли едешь за краской? Так, не за чем.

Сын решительно натянул кепку на голову и встал перед отцом, а у того неприятно екнуло в груди.

— В военкомат, батя, ухожу. На фронт.

Помолчав, добавил:

— Еще тогда надо было идти, когда все пошли. Не могу людям в глаза смотреть… А теперь еще будет хуже, бать. Видел, как они все на него смотрели.

И без слов было понятно, кого сейчас он имел ввиду.

г. Слобожаны, бывшее здание городского обкома партии

В кабинете, где еще недавно заседал первый секретарь горкома, сейчас проходило совещание командиров 101-го полка.Присутствовали комполка полковник Захаров, начальник политотдела майор Фомин, командиры батальонов и рот, чуть больше десяти человек. И обсуждали они недавние события, которые вызвали столько переполоха, как у нас, так и у немцев.

— … Кто-нибудь может мне вразумительно объяснить, что вчера вечером, а потом и ночью произошло? — Захаров со вздохом растер виски. Нудная головная боль его просто с ума сводила. — Красильников?