— Говори! Что вы здесь забыли? Зачем вам ребенок? — Богдан уже не орет, но тот тон, с которым он произносит, заставляет поежиться.

— Мы хотели удочерить ее. Это правда.

— Именно ее, да? Детишек больше не нашлось? Да и пара из проститутки с насильником так себе годится для воспитания девочки! Тебе не кажется? — он так близко наклоняется к ее лицо, что она закрывается от него руками.

От услышанного, у Елены Сергеевны затряслись губы. Она явно не предполагала, что могла отдать ребенка в такие руки. Теперь на ее лице кроме недоумения, читается еще и отвращение к сидящей перед ней Гелей.

— Это была не моя идея! — продолжила Ангелина, — Я нужна была лишь для того, чтобы стать официальной женой Мишы. Ну чтобы нам, как полноценной семье, смогли отдать девочку!

Меня молнией пронзает. Вот оно что! Значит, чтобы оформить опеку над ребенком нужна полноценная семья! Какая же я дура. Столько прожить в детском доме и даже не поинтересоваться этим вопросом. Да мне и не нужно было это. Я не собиралась выбирать себе никаких родителей.

И теперь, кажется, до меня начинает доходить вся суть проблемы. Богдан боялся предложить мне брак, пусть и только для того, чтобы оформить опеку над Катей. Ведь то, в чем он накануне признался, я могла и не принять. Но теперь, когда все предельно ясно, захочет ли он создать со мной семью?

В мыслях мгновенно встает вопрос. А любит ли он меня вообще? Или то, что между нами происходит, лишь сумасшедшая, животная страсть?

— Для чего вам нужна Катя? Что вы собирались с ней делать? — Богдан с силой сжимает шею Гели, отчего она начинает задыхаться и махать руками.

— Ты ее задушишь! — вскрикиваю я.

Он разжимает ладонь, но продолжает нависать над ее трясущимся от страха телом.

— Меня не посвящали в подробности. Просто очень хорошо заплатили. Но я слышала, случайно, разговор Мишы с Райским. Это Игорь просил забрать девочку, а зачем, я не знаю.

Мне казалось, что Богдан убьет ее прямо в этом кресле. Его лицо исказилось до неузнаваемости. Снова его отец. Снова Райский приложил к этому руку. И возможно, это еще не конец.

— Богдан, — я медленно подхожу к нему и кладу руку на его плечо, легонько сжимая, — Успокойся. Давай потом это обсудим. Нас Катюша ждет, не забыл?

Чувствую, что его дыхание постепенно выравнивается, а плечи расслабляются. Он с пренебрежением смотрит на Гелю.

— Тебе заплатили говоришь? — словно уточняет у нее.

Она рьяно кивает головой, обнимая себя за плечи обеими руками. И мне кажется, что сейчас она согласится на все, лишь бы уйти отсюда живой.

— Отлично, — продолжает Богдан, — Значит сейчас ты едешь домой, собираешь все свои монатки и сбережения и уматываешь из страны! Желательно подальше. И запомни, гадина, если я узнаю, что ты появилась тут или сболтнула чего лишнего, мои предыдущие угрозы покажутся тебе сказкой. Я тебя из-под земли достану, тварь! И ты пожалеешь, что вообще на свет родилась! Понятно?!

Ангелина быстро кивает головой в знак полного согласия и капитуляции.

— Пошла вон отсюда! — рявкает Богдан и Гелю словно ветром сдувает из кабинета.

В помещении все еще царит тишина. Каждый думает о своем. И первая нарушает молчание Елена Сергеевна. И то, что она произносит, в ту же секунду возвращает нас в реальность.

— Богдан Игоревич, — тихо произносит она, боясь попасть под горячую руку, — Мне кажется, вам с Ириной стоит забрать Катюшу к себе. Прямо сегодня.

Уже через час мы едем в машине вместе с Катюшей.

Предложение Елены Сергеевны стало для нас полной неожиданностью, но спорить с ней и отказываться никто из нас не стал. После той картины, которая развернулась на глазах директора, она поняла, что вся эта суматоха вокруг Кати до добра не доведет и плохо отразиться на репутации ее детского дома.

И либо ее действительно волновала жизнь и судьба Катюши, и она пошла нам на огромные уступки, либо просто захотела скинуть с себя этот груз ответственности. Но то, что ей совершенно не понравилось то, что она увидела и узнала, это точно.

— А куда мы едем? — спрашивает Катя с заднего сиденья.

Она сидит пристегнутая ремнем безопасности и доедает уже вторую пачку разноцветных мармеладок, держа под мышкой своего плюшевого медвежонка.

— Домой, солнышко, — улыбаюсь ей, — Теперь, как ты и хотела, ты будешь жить с нами.

— Правда?! — радостно восклицает девочка, — С тобой и Богданом?

— Да, с нами обоими, — отвечаю я.

Поворачиваюсь к Богдану и наблюдаю за ним. По нему видно, что он спокоен сейчас, но и серьезен не меньше. И не надо много ума, чтобы понять о чем он в данный момент думает. Аккуратно касаюсь его плеча, чтобы не напугать. Хотя о чем это я? Напугать такого человека практически невозможно. Он иногда знает, что я хочу сделать или сказать, до того момента, как я сама решу.

— Все нормально? — почти шепотом спрашиваю, чтобы Катюша не услышала.

— Нормально, если не считать, что мне до чертиков это надоело. Мне как можно быстрее нужно решить вопрос с папашей и твоим договором.

Сейчас меня начинает съедает совесть. Я готова себе руки отрубить за то, что связалась с Райским и подписала тогда этот чертов договор, даже не прочитав его перед этим. И ведь я даже не знаю, что в нем написано. Но теперь из-за всего этого, проблемы не только у меня и Богдана. Теперь и Катюше грозит опасность, а это самое страшное.

— Прости… — убираю руку и отворачиваюсь в окно.

— Хватит, Ир, — он берет меня за руку, — Выкарабкаемся. Только сейчас нужно быть очень осторожными. Особенно тебе и Кате.

— А что с документами? Елена Сергеевна поможет?

— Обещала. Сказала, что постарается все уладить. Если возникнут какие-то проблемы, она сообщит.

— Хорошо, — выдыхаю я, а потом вспоминаю, — А мы в какой дом едем? В твой или к Михаилу?

Богдан почему-то начинает улыбаться. Он вообще очень сильно изменился. Я даже поймала себя на мысли, что если бы изначально узнала его таким, то влюбилась бы в него намного раньше. Конечно в нем все еще есть та жестокость и ненависть, с которой он прожил всю свою сознательную жизнь, но он оттаивает, это видно. Даже Михаил это заметил и пару раз подколол его, на что Богдан практически не среагировал. Ведь даже зверь может оказаться не таким уж страшным и злым, если подарить ему любовь и ласку. И мне кажется, у меня получается. А у Катюши и подавно. Рядом с ней он просто тает.

— Что смешного в моем вопросе? — смотрю на него удивленно.

— Думаю Сокол уже не переживет этого. Мы и так нарушили его уединение, хоть он и отрицает это. Он привык быть один, сколько его знаю. Закоренелый одиночка и холостяк, мать его.

— Это он пока не встретил еще ту, в которую по настоящему влюбился бы, — спорю с ним я, — Вот увидишь, найдется и на твоего Сокола птичка! И тогда посмотрим, как он запоет!

— Не буду спорить, — продолжает смеяться, — Хотел бы я на это посмотреть. А пока что, лучше поедем к нам, а потом решим. Комнату отдадим Кате, а сами как-нибудь, на диване, в гостиной.

Конечно же я соглашаюсь с ним. Ребенку нужна отдельная комната, в которой у нее будет все. И игрушки, и ее личный шкаф с одеждой, и стол, за которым она будет рисовать, и кровать с большим количеством маленьких подушечек. Все, что должно быть у каждой маленькой девочки, и все, чего не было у меня. Эта малышка, у которой нагло отняли родителей, заставив ее повзрослеть раньше времени, просто обязана обрести счастье. И мы с Богданом ей в этом поможем.

Дальше мы едем молча. Катя продолжает уничтожать сладости из пакета, которые мы приобрели по пути к ней, не забывая угощать ими своего плюшевого друга. А еще она напевает какую-то мелодию себе под нос. Мне она кажется очень знакомой, но я никак не могу вспомнить ее.

— Ира! — Катюша вырывает меня из напряженных попыток вспомнить песню, — Возьми! Она такая вкусная! И Богдану тоже дай!

Она протягивает мне две карамельки, завернутые в блестящие фантики синего и красного цветов.