С другой стороны, это же ненормально от слова совсем. Родной отец желает смерти своему сыну! Да он же не человек, а кассовый аппарат какой-то. Ради своих денег и статуса готов родную кровь пролить. И только хныкающая Катюша, заставляет меня сдерживаться.

— Забери нас отсюда, быстро! Девочка уже продрогла до костей. Еще немного, и она заболеет. Не думаю, что Райскому это понравится, — играю вслепую, но другого варианта не вижу.

О том, что Богдан и есть Хищник, решаю умолчать. Пусть хоть какой, но козырь в рукаве. Хотя признаться, довольно весомый козырь. За эту информацию многое можно получить. Только вот я не знаю, могу ли ее разглашать или нет.

Томаш не двигается со своего места, и видимо, мои слова возымели смысл, потому что он смотрит на Катюшу не отрываясь, пытаясь понять вру я или нет.

— Бери девчонку и за мной! — командует он.

Два раза мне повторять не нужно. Поднимаю свою девочку, которая уже на ногах еле стоит и помогаю идти вслед за Томашом.

Мы движемся по какому-то темному коридору при тусклом освещении. А потом яркий свет снова резко слепит глаза. Я жмурюсь, прикрывая лицо рукой, а второй прижимаю к себе Катюшу.

— Не останавливайся! — приказной тон эхом разносится по огромному залу.

Томаш специально идет быстро, не давая нам возможности осмотреться, чтобы запомнить расположение входов и выходов. Думает, наверное, что мы попробуем сбежать? но это точно вряд ли. Пока обнимаю Катю, чувствую, что она вся горит. Щечки и губы красные, глаза закрыты и еле волочит свои маленькие ножки. Все, как говорится, приплыли.

Доходим до какой-то двери и Томаш жестом указывает, что нам с Катюшей туда.

— Вызови врача, — прошу его умоляюще, — Она заболела, вся горит!

Томаш молча закрывает за нами дверь и закрывает нас снаружи.

— Сука! — ору, что есть мочи, — Какие же вы все уроды!

Слезы начинают литься из глаз, потому что я не знаю как помочь Кате.

Осматриваю комнату, в которой нам теперь неизвестно сколько придется находиться. В ней только кровать и окно, на котором предусмотрительно установлены решетки. Но хотя бы туалет есть и раковина.

Подхватываю Катю на руки и кладу на кровать. Сейчас ей точно не холодно, потому что температура явно очень высокая. Отрываю от простыни кусок ткани и бегу в ванную, что бы намочить его холодной водой. Прикладываю к голове девочки, а потом обтираю хрупкое тельце.

Меня так мама обтирала в детстве, когда я болела. А еще она пела мне песенки и мне становилось так спокойно, что я сразу же засыпала. Вспоминаю ту самую мелодию и тихонько пою. Не знаю сколько проходит времени, но дыхание ребенка становится ровным и спокойным. Прижимаю ее к себе и тут же засыпаю.

Платов соглашается на мое предложение, и они с Соколом уже на следующий день едут к моему отцу.

Задача одного, разыграть правдоподобный спектакль с обыском, второго — увидеть и запомнить код от сейфа, который мой папаша будет открывать по требованию Платова. Только Миха со своим зрением и памятью может безошибочно это сделать.

Причиной визита станет неожиданное исчезновение Урбаноса, которого, на самом деле, никто и не ищет. Но Райский об этом не знает, и это играет нам на руку. Как уже бывшему партнеру по бизнесу, отцу предъявят подозрения в том, что он мог быть заинтересован в такой внезапной пропаже своего иностранного друга. В общем, задача в том, чтобы пощекотать нервишки моему папаше и добыть код от сейфа, в котором, наверняка, лежит тот самый проклятый договор.

Демонстрируя липовый ордер на обыск дома, машину сразу пропускают к нашему дому. Райский явно в замешательстве и плохо понимает, что происходит, но старается держаться невозмутимо.

— Добрый день, меня зовут Николай Иванович, я следователь, — представляется Платов, — Это мои помощники. Мы можем поговорить?

— А на каком основании ордер? — спрашивает он у Платова.

— На том основании, Игорь Андреевич, что мы расследуем исчезновение вашего иностранного партнера Матаса Урбаноса! — Платов умеет убедительно говорить.

— А я тут причем? — чуть ли не открывает рот Райский.

— Насколько мне известно, у вас были общие дела, бизнес, а вы даже не переживаете за своего друга. Может это вам было выгодно, чтобы Урбанос как сквозь землю провалился?

— Вы в своем уме?! — практически орет он, — Помимо наших общих, у него были и свои дела! Почему вы именно меня подозревать вздумали?

— Вы правильно выразились, Игорь Андреевич, именно подозревать, а не обвинять. Это разные вещи. Остальных мы тоже обязательно проверим. Но так как вы были последний, кто его видел, то и начали мы с вас.

— Бред какой-то!

Сокол расхаживает по дому в сопровождении еще пары своих ребят, создавая видимость обыска.

— Тут вроде чисто, — обращается к Платову, — Можем дальше.

Платов кивает и обращается к Райскому.

— Будьте добры, покажите ваш кабинет, Игорь Андреевич.

Сжав челюсти от возмущения, мой папаша все-таки ведет их в свой кабинет. Там продолжается то же самое и когда Сокол находит сейф, то взглядом указывает на него Платову.

— Игорь Андреевич, у вас есть в доме оружие? — задает вопрос он.

— Нет! — рявкает тот, — Я не держу дома ничего подобного. Да и зачем оно мне?

— Будьте добры, откройте сейф.

— А это еще зачем? Там документы, личные!

— Сейчас ваше личное, немного общественное. Давайте не будем спорить.

Райский отодвигает Миху в сторону и встает так, чтобы присутствующим не было видно код, который он набирает. Но в стеклянных створках книжного шкафа, стоящего напротив, зеркально отражается все, что делает мой отец, и Сокол словно сканирует заветные цифры.

Открыв широко дверцу сейфа, папаша предоставляет обзор на его содержимое.

— Довольны? — ехидно улыбается, — Что еще вам показать?

— Спасибо большое. Думаю, что больше ничего. Прошу вас не покидать пределы города, Игорь Андреевич. Мы еще с вами встретимся.

— Думаю, я воздержусь от таких встреч Николай Иванович. Всего хорошего!

— Можете не провожать.

Через некоторое время, мне приходит сообщение с заветными цифрами и буквами.

Отец каждый день меняет коды от сейфа и так было всегда, поэтому мне необходимо до утра забрать этот чертов договор. Он всегда слишком перестраховывался, во всем, а что касается грязных делишек, то тем более.

Позже меня ведут на рентген, а спустя пару часов снимают повязку. Дышать становится сразу легче, но руку еще потягивает.

— Богдан Игоревич, ближайшие несколько дней не советую напрягать руку. Сустав мы поставили на место, но при активных действиях ситуация может повториться, — дает рекомендации врач.

— Спасибо, док, — сухо отвечаю.

Я не люблю больницы. В их воздухе витает столько боли, и она другая. Не та, к которой я привык, отправляясь на задания. Там все намного проще и ты всегда можешь избавить человека от страданий. Здесь же, среди светлых стен, запаха лекарств, слез пациентов, их родственников и сочувствия персонала, хочется выть.

Сокол приезжает за мной и мы сразу едем к дому Райского.

— Папаша твой, сколький тип, — делится впечатлением Миха, — Будь на месте Платова кто-то другой, менее представительный и уверенный в себе, он бы нас быстро нахрен послал.

— Он поверил?

— Думаю, напрягся уж точно. Исчезновение его дружка явно подкинуло ему проблем. Сейчас может на дно залечь, тем более, что девочки твои у него. Но в доме их точно нет.

Вспоминаю, что перед смертью поведал прибалтийский знакомый и непроизвольно усмехаюсь.

— Ты чего? — косится на меня Сокол.

— Я тут узнал, что папаша Хищника ищет, чтобы со мной разобраться. Догадывается, что Генри и Урбанос моих рук дело. Боится.

У Михи начинается практически истерика. Он громко смеется, аж до слез.

— Он что, не знает про тебя ничего? — успокоившись немного, спрашивает.

— Ему до меня никогда дела не было, а сейчас тем более. И мне плевать на это, но смерть мамы не прощу ему никогда.