Гнев в глазах Маркуса не прояснился, но уменьшился, резкие линии ярости смягчились, когда в их глубинах замерцало понимание и что-то похожее на гордость. Я делаю паузу, подбирая правильные слова, чтобы преодолеть пропасть сомнений, разделяющую нас. — Он становится маленьким капо. Сильный, выносливый и полный сердца — совсем как его отец.

— Спасибо, — Маркус опускает голову и гладит большим пальцем руку Алекса. — Мне жаль.

— Пожалуйста, не извиняйся. Я полностью понимаю.

Маркус кивает и подзывает меня к себе. Алекс просто маленькая шишка в одеялах.

Ровный звуковой сигнал кардиомонитора успокаивающе нарушил тишину, когда мы стояли над ним втроем в шеренге, ничего не делая, только наблюдая за каждым подъемом и падением его груди. Алекс оставался неподвижен, за исключением едва заметного подергивания пальцев, которое предполагало путь сна, полный монстров, между ним и сознанием.

— Его состояние стабильное, — пробормотал Маркус низким гулким голосом, который казался почти неуместным в тихом бдении. — Мы делаем все, что можем. Теперь речь идет о том, чтобы дать ему время.

Время. Роскошь и проклятие переплелись, простираясь перед нами с сводящей с ума двусмысленностью.

Взгляд Маркуса никогда не отрывается от лица его сына, но я чувствую перемену рядом со мной, неподвижное тело Маркуса расслабляется, и расстояние между нами уменьшается.

— Он… он такой же, как я, — выдавил Маркус между рыданиями. — Сильный. Выносливый. Боец.

Я сжала его руку, предлагая силу через прикосновение, тихое эхо поддержки, когда он столкнулся с собственной уязвимостью.

— Более того, — тихо сказала я, глядя на мальчика, который держал сердце своего отца в дремлющих руках. — Он — свидетельство для тебя, Маркус. Наследие силы и чести. Тот, кем можно гордиться даже сейчас, особенно сейчас.

— Алекс, — прошептал он, и внутри него словно прорвалась плотина. Мне никогда не было комфортно рядом с плачущими мужчинами. Единственный раз, когда я видела, как мой отец плакал, это когда его приговорили к двадцати годам тюремного заключения. Мама сказала, что после этого он плакал каждый раз, когда она навещала его, и это было слишком тяжело вынести. Как я могла навещать его и смотреть, как слезы сожаления текут по его лицу, когда у него не было ни шанса извлечь урок из своей ошибки, ни возможности искупить вину? Его просто изолировали от нас до конца его трудовой жизни. Всего одна ошибка. Ладно, это была большая ошибка. Но это был один из вариантов, который нарастал как снежный ком, пока он больше не мог его контролировать.

Но у этих людей передо мной есть шанс на искупление. Мы можем извлечь из этого урок и двигаться вперед как семья, и я хорошо знаю, как это сделать.

Глава сорок третья

Зейн

Это была долгая ночь. Атмосфера в комнате становится более терпимой, когда Маркус и Жасмин мирятся. Они стоят рядом с Алексом, а я жду у окна. Находиться здесь — это правильно, но, как и Ленни, я хочу быть там и делать что-то полезное.

Алекс по-прежнему не отвечает, но подергивание его пальцев усилилось, к нему время от времени присоединяется мерцание век.

— Хватит ждать, — внезапно решает Жасмин, ее тело отворачивается от кровати и смотрит на меня лицом к лицу, что заставляет меня бояться, что я сделал что-то не так, несмотря на то, что не двигался.

— Пришло время сделать это как следует.

— Что сделать? — я противодействую ее требованию.

— Это, — настаивает она. — Я же говорила тебе, что скажу, когда придет время, и теперь пришло время.

— Что? — я хмурюсь, на мгновение обдумывая ее слова. И тут меня осенило. Ее отказ от моего предложения сопровождался приказом повторить жест, когда она решит, что пришло время. Но сейчас не может быть подходящим временем, верно? — Сейчас?

— Да, Зейн. Сейчас.

— Ну, окей. Мои чувства к тебе не изменились, — я утешаю ее тем, что моя задержка не связана с переменой взглядов, а связана с моим беспокойством за маленького мальчика в постели.

— Тогда продолжай, — Жасмин складывает руки, как будто это предложение ограничено по времени. Я оглядываюсь вокруг нее на Маркуса, который беспомощно пожимает плечами.

— Отлично, — я киваю. Она терпеливо улыбается, и я понимаю, что эта драма убедила ее посвятить себя семье. — Да.

С угрозой чепухи, продолжающей вылетать из моего рта, я убегаю в спальню к ящику, где лежит нелюбимое кольцо. Мои пальцы сомкнулись вокруг бархатной коробки, которая прожигала дыру в моем сознании с тех пор, как я впервые спросил ее.

Вернувшись в комнату Алекса, я делаю глубокий вдох, позволяя каждой секунде растягиваться настолько долго, насколько могу. Затем я опускаюсь на одно колено и предлагаю открытую коробку. — Жасмин Морган, окажешь ли ты честь, согласившись стать моей женой?

Я делаю паузу, моя душа лежит в моих руках.

Вместо того, чтобы мы лежали вместе в постели, пока Алекс болтал по телефону, теперь Алекс лежит в постели, а мы двое — в изножье кровати.

— Да, — выдыхает она, и это слово становится спасательным кругом, переброшенным через хаос. — Да, я согласна.

Кивнув ей из-за собственного недоверия, я надел кольцо ей на палец.

— Я так счастлив, Жасмин. Я не могу в это поверить, — я встаю и целую красавицу передо мной.

— Ты можешь доверять члену семьи, — усмехается Жасмин. Я смотрю на Маркуса, зная, как сильно он верит в семью.

— Определенно, — я согласен.

— Верно, — Жасмин напрягается и отступает от меня. — Я хочу, чтобы вы оба набрались мужества и перестали хандрить. Я останусь с Алексом и сообщу, если что-то изменится. Вам нужно доказать, что Алекс прав. Он сын мафии, внук мафии. Плохой человек причинил ему вред, а значит, он причинил вред и тебе. И ты никому не позволишь уйти от наказания.

— Ты права, — именно вера Алекса в это помогла ему устоять перед Десмондом, и я не позволю ему проснуться, зная, что мы сидели здесь и плакали, а этому человеку все сошло с рук.

Слова Жасмин подкрепляют нашу решимость, и мы с Маркусом направляемся к двери, чтобы стать теми людьми, которыми он нас считает. Если кто-то нас обидит, мы не прячемся дома и зализываем раны; мы избили ублюдков, которые ранили нас самих, до полусмерти.

— Ты куда-то собираешься? — спрашивает Ленни.

— Да. Мы собираемся убить Десмонда.

— Ох, пора, — соглашается Ленни.

Когда мы проходили мимо растрепанной гостиной, на полу все еще оставались следы прежнего хаоса.

— Эй, — кричу я одному из охранников. — Я думал, ты это проясняешь.

— Новое окно будет здесь через тридцать минут. Как только оно будет доставлено, мы позаботимся о том, чтобы вы ничего не заметили, — уверенно обещает охранник.

— Сейчас мы отправляемся. Я хочу, чтобы мужчины стояли у каждой двери, пока я не вернусь. Никто не входит и не выходит, знаете вы их или нет. Понял?

— У нас есть фотография Десмонда Грейвса. Мы будем держать дом крепче, чем утиную задницу, пока вы не вернетесь.

Мне нравится это чувство, а также уверенность, с которой этот мужчина обращается ко мне. Нет и намека на обычное нервное напряжение, которое возникает при встрече с консильери. У нас также есть кинологи, патрулирующие снаружи, и выключающие прыгучего спрингер-спаниеля, кто вынюхал Жасмин для пары рыжевато-коричневых собак, которые с радостью оторвут кому-нибудь руку. Я более чем доволен способностями этих ребят.

— Спасибо. Я полностью верю вам всем.

Их головы резко поднялись, глаза широко раскрылись, не только от удивления от благодарности, но и от нового чувства срочности. Они оживленно кивнули и вскочили на ноги, чтобы обезопасить помещение и обеспечить безопасность всех, кто находится внутри. Поскольку окно скоро будет укреплено, Маркус, Ленни и я отправляемся на охоту за человеком, который думает, что может причинить вред ребенку, и ему это сойдет с рук.

Мы едем на отдельных машинах, что дает нам больше гибкости, и едем, как процессия, по улице в сторону клуба Десмонда. Враждебное завладение его гордостью и радостью должно выманить его из трудной ситуации. Наши люди уже здесь в бою, его обычные пристанища прикрыты. Поскольку его работа и дом под угрозой, то, когда мы замкнем петлю вокруг него, это лишь вопрос времени.